Николай Черкашин - Арена. Политический детектив. Выпуск 3 [сборник]

Несколько секунд Бут и Ланкенау смотрели друг на друга, как боксеры на ринге перед началом боя, но сумели овладеть собой. Кемена догадывался почему. В случае катастрофы, которой здесь все опасаются, Ланкенау с гарантией потерпит поражение на предстоящих выборах, и поэтому он готов заподозрить Бута в том, что в глубине души тот не против этой катастрофы, но Бут с мафией, как в Брамме называли его сторонников, тоже не смогли бы захватить вакантные места в городском управлении, ибо каждый знал, что Карпано, который хотя бы частично повинен в происходящем, друг и любимчик Бута; тем самым «смеющимся третьим» скорее всего стал бы кандидат Свободной демократической партии и разных мелких группировок оберштудиендиректор доктор Блуменрё-дер, дочь которого Дёрте в довершение всего тоже учится в 13-м «А» и в «случае чего» принесет отцу симпатии и голоса порядочных граждан Брамме. Так что у Бута с Ланкенау были все основания действовать рука об руку.

Кемена и Штоффреген спрыгнули с грузовика. Одного взгляда в класс было достаточно, чтобы сделать вывод — там все спокойно, будто идет нормальный урок. Они, наверное, довольны, что и второй критический момент остался позади, что «обезврежены» две столь взрывоопасные фигуры, как доктор Ентчурек и Хакбарт. Вселяло в них надежду и то, что у Плаггенмейера оказались такие крепкие нервы.

Ждать… набраться терпения…

Четверо мужчин и офицер из спецгруппы то и дело поглядывали на безоблачное небо, силясь обнаружить где-то на северо-востоке вертолет, на котором из Гамбурга летит сюда мать Плаггенмейера.

— Ведь ее там уже разыскали? — спросил Бут. — Или как?

— Да, да, я тоже жду не дождусь, — Штоффреген ухмыльнулся. — У нее там в Поппенбюттеле что-то вроде массажного заведения. Взбадривают усталых мужчин…

— Вам там приходилось бывать? — полюбопытствовал Ланкенау.

— Нет, это мне коллеги из Гамбурга по телефону передали, — он не сомневался, что Ланкенау не прочь узнать адрес этого заведения.

— Она хоть какое-то влияние на сына имеет? — в голосе офицера из спецгруппы слышалось нескрываемое сомнение.

— Попытаться-то. надо, — сказал Бут.

— Я предпочел бы увидеть здесь Карпано. И чтобы он признался. Пусть и для вида…

Бут мгновенно преобразился, заговорил энергично, с металлическими нотками в голосе:

— Карпано не виноват. Это установлено официально— да или нет? В таком случае зачем ему делать признание? Даже если впоследствии будет тысячу раз доказано, что он сделал его, лишь бы успокоить Плаггенмейера, — подозрения окончательно не развеются.

— Но мы могли бы выиграть время… — сказал специалист из спецгруппы Геншера.

Тем временем у часовни на Старом кладбище собрались родители выпускников, которым угрожала опасность, чтобы посовещаться незаметно для остальных. Один Кемена время от времени бросал в их сторону осторожные изучающие взгляды. Против него открылся еще один фронт.

Кемена как раз боролся с очередным приступом головокружения, когда по направлению к нему двинулась группа родителей, которую первый полицейский кордон задержал и, посоветовавшись, решил пропустить к начальству двух представителей от группы.

После короткого обмена приветствиями выяснилось, что родители выбрали своими представителями адвоката Карла Гейнца Кишника и водителя автобуса Гельмута Гёльмица. Первого остальным представил Ланкенау, второго — Корцелиус, который с привычной для него дерзостью присоединился к маленькой группе. Он действительно был знаком с Гёльмицем. Во-первых, он написал репортаж о водителях городского транспорта Брамме, во-вторых, Гёльмиц был отцом Гунхильд.

Состав родительской делегации определенно пришелся Буту не по вкусу, потому что Кишник был социал-демократом, а Гёльмиц — государственным служащим и, будучи отцом такой дочери, наверняка симпатизировал левым, так что политический крен тут очевиден. Черт побери!

Оказалось, что, несмотря на возбуждение и безмерный страх, родители с выбором не ошиблись. Что касается доводов разума и логики их изложения, тут с Кишником спорить было трудно. Это же можно сказать о Гёльмице, когда дело касалось родительских чувств.

— Я считаю возмутительным, что ответственным лицам еще не удалось освободить заложников, которые уже начинают выказывать признаки нервного расстройства.

