Спас на крови - Юрий Гайдук

— Послушай, Злата, я тут потихонечку начинаю работать, так у меня к тебе просьба: ты не могла бы проконсультировать меня по частным художественным галереям Москвы?

— А кто конкретно тебя интересует?

— Картинная галерея «Рампа».

— Кто, Неручев?!

Он несколько удивился той реакции, с которой Злата восприняла его просьбу, и негромко подтвердил:

— Да, владелец «Рампы» Неручев.

В трубке послышался какой-то глубинный вздох, и Злата, словно опасаясь, что ее может кто-то услышать, негромко произнесла:

— Боюсь, что именно по Неручеву я тебе не смогу помочь. И… и не хочу о нем говорить.

— Прости… может, что-нибудь личное? — насторожился Семен.

— Да как тебе сказать… Я, конечно, мало что об этом человеке знаю, о нем тебе гораздо больше может моя мама рассказать, если, конечно, посчитает нужным, но одно могу сказать точно. Игнат Петрович словно рок, зависший над нашей семьей.

— Не понял!

— Это, конечно, трудно понять, но в свое время, когда он еще большим партийным чиновником был и курировал какую-то часть советской культуры, а тетка моя чуть ли не подчинялась ему, работая в министерстве культуры, он был ее любовником. И мама не исключает возможности того, что свою руку к высылке отца из России приложил и наш Игнат Петрович.

Головко молчал, пораженный услышанным. Молчала и Злата.

— Она… она что, сама рассказала об этом? — наконец-то спросил он.

— Да. Когда рассказала об отце.

— А тетка знала о том, что он… Неручев…

— Даже не сомневаюсь в этом. Кстати, они и сейчас продолжают поддерживать отношения.

— И как же твоя мама?

— Ты хочешь спросить, простила ли она ее? Простила. Все-таки родная сестра.

— М-да, — только и смог пробормотать Семен, с силой растирая висок.

Из того, что рассказала Злата, «кружева» получались более чем интересные. С одной стороны — Ольга Викентьевна и молодой искусствовед Державин, с другой стороны — ее сестра и аппаратный чиновник ЦК КПСС Неручев, который, уже будучи российским компаньоном Лазарева, владельца нью-йоркской художественной галереи «Джорджия», является едва ли не самым главным подозреваемым в организации убийства уже маститого эксперта по искусству Игоря Державина. И если сестра Ольги Викентьевны Мансуровой продолжает поддерживать связь с Неручевым…

События разворачивались более чем интересные. По крайней мере теперь становилось понятным, с чего бы вдруг у господина Неручева появился столь острый интерес к следователю Головко, когда он вплотную занялся тем ДТП, в котором погиб ведущий эксперт Мансуров, представлявший более чем серьезную опасность для Неручева, и от кого он узнал про разговор в доме Мансуровых. Восстанавливая в памяти свой визит к Мансуровым, Семен вспомнил, как в комнату несколько раз входила сестра Ольги Викентьевны, и он уже не сомневался в том, что именно она рассказала Неручеву о реакции следователя на рассказ Златы.

Да, с этим вроде бы что-то прояснялось, однако непонятным оставалось главное. Откуда, из какого источника Неручев и Лазарев могли знать о том, что «Спас», которым восемьдесят лет назад советское правительство рассчиталось за партию бросовой сельхозтехники, поставленной в СССР молодым еще Армандом Хаммером, — гениально сработанная Лукой Ушаковым икона, практически не отличимая от настоящего Рублевского «Спаса»? Если, конечно, Державина убили из-за опасения, что он докопается до правды о «Спасе», выставленном на аукцион «Джорджией», а не из-за чего-нибудь еще. Поводов для убийства, как догадывался Семен, у российско-американского спарка Неручев-Лазарев было предостаточно.

В голове крутилась лихорадочная круговерть, надо было что-то говорить, и именно в этот момент на помощь пришла Злата:

— Ты удивлен?

— Честно говоря, да.

— Но, надеюсь, не шокирован?

— Господи, да о чем ты! — «возмутился» Семен. — Как говорят в Одессе, где та тетя, а где мы с тобой.

— Вот и я также подумала, — засмеялась Злата.

Потом вдруг резко остановилась и едва слышно произнесла:

— Семен…

— Да, милая?

Он даже сам не мог понять, как вырвалось у него это слово.

— Я… я, кажется, только и думаю, что о тебе.

Он вдруг почувствовал, как перехватило дыхание, и так же негромко произнес:

— И я… я тоже все время думаю о тебе.

— Господи! Как же я счастлива!

Глава 31

На совещании, которое проводил генерал Завьялов, пришли к выводу, что Дремова лучше всего брать на таможенном переходе, а не на борту судна во время его загрузки в Одесском порту. Во-первых, это позволяло провести в жизнь оперативную разработку, предложенную таможенниками, но что, пожалуй, самое главное — исключало возможность потери этих икон для России. Если бы они были взяты на территории Украины, то и остались бы там навечно. Ответственность за операцию легла на плечи полковника Бусурина, а старшим группы захвата был назначен капитан Стогов, сопровождавший на оперативной машине «упакованный» рефрижератор.

…Убедившись, что Дремов, получивший четкие указания от Самсонова, не намерен сворачивать куда-нибудь в сторону, Стогов обогнал раскочегаренный рефрижератор и минут за сорок до того момента, как перед КПП остановилась тяжелогруженая махина Дремова, еще раз обговорил с таможенными операми схему задержания и, кивнув головой на мирно лежавшую овчарку, спросил негромко:

— Не подведет?

На что молоденький кинолог только засопел обиженно. Мол, будь спок, капитан, и не такие операции проворачивали.

Стогов в общем-то был спокоен, но пока не увидел уже знакомый рефрижератор на смотровой площадке, ему то пить хотелось, то в туалет сбегать.

Красавица Лайза уже была в работе и, обнюхав КАМАЗ, кузов которого был закрыт брезентом, вместе со своим хозяином перешла к рефрижератору, за которым шла очередь Дремова. Подавая документы вальяжному таможеннику и улыбнувшись ему как старому знакомому, водитель кивнул взлохмаченной головой на овчарку:

— Ну что, унюхала что-нибудь? Отрабатывает хоть свой кусок мяса?

— Поговори еще! — беззлобно хмыкнул таможенник. — Если бы все так свой хлеб отрабатывали, как наша Лайзочка, давно бы уже коммунизм настал.

— Да брось ты! — отмахнулся водила. — Сейчас пишут, что вся наркота через Таджикистан да Казахстан пошла.

— А ты им больше верь, тем, которые пишут. На заборах вон тоже разное пишут.

Стоявший неподалеку Стогов, также приодетый в таможенную форму, покосился на Дремова, который не мог не слышать этого разговора, и удовлетворенно хмыкнул. Абсолютное спокойствие на лице и никаких признаков замешательства. Он прекрасно понимал, что овчарка натаскана на наркотики, и она даже не отреагирует на тайник, в который заложены иконы.

Сделав пометку в документах, таможенник дал «добро», и, наконец, настала очередь Дремова.

Стогов вдруг почувствовал, как у него пересохло во рту, и он, чтобы не засветиться, зашел в служебное помещение, из окна которого уже наблюдал за действиями таможенников. И Бога молил, чтобы не прокололась Лайза.