Максим Теплый - Казнить Шарпея

– Папа Дима! Я столько лет живу без родины, что этих твоих эмоций не понимаю.

– Вот именно, сынок, не понимаешь. А я по-другому жить не могу. Пока не задавлю эту тварь... веришь? дышать не могу... задыхаюсь!

– И как ты все это себе представляешь?

– А так: будут две операции. Одна – отвлекающая, подготовка к покушению на Шарпея в ходе одного из публичных мероприятий в Москве. Один такой выход Президента в народ вскоре планируется. Эту операцию мы будем готовить так звонко, что по нашему следу пойдут все. Я об этом позабочусь. Есть у меня один канал. Ты уже с ним познакомился.

– Понял. Тот парень со странным именем, который летел с нами в вертолете?

– Он самый.

– А в действительности...

– А в действительности будет проникновение на объект под названием «Ново-Огарево», так как именно в этот день поездку Шарпея в Москву скорее всего – подчеркиваю, скорее всего – отменят. Все силы будут стянуты к местам предполагаемых покушений. Утечку сделаем такой, что ребята из ФСБ будут располагать достовернейшей информацией о снайпере, который готовит свой выстрел. С учетом твоих возможностей – то есть точный выстрел с расстояния более километра – им понадобится дивизия, чтобы перекрыть все возможные места твоего нахождения.

– То есть я в этом деле нужен тебе для ложного следа?

– Считай, что так! Они все равно свяжут твое исчезновение, а также твою, так сказать, профессию с информацией о готовящемся покушении. Они уже вычислили, кто ты есть, и пойдут по твоему следу – на выстрел. А мы их не разочаруем! Будем готовить твой выстрел!

– Ты думаешь, они нам поверят?

– Надо сделать так, чтобы поверили. В ФСБ еще остались профессионалы, и весь вопрос в том, насколько достоверной будет утечка. А она будет абсолютно достоверной, то есть, попросту говоря, она будет правдой. А правду, как известно, подделать нельзя. На то она и правда. Мы действительно всерьез начнем готовить атаку в Москве. Реальную атаку! – Игнатов хищно осклабился. – Не-ет, сынок! Даже не сомневайся! Пойдут они на выстрел, непременно пойдут!

– Папа Дима! Ты действительно веришь в то, что твои разоблачения что-то изменят? Ну, добьешь ты Шарпея, разденешь перед всей страной. Допустим, даже, что после твоей сатисфакции парламент лишит его от должности и будет суд. Ну, допустим. А что будет с тобой, пока все это будет происходить? Эта забава растянется минимум на полгода. Про себя я уже не спрашиваю...

– Если Шарпею объявят импичмент, а потом посадят, – я буду считать свою задачу выполненной. Тебя же в любом случае буду выводить из-под удара. Ты – моя гарантия. Если они попытаются заткнуть мне рот, тогда заговоришь ты. Подлинники всех документов будут у тебя. А что касается твоей безопасности – есть на нашем шарике одно местечко, куда пока не дотянулись ни американцы, ни наши. Про Гаагский трибунал слыхал?

– Еще бы. Был у меня заказ на одного человека. Милошевич[14] его зовут. Но ровно через неделю, как я тот заказ получил, его свои же сербы в этот трибунал и отправили.

Игнатов пристально посмотрел на сына:

– И ты бы это сделал? Ну, если бы его не сдали?

Фомин не отвел глаз, не дрогнул лицом и спокойно ответил:

– Конечно! Я американцам твердо сказал: «Отца в свою новую жизнь не впутываю и по своим не стреляю». Милошевич под эти условия не подходит.

Игнатов минуту помолчал и продолжил:

– Так вот, этот трибунал уже который год ищет нескольких сербских ребят. Преступники они или нет – я не знаю. А вот то, что судить их хотят неправедным судом, знаю точно! Я помогал им скрыться. И помогаю до сих пор. К ним-то я тебя и переправлю...

– Слушай, папа Дима, а как получилось, что они на тебя вышли, как ты получил информацию про Шарпея?

– Мне позвонил мой заказчик. Он крупный российский бизнесмен, который контролирует приличный кусок украинского угля. Я обеспечивал сопровождение его бизнеса.

– Безопасность?

– Не только. Финансовая разведка, сбор информации о конкурентах, спецоперации по продвижению его людей во власть. В общем, по полной программе. И вот он мне вдруг говорит, что его американский партнер, который имеет серьезные финансовые интересы в России, хочет со мной сотрудничать. У него, мол, возникли серьезные проблемы с Кремлем, и их надо разрулить. Предлагает большие деньги...

Саш! – Игнатов взял сына за руку. – Это уже двенадцатая! Я счет веду! – Он показал на сигарету, которую Фомин собрался в очередной раз закурить.

Тот хитро улыбнулся и резонно возразил:

– Кто на что запал! Ты вот, к примеру, уже вторую бутылку допиваешь.

Оба рассмеялись, и Игнатов продолжил:

– Встретились мы. Он представился как Билл Долецки. И без предисловий кладет передо мной твою фотографию – ну, еще времен училища. И спрашивает: «Говорит вам что-нибудь это лицо?» Я чуть с ума не съехал в эту секунду. Понял в мгновение, что жив ты, что очень дорогую плату они с меня хотят попросить за твою жизнь... Короче, рассказал он кое-что о тебе, как ты попал в Лефортово, как оказался в Грузии. Я, правда, не понял, какого хрена ты связался с этим павлином – ну, с их Президентом.

