Лев Гурский - Опасность

Из-за его спины уже материализовалась парочка — тоже в халатах, но уже с десантными «Калашниковыми». Один ствол глядел на меня, другой был направлен в грудь Лебедеву. Парочка была все из той же, знакомой мне уже обоймы. Блондинчик и Рукастый, Белый и Рыжий клоуны, два псевдоврача в Клингородке… теперь вот эти. Двое из ларца, одинаковых с лица. Было такое впечатление, будто всех этих мордоворотов выстругивал один и тот же папа Карло — пусть даже из разных поленьев.

— Бросайте «Макаров», — уже нетерпеливо повторил предводитель «добрых людей», — если ваш пистолет не стеклянный, то ничего с ним не будет. Не разобьется.

Пришлось бросить. «Макаров» не разбился. Но радости мне это не доставило. Уже в который раз за последние несколько дней в меня целили из огнестрельного оружия. Теперь к тому же и автоматического.

— Прекрасно, — сказал незнакомец, — теперь ногой отшвырните пистолет подальше… Так, отлично… Теперь я бы желал, чтобы вы со мною поздоровались.

Мы с Лебедевым промолчали. У меня было странное ощущение, что этого незнакомца я знаю. Что я его где-то видел… или не видел, но каким-то образом общался. При этом лицо его я наверняка видел впервые. Лицо без особых примет.

Знакомый незнакомец, не дожидаясь наших приветствий, сказал сам:

— Здравствуйте! Валентин Дмитриевич, можете мне не верить, но я чертовски рад вас видеть. Я вас так долго искал…

С этими словами он подошел к Лебедеву, протягивая ему руку.

— Не имею чести знать вас, — сухо произнес старик, отворачиваясь.

— Как угодно, — незнакомец сделал неуловимый жест рукой, и Лебедев, даже не вскрикнув, рухнул на пол. Я дернулся было к нему, но мордовороты моментально защелкали затворами.

— Не беспокойтесь, Максим Анатольевич, — мимоходом заметил незнакомец. — Я его не убил. Он просто без сознания, скоро придет в себя… А вот вам, уж не взыщите, своего рукопожатия не предлагаю. Вы тоже приемчики всякие знаете, вдруг драться начнете?

— Что, не любите драться? — осведомился я, безуспешно пытаясь понять, откуда же я, черт возьми, знаю этого самоуверенного деятеля в камуфляже под халатом.

— Не люблю, — подтвердил мой собеседник. — Видите ли, дракой должны заниматься те, кто ничего другого не умеет. А я еще кое-что умею.

Он вдруг закрыл лицо руками, словно бы переживая большое горе. И всего через мгновение открыл.

Это было совсем другое лицо. И это другое я узнал. Этот человек и впрямь кое-что умел делать, помимо драки.

— Теперь-то поздороваетесь? — он глядел на меня с довольной усмешкой.

— Здравствуйте, Борис Львович, — покорно сказал я.

— Вот это другое дело, — объявил Борис Львович Сокольский, внук деда-физика Сокольского и по профессии — визажист. Оказывается, есть у него и еще одна профессия. Кто бы мог подумать!

Сокольский, похоже, наслаждался произведенным эффектом.

— Не ожидали?

— Не ожидал, — искренне ответил я.

— Есть многое на свете, друг Горацио… — продекламировал Сокольский, а затем коротко бросил: — Каталки сюда!

Один из двух мордоворотов, забросив на плечо автомат, скрылся за створкой одной из дверей, ведущих в генераторный зал. Потом снова появился, волоча за собой больничную каталку. Затем он втащил сюда и еще одну, точно такую же.

— Мы их прихватили в коридоре по дороге сюда, — объяснил мне Сокольский. — И, как видите, они пригодились.

Мордоворот тем временем легко поднял с пола Лебедева и уложил его на каталку. После чего настала моя очередь: под дулом автомата я взгромоздился на это ложе на колесиках и был крепко к нему привязан. Мельком я заметил, что старика Лебедева привязать не удосужились. Впрочем, он был в беспамятстве и все равно никакой помощи мне не смог бы оказать. Как, впрочем, и я — ему.

— Извините, что вынуждены вас привязать, — с шутовской улыбочкой сказал мне Сокольский, — но нам еще добираться до выхода из этого заведения. Вдруг вы попытаетесь бежать? А мне так интересно было бы с вами поговорить.

— Тут наши желания совпадают, — признался я. Лежать на каталке было ужасно неудобно и унизительно: ты беспомощен, и тебя катят, куда хотят.

Борис Львович глянул на часы. Я чисто автоматически отметил, что часы у него хорошие, «командирские». Странно, почему я не обратил на них внимания, когда Борис Львович предстал передо мною в образе скромного, застенчивого и кудлатого визажиста, хозяина таксы и мужа поэтессы Симочки.

