Игорь Прелин - Автограф президента

— Какие гарантии? — спросил я внезапно охрипшим голосом, как будто не догадывался, о чем пойдет речь.

— Вам придется ответить на несколько вопросов, — внимательно глядя мне прямо в глаза, пояснил Палмер.

Я обреченно пожал плечами и опустил глаза:

— Ну хорошо, спрашивайте…

Мне было ужасно интересно, какой вопрос он задаст первым. От этого будет зависеть продолжительность нашей дальнейшей беседы и ее окончательный итог. Может быть, Палмер спросит о тех иностранцах, с которыми я работал? Или поинтересуется теми делами по его соотечественникам, которыми я занимался в прошлом? Тогда мне придется туго!

Но Палмер, видимо, решил не спешить и начать сначала, то есть с меня:

— Ваша должность в резидентуре?

Я искренне пожалел, что мое руководство не видит, как я исполняю эту миниатюру. Я сыграл такую «достоевщину», что Вадим Александрович, хоть и выдержанный он человек, и то, наверное, прослезился бы от сопереживания моим мукам. Во всяком случае, Боден достал из нагрудного кармана белоснежный платочек и провел по глазам. Неужели он сочувствует моему незавидному положению? Или это дым от трубки, которую он не вынимает изо рта, разъел ему глаза?

К этому моменту, как мне кажется, я уже совсем освоился с азами актерской премудрости, и третью паузу выдержал столь же успешно, как и две предыдущие. Когда оптимальное время на муки совести истекло, я, не поднимая глаз, еле слышно произнес:

— Заместитель резидента.

Мой ответ вдохновил Палмера на новые вопросы. Он стал задавать их в хорошем темпе, но я не спешил с ответами, каждый раз заново обдумывая все возможные последствия.

— Ваша должность в Москве?..

— Старший помощник начальника отдела.

— Ваше звание?..

— Подполковник.

— Кто резидент?..

— Скворцов.

— Кто офицер безопасности посольства?..

— Федорин.

Пока вопросы касались меня, резидента и офицера безопасности, я хоть и с некоторыми колебаниями, но все же отвечал на них. Я сделал это со спокойной душой, потому что имел разрешение моего руководства. Ответы на эти вопросы не раскрывали никаких секретов. И я, и Скворцов, и Федорин — все мы и без моих ответов были известны тем, кого это интересовало, как сотрудники КГБ. Что касается моей должности и звания, то это тоже не представляло большой тайны, тем более что после возвращения в Москву моя должность все равно будет звучать по-другому, да и звание в конце года изменится, потому как у меня истекает срок выслуги.

А Палмер тем временем задал очередной вопрос. Вернее, это был уже не вопрос, а приказ:

— Назовите полный состав вашей резидентуры!

Как быстро все-таки Палмер освоился с ролью допрашивающего! Но, к моему счастью, он начал допрос не с выяснения личности моих боевых товарищей, а с меня. К счастью, потому, что выдавать своих друзей я бы не стал ни при каких обстоятельствах и мое запирательство осложнило бы нашу дальнейшую беседу, а сейчас я уже успел ответить на пять вопросов, а для такой беседы это очень много, и имел все основания требовать прекращения допроса.

— Для первого знакомства достаточно! — решительно сказал я. — На остальные вопросы я отвечу, когда буду в Штатах!

Я уже успел приучить Палмера к некоторым особенностям моего характера, и он, похоже, сразу понял, что давить на меня бесполезно.

— Хорошо, я не настаиваю, — неожиданно легко уступил Палмер. Видимо, он и сам не рассчитывал на то, что я вообще буду отвечать на его вопросы. — Давайте встретимся через неделю и продолжим нашу беседу.

— Встречаться с вами я не буду, — твердо сказал я, почувствовав, что инициатива постепенно переходит ко мне, хотя Палмер все еще наивно считал себя хозяином положения. — Когда у вас будет готово все, что я потребовал, сообщите мне через Хансена. С ним я буду продолжать встречаться, как обычно.

Это была маленькая хитрость, и она мне удалась.

— Пусть будет по-вашему, — согласился Палмер, — это нас устраивает…

Он помолчал немного, а затем покровительственно похлопал меня по плечу:

— Только не обижайте Хансена за то, что ему удалось переиграть вас. Настоящий профессионал должен уметь проигрывать…

Я промолчал: мне сейчас было не до Хансена и его успехов в работе, у меня еще будет время подумать, как строить с ним дальнейшие отношения. Да и что я мог сказать, если Палмер был по-своему прав.

— Встреча с Хансеном у вас двадцатого? — как бы мимоходом уточнил Палмер.

— Да, — кивнул я и решил, что самое время поставить ему еще одно условие. — Но пусть он выполняет все мои задания, чтобы в Москве не возникло никаких подозрений.

