Рина Хаустова - Дело об убийстве Распутина

Чем это закончилось — известно!

Сразу приходит на память и ужасающий пугачевский бунт, возглавленный «воскресшим императором» Петром Третьим. И родившуюся в народе после смерти Александра Первого, легенду о старце Федоре Кузмиче, трогательное предание, повествующее о раскаянии императора Александра Павловича, который будто бы не умер, а сменил императорский скипетр и корону на посох и клобук схимника.

Кстати, в свое время гость Дмитрия, великий князь Николай Александрович, с огромным интересом изучал природу этой невероятной народной легенды и причины ее возникновения в народной среде. Случались в российской истории и более выразительные примеры.

К примеру, времена великой Смуты, вдохновившие Пушкина на незабвенного «Бориса Годунова», с поразительной по глубине исторического смысла заключительной ремаркой — народ безмолвствует…

Народ безмолвствует!

Безмолвие народа закончилось печально для Лжедмитрия Первого.

Неизвестно, насколько пугала великого князя моральная сторона — пресловутые «мальчики кровавые в глазах».

Тайна сия велика есть! Возможно, он не заглядывал глубоко в символический смысл исторических параллелей. Но как человек, претендующий на трон, не учитывать мнение народа, которым претендовал править, он не мог. И тут последствия двух его револьверных выстрелов были самые неутешительные.

В то время когда в столицах звонили во все колокола и славословили убийц, редактор известного журнала «Колокол» с беспокойством рассказывал знакомым, что в народе, по его сведениям, убийство Распутина сочли весьма дурным предзнаменованием, французский посол Палеолог, со слов знакомого помещика из Костромы, материнского лона Романовской династии, записывал в свой дневник: «Это очень интересное явление, характерное для русской традиции. Народ считает Распутина мучеником. Среди крестьян стали говорить: вот был при царе человек из народа, и он защищал народ против придворных, а они его и убили… и так думает вся крестьянская Россия».

Лидер кадетов историк Милюков говорил знакомым: «Предвосхищаю суждение мужика о гибели своего брата… говорить будут так: в кои веки добрался мужик до царских хором, говорить царю правду — и дворяне его убили… И теперь коллективный русский мужик готовится повторить эту операцию над дворянами».

И в то время когда Феликс и Дмитрий пережидали события в Сергиевском дворце, обедали и пили коньяк и кофе, на их имя приходили кипы писем, полных восторгов, благодарностей, восхвалений…

…и еще такие: «Крестьяне и теперь уже стремятся выяснить виновность крестьянина Григория Распутина, убитого в вашем дворце вопреки всем обычаям гостеприимства. Многие вожди крестьянства высказываются в том смысле, что в лице Распутина символически выброшено все крестьянство под мост, посему находят желательным всестороннее освещение этого дела, по сию пору для многих загадочного. И буде явится возможность установить невиновность Распутина в чем-либо, то крестьяне имеют в виду, требовать суда над убийцами и сообщниками…»

Не трудно понять, что великого князя Дмитрия Павловича не радовали ни те, ни другие послания. Первые восхваляли его как убийцу! Вторые порицали, как убийцу! И в том, и другом случае он оставался убийцей… Заколдованный круг!

Прошло несколько дней…

Вскоре решение государя относительно судьбы убийц Распутина стало известно.

Великому князю Дмитрию Павловичу было предписано немедленно оставить Россию и отправится на Персидский фронт.

Князю Юсупову, графу Сумарокову-Эльстон, приказывалось отбыть в отдаленное имение под Курском.

О Пуришкевиче не было сказано ни слова, точно не было в помине соучастника с таким именем в ночь с 16 на 17 декабря в юсуповском дворце. {76}

ЧТО ВПЕРЕДИ?

Маленький Феликс и царственный Дмитрий отправились в ссылку.

Из Петрограда их провожали тайно, под покровом темноты, как провожают преступников.

Вокзал и платформы оцеплены. Везде расставлены наряды полиции.

А в Сергиевском дворце происходит трогательное прощание. Четыре дня, проведенные под арестом, кажется им, связали их прочнее долгих лет дружбы.

Где и когда свидимся мы теперь? — спрашивают друг друга убийцы Распутина…

Сами того не ведая, «дражайшие друзья» прощаются надолго.

Им уже назначено судьбой встретиться после революции, в далеком Лондоне. Им предстоит пережить свою дружбу, похоронить в чужой земле все честолюбивые мечтания.

