Цепная реакция - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

погибли Помпеи? Не город — жители. Они могли уйти, но поверили, что земля дрожит от поступи великанов. Остались в городе — и вот результат. Будем прагматичны…

—Хватит умничать, — перебил его Хартман. — То, что в сорок третьем вы повесили Маре, — это полбеды и, в конце концов, ваше дело. Но Леве — это дело моё. Вам не следовало проявлять инициативу. Такими ковбойскими методами вы распугаете всю агентуру.

—Не знаю, о чем вы говорите, но у каждого курятника, как известно, есть свой хозяин.

Хартман невесело усмехнулся:

—Ну, что ж, будем считать, что вы уболтали меня пока оставить вас в живых.

Он убрал свой «вальтер» в кобуру.

—Пока? — удивился Жан.

—Пока не разберемся окончательно.

Глаза Жана сузились. Он вынул изо рта погасший окурок сигары.

—Чего вы хотите, Иван? — тихо спросил он.

—Об этом будет отдельный разговор. — Хартман осторожно вынул из пальцев Жана окурок, опустил стекло и вы- бросил его в окно. — Если, конечно, ваш идиотский апломб не доведет вас до цугундера. И забудьте про Ивана. Для вас я Георг.

Пару секунд американец напряженно сопел, обдумывая не столько слова Хартмана, сколько тон, каким они были сказаны. Потом, решившись, спросил:

—Хотите, чтобы мы кого-то сдали?

—Оставьте ваши фантазии при себе.

—Тогда какие у вас планы?

—О моих планах узнаете от своего начальства, — бросил Хартман и быстро вылез из машины.

Прежде чем захлопнуть дверцу, он нагнулся и насмешливо заметил:

—Вы плохо красите свои усы. Этот цвет вас слишком молодит.

«Ну, всё, — думал он, выбираясь из леса на дорогу, где его ждал автомобиль, — сейчас он свяжется со своими и перескажет наш разговор. Они не сказали мне про Леве, а я не спросил. Очень хорошо. Пусть прилетит снизу, так лучше. Пусть поймут, что я знаю, с кем имею дело. Знаю — и помалкиваю. Пусть помнят, что я не простил им Леве. Чувство вины — хороший клей для отношений, когда доверие — величина математическая»…

Наблюдение за Гесслицем ничего не дало — он умело «сбрасывал хвост», дразняще демонстрируя гестапо, что не даром ест свой хлеб. По большому счету, слежка за ним была замотивирована слабо и «светила» служебной претензией в распылении сил.

Рано утром на подходе к станции «Кройцберг» возле Гесслица затормозил черного цвета «опель» с характерными для гестапо руническими буквами СС на номерных знаках. Из него бодро выскочил Шольц, одетый в гражданское, в теплом берете на голове.

—Господин Гесслиц! — воскликнул он, кутаясь в пальто на ветру. — А я гляжу — вы, не вы! Какая неожиданная встреча!

Гесслиц переместил папиросу в угол рта и сухо отреагировал:

—О да, более чем неожиданная.

—Вы легко одеты. А я, знаете, мерзну, как цуцик, всю зиму. И даже весной дрожу от холода. Да и то, по правде сказать, нынешний январь какой-то особенно студеный, как будто это русские притащили нам его из своих степей. Не находите? Смотрите, какой пар изо рта! — Шольц несколько раз выдохнул, чтобы проиллюстрировать сказанное. — Старина Николаус мог бы нам подыграть и убраться в свою деревню пораньше. Что скажете? — Он добродушно рассмеялся. — Сколько же мы с вами не виделись? Будто целую вечность. Мир успел измениться! Как бежит время! А я вас вспоминал, да-да, вспоминал. Даже интересовался: как вы там?

—Тронут вашей заботой, — проворчал Гесслиц, вырази- тельно оглянувшись на тщедушного субъекта в поношенной куртке и надвинутой на глаза кожаной шляпе, который нервно курил, глядя на закрытые ставни продовольственной лавки.

Шольц понимающе кивнул:

—Мда-а уж, что поделаешь, квалификация упала. А чего вы хотите? Лучшие кадры забрали на фронт. Остались одни инвалиды.

—А вы хотя бы научите их работать «цепочкой». И переоденьте, а то все, как из одного хореографического ансамбля.

—Ценю ваш юмор. Да только где же найти таких, чтобы «цепочкой», к тому же еще, может, и «с подключением»? Времена нынче тяжелые. — Шольц посмотрел на Гесслица с укором: — А вам грех их за нос водить. Вот вы развлекаетесь, а им — штрафы, порицания. У них ведь жалованье и без того мизерное. Легко вам дурить наших простачков. Ай-яй-яй, нехорошо.

Безнадежным взмахом руки Шольц отпустил соглядатая, и тот с явным облегчением торопливо зашагал в противоположную сторону.

—Вы меня «пасете» с какой целью? — поинтересовался Гесслиц.

—Не берите в голову, — с беспечным видом посоветовал Шольц. — Кого у нас только не «пасут»! Всех и каждого. Меня, кстати, тоже «просвечивают». Тут ведь какое дело: внешний кон- тур сужается — успехов все меньше. Чем, скажите на милость, как не поиском внутреннего врага, компенсировать падающую отчетность? Вот и трясут всех по очереди… Иди, голубчик, иди! — предостерегающим жестом упредил он направившегося к ним грязного одноногого ветерана с костылем и таким же чумазым мальчонкой, уцепившимся за его шинель.

Ветеран грязно выругался и покорно вернулся на место, где просил подаяния.

—Быть может, вас подвезти? — предложил Шольц.

—Спасибо, — сказал Гесслиц. — Подземкой я буду ехать ровно столько, чтобы в семь быть на работе. А на машине при- еду на двадцать минут раньше. Нет смысла.

—Ну, как хотите.

Шольц пошел было к своему «опелю», но на полпути обернулся.

—А ведь у меня к вам просьба, — сказал он.

—Кто бы сомневался, — буркнул себе под нос Гесслиц.

— Можете никак на нее не реагировать, — продолжил Шольц, — но постарайтесь исполнить в точности.

—Слушаю вас, штурмбаннфюрер.

—Вы, старина, вот что, вы передайте вашему товарищу, чтобы он связался со мной, и как можно скорее. Если его задержат — а задержат его всенепременно, — я уже не смогу ничем помочь. Берлин заблокирован, повсюду его фото. Да вы сами видели наверняка. Я буду по телефону — восемьдесят четыре- тринадцать-двадцать три. Номер защищен от прослушки. Передайте, что мне необходимо с ним встретиться. И пожалуйста, поторопитесь.

—Позвольте уточнить, о ком речь?

Губы Шольца скривились в пресной улыбке:

—Перестаньте. Не надо оскорблять меня излишним лице- действом. И постарайтесь не делать глупостей.

—Не понимаю, о чем вы.

—Ну-ну. — Улыбка Шольца стала ласковой.

Он запрыгнул в машину. «Опель» сорвался с места. Гесслиц огляделся: «хвоста» за ним не было.

Вечером Гесслиц вернулся домой затемно. Он заметил, что возле соседнего парадного стоит «мерседес-бенц» с потушенными фарами, а по двору в сгущающихся сумерках бродит, переваливаясь с боку на бок, темная фигура. На пороге его