Конечно, дело с Хансеном было проиграно, но я все же хотел напоследок немного подоить Бодена и его службу и получить интересную информацию. А что она обязательно будет интересной, я не сомневался, потому что ЦРУ, будучи заинтересовано в успешном завершении операции, просто заставит своих младших партнеров выдать все, что нужно.

К моему удивлению, Палмер сразу согласился. Что значат для ЦРУ чужие секреты?

— Хорошо, это мы обеспечим! — заверил он. — Но не делайте никаких глупостей, — при этих словах он похлопал себя по внутреннему карману пиджака, — имейте в виду, я записал всю нашу беседу!

— Я в этом не сомневался, — сказал я совершенно искренне, однако не стал говорить ему, что и я на всякий случай сделал то же самое: вдруг в его магнитофоне что-нибудь не сработает и запись не получится, как мы тогда будем разбираться, кто из нас был прав?

Время, отведенное на мою поездку, истекало, и пора было заканчивать беседу. Тем более что, как я считал, обсуждать нам больше было нечего. У Палмера, конечно, нашлись бы ко мне вопросы, но в мои планы не входило расширять его кругозор о деятельности советской разведки. Я повернулся к нему и, четко выговаривая каждое слово, сказал:

— А теперь уходите!

— Легче, легче, мистер Вдовин, — с улыбкой стал успокаивать меня Палмер. — Вам не следует ссориться со мной. Я вам еще пригожусь.

Он явно намекал на то, что ему будет поручено опекать меня и в Штатах. Такая перспектива меня совсем не устраивала, и я решил игнорировать его советы:

— Я сейчас никого не хочу видеть! И вас в первую очередь. Можете вы это понять?!

Палмер понял, что убеждать меня бесполезно. Он похлопал меня по колену и с самыми дружескими интонациями в голосе посоветовал:

— Ничего, Майк, это пройдет. Хлебните дома чего-нибудь покрепче…

Он впервые назвал меня по имени, явно рассчитывая, что после всех этих передряг мы с ним в конце концов подружимся и даже, возможно, будем общаться семьями. Впрочем, я пока не знал, есть ли у него семья.

Дав мне полезный совет, как снять отрицательные эмоции, Палмер рывком выбросил из машины свои длинные ноги, встал и, перед тем как оставить меня одного, напомнил:

— До встречи, Майк!

Захлопнув дверцу, он обошел «мерседес» и сел рядом с Боденом. Пока Боден вытряхивал за окно пепел из своей трубки, я услышал, как Палмер с нескрываемым удовлетворением и даже с каким-то превосходством сказал:

— Учитесь, Эрик, как надо работать! А вы не могли завербовать какого-то Авдеева! Поехали! — и он властно махнул рукой.

«Ах, значит, Авдеева вы все же вербовали, только из этого ничего не вышло», — машинально отметил я про себя.

Боден завел мотор, и «мерседес» так же бесшумно, как полчаса назад он подкрался к моей машине, тронулся с места и через несколько секунд скрылся из виду.

Наступила тишина. Впрочем, никакой тишины не было, я только сейчас обратил внимание, что совсем неподалеку от машины, в ближайших кустах или на одном из деревьев, орет какая-то птица. Она орала и раньше, но ее крики просто не доходили до моего сознания — так я был поглощен беседой с Палмером.

Мне тоже можно было уезжать, но я не спешил покидать Олимпик-парк. В отличие от Палмера мое участие в этом мероприятии не закончилось, мне еще предстояло сыграть финальную сцену.

Как должен вести себя человек, которого в общем-то против его воли вынудили совершить предательство? Если у него после всего содеянного осталась хоть капля совести, он будет глубоко переживать и раскаиваться.

Вот мне и предстояло изобразить всю глубину моих переживаний и моего раскаяния, чтобы у тех, кто после отъезда Палмера и Бодена продолжает вести за мной наблюдение, не осталось никаких сомнений в том, что я сломлен и в дальнейшем буду выполнять все их указания.

Это была четвертая — и последняя — пауза, и я полагаю, что мои невидимые наблюдатели остались довольны тем, как я ее выдержал. Но пауза — это было сыграно исключительно для них, я же в этот временной отрезок успел проделать некоторую полезную работу.

Для начала я снова нажал на маленькую кнопочку и выключил магнитофон, потом обхватил руками руль, опустил голову на руки, закрыл глаза и несколько раз прокрутил в памяти туда и обратно беседу с Диком (я решил в дальнейшем тоже обращаться к нему по имени, он сам дал мне такое право, назвав меня Майком). После этого предварительного анализа я пришел к выводу, что в целом беседа прошла нормально, как мы ее себе и представляли. Во всяком случае, я держался строго в рамках данных мне полномочий, и теперь мне не было стыдно ни за одно сказанное мной слово.