— Прекрасно, что наши желания так удачно совпали, — довольно проговорил Сокольский. — Тогда еще двенадцать минут мы здесь с вами можем поболтать в свое удовольствие. Задавайте вопросы.

— А что будет через двенадцать минут? — тотчас же задал я первый вопрос. Не самый, быть может, важный, но зато самый насущный для меня.

— Ничего особенного, — ответил Сокольский. — Здесь начнется что-то вроде рабочего совещания, и коридоры опустеют. Мы укроем вас простынями и тихо вывезем. Они тут сами то и дело возят своих, подопытных животных, так что никто не удивится. Не оставлять же вас в этом зале, верно?

— И куда вы нас повезете? — не отставал я.

Сокольский поморщился:

— Вы задаете какие-то мелкие и пошлые вопросы, капитан Лаптев. Не ожидал. Времени у вас не так много, спросите лучше что-то поважнее. Например, кто мы такие и чего хотим.

— Кто вы такие? — дисциплинированно повторил я. — Чего вы хотите?

— Вот так уже веселее, — кивнул Сокольский. — Что ж, отвечу. Мы — те, кого лишили профессии, будущего, уверенности в завтрашнем дне. А чего мы хотим? Справедливости. Соображаете?

— Не очень, — ответил я. — Первая часть мне ясна. Как я понял, вы — «дикие». Вы все работали в Разведупре и вас оттуда… гм… уволили по сокращению штатов. Но что вы понимаете под справедливостью? Вы хотите снова работать в «Стекляшке»? Чтобы вас взяли обратно?

Сокольский усмехнулся:

— До чего же приятно иметь с вами дело, Лаптев. Куда приятнее, чем с вашим коллегой Потаниным, царство ему небесное. Вы нас, оказывается, уже вычислили. Правильно вычислили, хоть я терпеть не могу слова «дикие». Можно подумать, что там, на Рязанском, остались служить какие-то другие, поцивилизованней… Меня самого, правда, не уволили. Сам ушел, благо мое искусство позволяло отлично зарабатывать. Но парней-то, — Сокольский указал на молчаливых мордоворотов, — за что выбросили на улицу? Они-то ничего другого делать не умели! И разве они виноваты, что господа политики вынудили «Стекляшку» ужиматься, а?

— Не виноваты, — согласился я. — Но вы не ответили на мой вопрос насчет справедливости. И уж заодно — о том, что умеют и чего не умеют делать ваши парни. Мне показалось, что даже киллеры из них получаются так себе. Малоквалифицированные. Я ведь жив до сих пор… Может, их правильно уволили?

По выражению лица ближайшего ко мне Мордоворота я почувствовал: если бы не присутствие шефа, он бы немедленно продемонстрировал мне свою квалификацию убийцы… Но шеф команды не давал. Напротив — после моих слов он вкусно расхохотался.

— Максим Анатольевич, дорогой мой капитан! Жаль, что моя Симочка сочиняет стихи, в основном, про рыбок и насекомых. Я заказал бы ей для вас самую лучшую, самую прочувственную эпитафию. Но только вот сообразительность, увы, — не главное ваше достоинство. Да поймите вы, наконец: вплоть до вчерашнего дня никто вас и не собирался убивать! Вы, умненький-благоразумненький, нужны были нам живым и здоровым. Зачем нам самим разыскивать господина Лебедева, когда появились вы? Мои парни, бывает, работают грубовато — и лично я не одобряю всех этих пыток, полиэтиленовых мешков на голову и всего прочего. Это дикость, да. И как только вы взяли расследование в свои руки, я сказал себе: «Все. Теперь всю работу сделают за нас…»

Я почувствовал себя оплеванным. Выходит, меня вели с самого начала! Но к чему были эти фокусы с телеграммой, с группенфюрером?

Сокольский тут же растолковал и это:

— Вы — человек азартный, капитан. Не какой-нибудь там размазня Потанин. Чем больше препятствий, тем вы активнее. Посылая к вам этого глупого Булкина, я был уверен, что его «предупреждение» произведет противоположный эффект. Я угадал?

Мне оставалось только помалкивать. И втихаря пытаться ослабить путы на левой руке. Если долго мучиться…

— Я угадал, — сам себе ответил Сокольский. — Правда, я вас недооценил. Вчера вы оказались слишком проворны, да и мы с этим Селиверстовым проморгали. Раньше не додумались… Но это, в принципе, ничего не меняет. Главное — я нашел то, что хотел. Остальное нюансы.

— А что вы хотели? — осведомился я.

Сокольский погрозил мне пальцем:

— Любопытство — не порок, Максим Анатольевич, но… Но чего уж скрывать? Я нашел ее. Точное место, где она спрятана. Все подозревали, но не знали. Берия ее искал — не нашел. Пять генсеков даже думать о ней боялись. Горбачев… Ну, ладно, это уже история.