Чингиз Абдуллаев - Срок приговоренных

— Иди, иди домой, — растерялся Облонков. — Иди домой, я сейчас приду.

— Нет, — сказал мальчик; он держал отца за руку. — Нет, пойдем вместе.

В глазах Облонкова была такая боль, что я дрогнул. Я понял: если сейчас не отпущу его, если посмею ударить отца при сыне, то сломаю мальчику всю дальнейшую жизнь. Он никогда не забудет этой сцены. Не забудет унижения отца. И вырастет в полной уверенности, что сила решает все. Он начнет мстить всем окружающим за унижение, испытанное в детстве.

— Сколько тебе лет? — спросил я неожиданно.

— Одиннадцать. — Мальчик даже не взглянул в мою сторону. Он смотрел на своего отца и видел синяки на его лице. Облонков вздохнул. Ему тоже было не по себе.

— Твою мать… — не выдержал я. Голова у меня раскалывалась, руки дрожали. Пистолет Облонкова лежал у меня в кармане пиджака. Свой же я успел сунуть в кобуру. Но дело было не в оружии. Дело было в мальчике, который стоял между нами. Если бы он был постарше или младше, возможно, я что-нибудь придумал бы. Возможно, подождал бы, когда отец уговорит его уйти. Но он был в возрасте моего сына. И я не знал, что предпринять, ничего не мог сделать. Этот внезапно появившийся мальчик совершенно меня обезоружил.

Облонков, очевидно, расценил мое состояние как крайнюю степень нетерпения. И испугался за своего сына, решив, что я могу использовать мальчика для шантажа отца. Он подтолкнул его к двери.

— Уходи. Нам нужно поговорить.

— Нет.

— Уходи, — Облонков оттолкнул сына от себя. Оттолкнул с такой силой, что мальчик едва не упал. — Убирайся! — закричал он. — Ты мне здесь не нужен. Иди домой, я сейчас приду.

— Нет. — Мальчик глотал слезы, но не уходил. Очевидно, он понимал все гораздо лучше нас, взрослых.

И я вдруг понял: если сейчас он уйдет, если отцу удастся его прогнать, если мы останемся вдвоем на лестнице и после нашего разговора Облонков не вернется домой, то я потеряю нечто очень ценное. Я утрачу веру в людей и в самого себя. Стану таким же подлецом, как тот, кто стрелял в Семена Алексеевича и украл деньги у моего погибшего друга. Я понял, что не должен уподобляться тем выродкам, которые лишили моего Игоря денег на лечение.

— Подожди, — прохрипел я. — Подожди, не уходи, — я взял мальчика за руку.

— Он ни при чем! — закричал Облонков, пытаясь оттолкнуть меня от сына. — Он не виноват. Отпусти его, и я тебе все расскажу. Не трогай ребенка.

Я оттолкнул Облонкова к стене и, наклонившись к мальчику, спросил:

— Как тебя зовут?

Мальчик молчал, очевидно, не доверяя подозрительному незнакомцу.

— Он ни при чем, — пробормотал Облонков. — Отпусти ребенка.

До этой секунды передо мной стоял враг, которого я ненавидел и который имел мужество молчать. Но теперь я видел растерявшегося отца. Я снова взял мальчика за руку. Потом достал пистолет Облонкова.

— Нет! — закричал тот, опять бросаясь ко мне. — Ради Бога, не надо!

— Подожди! — крикнул я, отталкивая Облонкова. — Послушай меня, мальчик, — сказал я, обращаясь к его сыну. — Моему сыну примерно столько же лет, сколько тебе. И он тяжело болен. Я с огромным трудом собрал деньги на его лечение, и вчера мой друг должен был их принести…

— Не надо. — Облонков не хотел, чтобы я рассказывал обо всем его сыну. Но это был мой последний шанс. Я осознал, что не смогу ничего сделать, пока этот мальчик стоит между нами.

— Мой друг должен был принести деньги, — повторил я. — Но его убили и все деньги забрали. И теперь мне нечем оплатить операцию. А твой отец знает, кто это сделал, и не говорит мне. Понимаешь?

Мальчик не понимал. Он не хотел ничего понимать. Он смотрел на меня с яростью в глазах — такой взгляд бывает только у мальчишек и фанатиков. Я понял, что проиграл, и выпустил руку его сына. Отец порывисто привлек мальчика к себе. Я усмехнулся. В этот момент мне хотелось поменяться с Облонковым местами. Пусть меня бьют по морде, пусть пинают ногами, пусть даже стреляют в меня. Лишь бы мой Игорь был со мной и вот такими же глазами смотрел на моего обидчика. Такие секунды дорого стоят. В такие секунды зарождается духовная близость между отцом и сыном.

Я смотрел на них и чувствовал, что завидую им. Я невольно сблизил их, теперь они лучше понимали друг друга, чем до сих пор. Вытащив из пистолета обойму, я протянул оружие полковнику.

— Возьми.