— Вы ведь существуете на наши налоги и за счет нашей рабочей силы, — сказал Гёльмиц, вызывающе поглядывая на Бута, Ланкенау и Кемену. — Так отблагодарите нас, сделайте что-нибудь для нас, предложите себя в заложники взамен наших детей! Плаггенмейер с удовольствием согласится!

— Эта возможность будет нами обсуждена, — примирительно проговорил офицер из спецгруппы. — Но сначала мы посмотрим, чего удастся добиться с помощью матери Плаггенмейера и доктора Карпано.,

Но Кишник стоял на своем:

— В наше время подобных акций можно ожидать каждый день. Почему до сих пор не предприняты соответствующие меры, чтобы… чтобы… — даже умоляющий взгляд товарища по партии Ланкенау был не в состоянии его остановить, — чтобы не допустить подобных инцидентов?

Чтобы умиротворить Ланкенау, он набросился на Кемену, пусть и беспартийного, зато явно человека Бута.

— А что до вас, господин Кемена, у вас было целых три недели времени, а найти человека, убившего Коринну Фогес, вы так и не удосужились. Удалось вам что-нибудь выяснить? Ничего! — Он разгорячился, чувствуя, что обретает отличную форму. — А ведь вам было необходимо выбирать не из миллиона возможных вариантов, не из тысячи, не из ста даже, а всего из двух. Я повторяю: из двух! И вы оказались не в состоянии из двух разоблачить одного. Грандиозное достижение! Но вы превзошли себя, не установив слежку за Плаггенмейером. Любой третьеразрядный психолог предсказал бы, что, после того как вы в ваших расследованиях потерпели полное фиаско, Плаггенмейер мог сорваться в любую минуту. Но нет, вы преспокойно позволяете Плаггенмейеру мастерить свои бомбы!

— А ему-то что? У него нет детей, которые торчат там и подыхают со страха! — воскликнул Гёльмиц. — Ему наплевать и растереть, погибнет моя дочь или нет. Денежки свои он получит, даже если тут все вокруг полетят к чертям, две с половиной тысячи ему вынь да положь. Его еще повысят! Чтобы убрать отсюда, кинут кусок пожирнее. Так оно и будет! Все здесь продано и куплено!

— Господа! Господа! — перебил их специалист из ГСГ-9, распахнувший свою темно-зеленую куртку.

Пройдя год обучения в спецшколе — сто сорок шесть часов права, более пятидесяти часов криминалистики, сто девяносто часов полицейской службы, двести десять часов учебных стрельб, спецкурс по технике гонщика-автомобилиста и спецсеминар по психологии, — он сейчас казался самому себе игроком национальной сборной, в которой вынужден играть с любителями из клубной команды, выступающей на первенство района. Он здесь единственный профессионал, он один чужд мелких партийных интересов и страстишек.

— Мы составили список мероприятий по степени их важности, — проговорил он с расстановкой. — Во-первых, спасти заложников, во-вторых, обеспечить безопасность членов штурмовой группы, в-третьих, не подвергать опасности третьих лиц. В-четвертых, Плаггенмейеру не должен быть нанесен урон больший, чем это будет вызвано сложившимися обстоятельствами. Его убийство не может быть целью данной операции.

Он сделал короткую паузу — тренированный, крепкий, привлекательный, довольный доставшейся ему руководящей ролью.

— А поэтому, господа, нам пока не остается ничего другого, как ждать и возлагать надежды на успех нашей тактики изматывания противника. Заверяю вас снова и снова: технических средств, позволивших бы нам «отключить» Плаггенмейера, не подвергая опасности выпускников, у нас нет. Но меня не оставляет надежда, что доктор Карпано поможет нам, если он…

Гёльмиц все же усомнился:

— Ему давно пора быть здесь! Он просто обязан немедленно явиться, если уж так говорить. Не явиться— на крыльях прилететь! Тут что-то не так! Почему его до сих пор нет?!

На сцене по-прежнему царит оживление, мрачное представление продолжается. И ни у кого из нас нет либретто, чтобы перелистать его и узнать, каким автор представляет себе финал. Мы присутствуем на единственном в своем роде спектакле по пьесе, которая подготовлена и разработана несправедливым и несовершенным обществом, предоставившим написать финал участвующим в ней актерам. Каким он будет, финал? Кровавым? Это во многом зависит от того, какие инструкции уже получены или будут получены кое-кем из зрителей. Драма в Брамме способна обрести шекспировский размах. Есть уже двое раненых, Хакбарт и Ентчурек, два трупа — Блеквель и Коринна Фогес, и двадцать три кандидата на тот свет, двадцать два выпускника гимназии и Плаггенмейер.