Цепная реакция - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

—Ничего странного, я был в Ватикане. Кстати, у меня сложилось впечатление, что они в курсе наших контактов.

—На чем это основано?

—Ни на чем. Просто интуиция.

—Интуиция — обратная сторона факта.

—Или признак замыленного глаза. Ты не против? — Геверниц вынул из нагрудного кармана плоскую фляжку. — Если сейчас не выпью, засну на полуслове.

Даллес великодушным жестом показал, что не против, и отказался от предложения разделить выпивку. Геверниц налил в колпачок чуть-чуть коньяка, быстро выпил и убрал фляжку обратно.

—Мы говорили в основном о том, что будет после войны, — продолжил он. — У них есть программа содействия. Папа по- прежнему тяготеет к нацистам. Для него это антитеза безбожного коммунизма. Называется «Монастырь». А наши, ты слышал, как это называют? Крысиные тропы, неплохо, да? Сперва тебя помещают в какую-нибудь тихую обитель, а потом — фьють! Как будто и не было! Чем не канал для вывоза за пределы Европы особо ценных наци? Католики, евреи, сирые — и наци!.. Мне показалось интересным поработать с ними на этом направлении.

—Ну, тут нет никакой новости, кроме названия, — подумав, сказал Даллес. — Но это понадобится. Это определенно понадобится. При некоторых условиях такой аргумент потянет на джокер. Поговорим с Морлионом. Полагаю, для него не составит большого труда приоткрыть нам эти тропы. Посмотрим, что с ними делать.

—Так с Морлионом я и говорил. Если мы подключимся к программе, Ватикан будет только рад. Католики — жуткие скряги. Любят строить планы, плетут интриги, а платить пре- доставляют кому-то другому — во имя Духа Святого, разумеется. А дядя Сэм погасит любой счет… Да так оно и есть: дядя Сэм погасит любой счет. Если, конечно, деньги вернутся с процентом.

—Хорошо. — Даллес раскурил трубку. — Об этом позже.

Геверниц протер покрасневшие глаза:

—Кроме того, Ватикан опять получил из рейха просьбу оказать посредничество в прекращении боевых действий в Италии. И опять через бенедиктинцев. Каронти, их лидер, передал мне вот это. — Он сунул Даллесу изрядно помятую записку, в которой излагалось пожелание во избежание новых жертв начать консультации по прекращению боевых действий на итальянском театре в обмен на гарантии территориальной целостности Германии. Заканчивалось послание словами: «Грядущий мир должен основываться на общем соглашении, которое спасет Европу для западной цивилизации. С 1917 года Россия перестала быть частью Европы. И впредь Европа должна заканчиваться у русской границы. Поэтому мирное соглашение должно решить — будет ли Германия принадлежать Европе или нет». — Трудно сказать, с какого этажа в рейхе это упало, но церковники верят, что их авторитета будет достаточно.

Держась двумя пальцами за дужку очков, Даллес пробежал глазами текст и вернул записку Геверницу.

—Что Гиммлер? — спросил он. — Он выбрал кандидатуру?

Геверниц не стал распространяться о своих встречах с промышленником и камергером папы римского бароном Луиджи Парилли, которого совокупные силы влияния выдвинули на передний рубеж взаимодействия с союзниками, скользким, как мыло, суетливым итальянцем, исторгающим лавины комплиментов, предостережений и посулов практически одномоментно на трех языках.

Решив, что сейчас это лишнее, Геверниц ответил:

—Вольф. В качестве ключевого переговорщика Гиммлер видит генерала Вольфа. Начальника войск СС и полиции в Италии.

—Сколько ему лет? — спросил Даллес.

—Честно говоря, не знаю.

Даллес закрыл глаза и как будто заснул под мерное рычание двигателя. Потом, так же не открывая глаз, он произнес, как бы соглашаясь с собой:

— Значит, прикрывать контакты с Шелленбергом будет Вольф.

Цюрих,

16 февраля

– Пельмени, други мои, очень любил мой муж, — ворковала мадам Лазарева, неумело раскатывая скалкой тесто на кухонном столе. — Пал Палыч так и говорил:

«Лучше пельмешек только водочка, а когда они вместе — так и голова долой». Россия, други мои, начинается в тебе — во мне, в вас, в каждом из нас. И вот эти пельмешки — они тоже Россия. Мы их лепим — и чувствуем себя русскими людьми. Это так важно, так архиважно, други мои. Я приготовила фужеры. Сей- час сделаю тоненькое тесто, и будем фужерчиками вырезать кружочки, а потом набивать их начинкой. Один сделаем с перцем — кому повезет.

Тесто и начинку из курятины приготовила, разумеется, служанка, которую, отказывая себе в некоторых удовольствиях, мадам из последних сил продолжала содержать, ибо без служанки ощущение возвышенного миссионерства казалось неполноценным. Служанка была из перемещенных, из-под Пскова, чудом оказавшаяся в Швейцарии, она, не говоря ни слова, ловко перехватывала у мадам инициативу в домашних хлопотах, отчего у той не возникало чувства бытовой беспомощности. Вот и сей- час она аккуратно вынула скалку из рук оживленно болтавшей хозяйки и быстро превратила бесформенный кусок теста в полупрозрачный блин.

Если бы не Элен, которую мадам также пригласила в гости вместе с ее тётей, Чуешев нашел бы отговорку, чтобы не ехать в пригород, где Лазарева снимала три комнаты на мансардном этаже. Всякий раз, когда кто-нибудь выражал желание с ней увидеться, она назначала рандеву у себя дома, дабы гость имел возможность собственными глазами обозреть и запомнить места, где творил ее великий муж. И поясняла: «Это музейная территория, по сути». Чтобы увидеть Элен, пусть под конвоем тети, Чуешев готов был ехать, выражаясь возвышенно, хоть на край света. К тому же ему надо было расспросить мадам об одном человеке из военного департамента, с которым она недавно познакомилась на приеме в «Хандельсцайтунг».

—А знаете, Анна Поликарповна, — подала голос тётка Элен, наблюдавшая за манипуляциями служанки, — когда мы жили в России, то пельменей этих, собственно, никогда не ели, даже не пробовали. Только здесь вкусили — благодаря Семену- повару у «Кухелиннера». Он из купцов, кажется? С трактиром на «ты». Чего проще: тесто и фарш.

—У французов есть присказка: если хочешь быть здоровым — питайся, как бедняк, — заметила мадам, снимая кухонный фартук.

—Да уж, — иронично улыбнулась Элен, — в кухне бедняка французы знают толк.

—Ах, деточка, вы не сталкивались с нуждой, — вздохнула мадам. — Представьте себе, в Париже, чтобы собрать средства на поддержку голодающих русских беженцев, я клеила картонные коробки к Рождеству для их детишек. Туда клали не только сладости, но и кексы, которые заменяли им хлеб!

Чуешев слегка поморщился от откровений новоявленной Марии-Антуанетты, Элен ответила ему незаметной улыбкой.

Мадам шлепнула в ладоши:

—Нуте-с, други мои, давайте резать тесто!

В комнате появилась младшая дочь, всегда почему-то заспанная, корпулентная девица, похожая на вылезшего