Он не решался взять, словно чувствовал подвох.

— Ладно, поднимешь потом. — Я бросил пистолет на лестницу.

Облонков изменился в лице. Но он меня уже не интересовал. Я посмотрел в глаза его сыну. В них была та же ненависть, но уже и любопытство.

— Из-за твоего отца, — сказал я, — мой сын… Впрочем, об этом я уже говорил.

Я повернулся к лифту и нажал кнопку вызова. Облонков по-прежнему прижимал к себе сына, словно не верил, что я ухожу. Я понимал, что обязан остаться, понимал, что теряю свой последний шанс. Но я знал и другое. Если сейчас сын с отцом не вернутся домой, я убью в этом ребенке веру в справедливость, веру в чудо, веру в отца. А это гораздо хуже, чем убийство. Это травма души человеческой, рана, которая не заживет никогда.

Я чувствовал себя совершенно опустошенным. Я проиграл по всем статьям. В тот момент, когда дверцы кабины открылись, я услышал за спиной голос мальчика:

— Папа, он сказал правду?

Я шагнул в кабину. И в этот миг Облонков все понял. Осознал, что, если я уйду, он остается один на один со своим сыном и с его вопросами. В эту секунду он понял, что может потерять сына навсегда, потому что тот перестанет верить отцу. И он крикнул мне в спину:

— Подожди!

Я повернулся к нему…

Эпизод двадцать третий

В субботу утром на дачу приехал Чупиков. В этот момент, во сне, Резо снова сидел в шкафу, а убийца точно знал, где именно он прячется. Внезапно проснувшись и услышав шаги во дворе, Резо потянулся к одежде, чтобы вытащить пистолет, но оружия в кармане не оказалось. Резо вскочил с постели и бросился к столу в надежде отыскать пистолет. Шаги приближались, и Резо начал испытывать тот же панический страх, который овладел им в день, когда убийцы ворвались в его квартиру. Чупиков был уже перед дверью, когда Резо вспомнил, что положил пистолет под подушку. Он бросился к постели. В этот момент адвокат отпер дверь и вошел в дом. Резо вытащил руку из-под подушки и утер испарину со лба.

— Что-нибудь случилось? — Вошедший в комнату Чупиков вопросительно посмотрел на Резо.

— Сон плохой видел, — признался Резо. Чупиков вышел в соседнюю комнату, чтобы Резо мог без помех одеться. Когда тот появился, адвокат указал на кресло.

— Садись, — сказал он.

— Завтракать не будете? — спросил Резо.

— Сейчас не до этого. Мне сегодня звонили из агентства, которому я поручил следить за твоей квартирой.

— Когда звонили? Который сейчас час?

— Уже половина двенадцатого. — Адвокат посмотрел на часы. — Мне кажется, что ты все еще не пришел в себя.

— Да, — кивнул Резо. — Мне все еще плохо.

— Они позвонили мне в девять утра, — продолжал адвокат. — Позвонил сам Рауль, директор агентства. Догадываешься, что он мне сказал?

— Нет. — Резо подумал, что уже ничто не может его встревожить.

— Они отказываются от дальнейшей работы. И даже согласны оставить себе всего лишь половину гонорара. Дело в том, что они абсолютно точно установили, кто дежурит у тебя на квартире…

Чупиков сделал паузу, но Резо молчал.

— У тебя дома дежурят люди из ФСБ, — объяснил адвокат. — И никаких уголовников там нет. Только офицеры контрразведки, которым поручено устроить засаду на твоей квартире. А это значит, что либо ты обманул нас, рассказав про Бурого и убийц, либо тебя действительно подставили. Одно из двух, Резо. И учти: твое письмо в УВИР мы так и не смогли найти. Любой прокурор может сказать, что мы с тобой придумали всю эту историю про туристов, убийц и преступника Бурого, чтобы избежать наказания за двойное убийство.

— Как я мог обмануть? — всплеснул руками Резо. — Неужели вы думаете, что я действительно убил своего компаньона и женщину, а потом сбежал от сотрудников ФСБ, придумав этого Бурого? Это же глупо…

— Понимаешь, что получается… — продолжал Чупиков. — Если за тобой действительно охотятся сотрудники контрразведки, то почему забирать тебя из милиции они приехали с уголовником? Как-то нелогично получается, ты не находишь?

— Откуда я знаю? — проворчал Резо. — Может, они специально его привезли. Чтобы меня убрать, а потом его. И свалить все на него.

— Так не бывает, — улыбнулся Чупиков. — Если хотят подстроить, то вместе не возят, чтобы исключить риск. Убивают поодиночке.

— А как с самолетами? — спросил Резо. — Пассажиров проверили?

— Проверили. Ты ошибался. Самолеты Аэрофлота летают в Цюрих ежедневно. И плюс еще летают самолеты компании «Swissair». Если учесть, что ты не помнишь фамилий людей, которые полетят, то получается задача со многими неизвестными.

— Так что же нам делать?