– Не смеши меня, папа Дима. Получил хорошую работу – обучать грузинский спецназ. К этому времени я уже на вольных хлебах был. Ехал туда, где хорошо платят. Я уже мог выбирать, за что браться, а за что нет...

– А как же ты в Кодорском ущелье оказался вместе с боевиками?

– Так в том-то и дело, что, как ты выражаешься, павлин решил, что пора с русскими мириться. Надо было встретиться с боевиками и договориться о том, что грузины их русским не выдают, но переправляют в Иорданию. А дальше – пусть как хотят. Ясно, что никто из официальных представителей грузинских властей в этих переговорах участвовать не мог. Это было бы подтверждением того, что грузины с чеченскими боевиками шашни имеют. – Фомин вдруг задумался. – Слушай! Шашни иметь – это правильно? Так говорят по-русски? Иногда я чувствую, что строю фразы как-то коряво. А как правильно – забыл. В последние годы я даже думать привык по-английски...

– Шашни – водят или крутят. А вообще-то, наверное, можно их и иметь. Почему нет? Ну, и что дальше?

– Вот меня и отправили к ним, к боевикам, – продолжил Фомин. – Я же по паспорту гражданин Иордании... А тут наши спецназовцы такую карусель завертели, что никто и опомниться не успел. Меня и пятерых чеченов в вертолет закинули, и через десять минут мы уже в России были...

– Долецки особо нажимал на то, что ты к боевикам никакого отношения не имеешь... Но поскольку, говорит, господин Фомин – человек без лица, без родины и без официального прикрытия, то судьба его незавидная. Запишут в боевики, а может, и того хуже: повесят на него, то бишь на тебя, парочку нераскрытых терактов...

Игнатов снова плеснул себе водки, собрался выпить, но в последнюю секунду, будто бы прислушавшись к какому-то знаку внутри себя, остановил руку и поставил стакан на стол.

– Все на сегодня, – буркнул он. Потом медленно завернул крышку на бутылке и, снова низко склонившись к уху сына, полушепотом продолжил: – А потом этот Долецки, вроде бы мимоходом так, говорит: посмотрите-ка, пожалуйста, эти материалы – они вас непременно заинтересуют. Вам, говорит, за час не управиться. Я пока пойду, поработаю, а вы почитайте, кино посмотрите, фотографии поизучайте. В общем, развлекайтесь – и диск мне протягивает, на ноутбук кивает.

– Ты, Сашок, не поверишь... – Игнатов, не докончив фразу, встал, убрал бутылку водки в холодильник и, как бы извиняясь, сказал: – Чтобы не дразнила... Не поверишь: там вся жизнь этого барбоса, начиная с его появления в Кабуле, еще до ввода войск... Он там буквально через неделю объявился после переворота, когда Тараки Президента сверг. Фотографии, донесения агентов, записи разговоров, денежные расписки, номера банковских счетов и движение денег, недвижимость и даже несколько фильмов, сделанных скрытой камерой. Такое страшное кино, скажу я тебе. Шарпей с Дустумом ведет переговоры о поставках оружия. От Ахмада – получает деньги наличными. Причем чемоданами, которые потом грузят в «уазик». Шарпей пьет ром с одним из руководителей колумбийского наркокартеля где-то в начале девяностых, когда он уже в МИДе работал, обсуждают наркобизнес в России.

Игнатов надолго замолчал, разминая суставы пальцев и ероша свой платиновый ежик.

– Отдельная папка была про Будаговского, – продолжил он. – Я спрашиваю: «А про этого-то зачем мне знать?». А Долецки хитро так улыбается и говорит: мол, классный специалист этот Будаговский. Взрывы там, подкуп, тайные операции... И цинично так добавляет: «Мы этому господину очень благодарны. Если бы не он, ваш сын не попал бы к нам и не оказал бы американскому народу свои неоценимые услуги в борьбе с международным терроризмом». Ну и рассказал мне кое-что про вашу с Будаговским встречу, правда, без деталей...

– А все эти материалы не могут быть фальшивкой, как со мной?

– Думал я об этом. Но, во-первых, с Будаговским все подтвердилось до миллиметра. А во-вторых... знаешь, кинозаписи эти подлинные. Я все-таки профессионал по этой части. Приходилось всякие киномонтажи сооружать. Нет! Эти точно не монтаж. Расписки там, бумажки всякие – это можно подделать так, что не поймешь. А кино – нет... Что меня окончательно добило, – Игнатов поморщился от неприятных воспоминаний, – это когда я Будаговского крутанул. Ему-то зачем перед смертью врать, невинного порочить? Я, кстати, его про Шарпея не спрашивал. Он сам начал рассказывать. В лицах... Шарпей тогда был руководителем группы военных советников. Он, собственно, и был папой торговцев оружием с советской стороны. Обеспечивал главный канал поставок – напрямую из Москвы. Те, кто оружие моджахедам поставлял и пакистанцев вооружал, были кровно заинтересованы в затягивании конфликта. Чем больше войны – тем больше денег!