Не знает Дмитрий, что ему никогда больше не увидеть ни дворца, в котором он жил, ни родной панорамы Невского проспекта. Ни отца, ни друзей, ни многих своих родных. {77}

Не знает и Маленький Юсупов, что, вернувшись ненадолго в «освобожденный от вековой тирании» Петроград в «восторженном состоянии духа», он вскоре вынужден будет бежать прочь, спасая жизнь и ничтожную часть своего огромного состояния, навстречу пожизненному изгнанию {78} …ничего этого они пока не знают.

Дмитрий и Феликс прощаются, думая совершенно искренне, что разлука ненадолго, и скоро, «когда все кончится» и дело переворота будет завершено, они вновь вернутся— и вернутся героями.

В ночь, когда два молодых и полных надежд друга, попрощавшись, отправятся в ссылку, они пройдут в сопровождении охраны через пустынные вокзальные платформы, каждый — к своему поезду, услышат удар колокола, пронзительный свисток паровоза.

Платформа поплывет мимо ночной Петербург. В сумрачные окна будет бить потревоженный колесами поезда снег и поплывут мимо спящие во мраке снежные поля. Под монотонный стук колес, уставившись в текущую перед глазами темноту, друзья погрузятся в думы.

Что впереди? Будущее темно. И только какие-то неопределенные предчувствия томили их.

«Боже мой! Как темно грядущее в эти тяжелые годы ниспосланных нам рукою Всевышнего испытаний! Кто скажет? Кто ответит? Кто сдернет завесу и рассеет туман, застилающий грядущие дали?»

Так, взлетев на патетические котурны, несколько дней назад вопрошал ту же темноту, несущуюся за окном, сообщник Дмитрия и Феликса по преступлению, Пуришкевич, думский депутат.

Записав в свой дневник события ночного убийства он, как и двое друзей, стоял у окна санитарного поезда, курил, не мог уснуть и, вперяя пытливые, воспаленные бессонной ночью глаза в несущуюся мимо темноту, вопрошал о грядущем. {79}

Да одни ли они, убийцы Григория Распутина, задавали вопрос, что впереди? Об этом думала вся Россия, потому что каждый чувствовал, что стоит на пороге, на пороге чего-то нового, непонятного.

Какого-то неизвестного, но грозного Накануне…

Что несет наступающий год — 1917-й?

И государь, и вельможи, и депутаты, и студенты, и мужики в солдатских шинелях, и искатели власти, и обыватели, и священнослужители, и те, кто продолжали сражаться и погибать на войне, люди и люди, людской муравейник империи — словом, все те, кто составлял огромное тело огромной страны, все одинаково тревожно смотрели в темную неизвестность грядущего года…

Что впереди? Проходи!

Черная, черная вьюга…

«Кто скажет? Кто ответит? Кто предречет поток событий в густом молочном тумане просыпающегося дня?»

Грустно и смешно. Грустно оттого, что «поток грядущих событий» был уже предречен.

И смешно… и снова грустно, потому, что угадан он был человеком, которого они, убийцы и вопрошатели будущего, царственный Дмитрий, Маленький Феликс и думский болтун Пуришкевич, приговорили к смерти.

…и убили.

Все было уже определено. Все угадано.

Когда это было? Это было еще в сентябре.

СИЕ ДА БУДЕТ

Обычный это был день, сентябрь 1916 года, числа двадцатого, за пять месяцев до крушения империи и за четыре месяца до ночи убийства.

В истории он не отмечен никакими интересными и заметными событиями.

Императрица в тот день, как обычно, пишет в Ставку мужу. Сообщает, что погода прескучная, что Гучков вступил в сношения с начальником генерального штаба Алексеевым, постоянно пишет к нему письма и это может быть опасным. Передает просьбу Григория немедленно решить продовольственный вопрос… Государь, как обычно, отвечает супруге: сообщает, что наряду с военными делами его беспокоит вечный вопрос о продовольствии, жалуется, что вопрос о снабжении продовольствием он решить пока не в силах, но он ищет решение, поскольку видит, что «цены растут, и народ начинает голодать. Ясно, к чему может привести страну такое положение дел…»

И так далее, обычная государственная рутина, обычные повседневные дела.

Прескучная погода, прескучные заботы.

«Надвигается долгая зима», — с тоской пишет императрица.

Надвигалась долгая зима. Ее запах уже чувствовался в первых ночных заморозках. В оголяющихся лесах и деревьях. В ожиданиях первого снега. А вместе с этой зимой на страну надвигалась буря, которая переломает и опрокинет миллионы судеб и неузнаваемо изменит все вокруг.