Светлана Бестужева-Лада - Вычислить и обезвредить

И кадровик, занимавший в табели о рангах наверняка не менее — если не более — заметное место, чем мои несостоявшиеся родственники, переигрывал и перебарщивал в своей медоточивости так, что ему не поверил бы не только великий и бессмертный Станиславский, но даже самый последний рабочий сцены.

— Да, — продолжил Владимир Николаевич, — предупредите ответственного секретаря, что Майя Павловна будет освещать от вашей газеты визит Рейгана. Чтобы без накладок и конкуренции. Можно на это рассчитывать?

Кадровик с ужасом замахал руками:

— Какие накладки, какая конкуренция! Если вы считаете нужным…

— Считаю, — отрезал Владимир Николаевич. — И не только я. За сим — благодарю за прием и позвольте откланяться.

Вне всякой логики я с неподдельной тоской вспомнила в этот момент кадровичку на моем прежнем — уже прежнем! — месте работы, буквально изводившую наш небольшой коллектив требованиями о всевозможных справках и бумажках, которую мы все дружно ненавидели и боялись. По сравнению с хозяином кабинета она показалась мне милой, доброй тетенькой, с которой вполне можно жить дружно, если не лезть на рожон, конечно.

Но прежняя работа осталась за крутым поворотом, под колесами черной «Волги». Как и прежняя жизнь, судя по всему. И отныне мне предстояло иметь дело совсем с другими людьми и совсем на другом уровне, где мои профессиональные качества вообще, похоже, не имели никакого значения. На мое место вполне можно было устроить любую дрессированную зверюшку — никто и ухом бы не повел.

Интересно, а что со мной будет, если покровительство Владимира Николаевича по какой-либо причине закончится? Высоко забираешься — больнее будет шлепаться, не мною первой подмечено. Если закончится… Почему оно должно закончиться? Почему оно вообще началось?

Я тряхнула головой, чтобы отогнать совершенно некстати пришедшее сомнение. Почему, почему? Потому что кончается на «у», говаривали мы в детстве. Все ещё только начинается, до времени, когда закончится, ещё дожить надо. И Владимир Николаевич обещал…

«Ничего он тебе не обещал, идиотка, — хмыкнул трезвый внутренний голос. — Пошевели извилинами, вспомни. Он сказал, что хочет помочь тебе встать на ноги — не более того. В задачке не сказано, что эта помощь будет продолжаться неопределенно долго. То есть она вообще может закончиться после сегодняшнего мероприятия».

Ненавижу я этот внутренний голос! Вечно он портит мне немногие приятные минуты в жизни. Пусть пока заткнется, я сама разберусь, кого куда девать…

«Вот-вот, разберись, — не унимался противный резонер. — Заодно подумай, почему тебя не просто устраивают в престижную газету, но и ставят при этом условия, что именно ты будешь там делать. Освещать визит американского президента, не угодно ли? Да сотни куда более заслуженных, чем ты, людей босиком побегут в очередь за таким заданием. А тебе его преподносят на пресловутом блюдечке с голубой каемочкой. За прекрасные глаза? Не смеши меня, умоляю!»

— О чем так глубоко задумалась, котенок? — вернул меня к реальности голос Владимира Николаевича. — И почему такой мрачный вид, просто даже труаурный? Кажется, все хорошо.

— Слишком хорошо! — выпалила я. — Так хорошо на самом деле просто не бывает. Со мной, во всяком случае. Вот и думаю, какой гадости теперь ожидать в качестве компенсации. Той самой гадости, без которой не было бы никакой радости.

— Что это ещё за пессимизм? — изумился мой собеседник. — Ты с понедельника будешь работать фотокорреспондентом в солидном издании, ежедневно заниматься интересным делом и, между прочим, получать за это нормальные деньги.

— Нормальные — это как? — заинтересовалась я, отвлекаясь от мрачных предчувствий.

Действительно ведь в солидных изданиях и платят куда лучше, чем в обычных. Интересно, на сколько?

— Не знаю, как насчет этой газеты, — удовлетворил мое любопытство Владимир Николаевич, — но думаю, что не меньше, чем в АПН. Там машинописная страница стоит, кажется, десять рублей, а фотоснимок — ещё дороже. Это не считая зарплаты, разумеется.

Сказать, что для меня это был очередной шок — значит ничего не сказать. Допустим, с арифметикой у меня плохо ещё со школы, равно как и со всеми остальными точными науками, но все-таки не настолько плохо, чтобы не понять — скорбный труд журналистов там, куда я дуриком попала, оценивается раз в десять выше, чем обычно. То есть я, совсем безо всяких усилий с моей стороны, становлюсь как бы миллионершей. Ну, пусть не миллионершей, но богатой женщиной — это уж точно. На рубль в день, судя по всему, существовать мне больше не придется.

— Пообедать не хочешь? — поинтересовался Владимир Николаевич. — А то ты какая-то зеленая. Ты вообще сегодня ела?

— Кофе пила… — неопределенно ответила я, пытаясь вспомнить, было ли это. — Наверное, можно и пообедать.

— Не слышу энтузиазма в голосе! В твоем возрасте…

— Слушай, давай оставим в покое мой возраст, — почти спокойно попросила я. — Эту тему ты уже затрепал, как щенок зубную щетку…

— По-моему, ты начинаешь хамить.

От внезапно сделавшегося ледяным голоса Владимира Николаевича у меня по коже побежали настоящие мурашки. Похоже, я действительно зарвалась, во всяком случае, на данном этапе наших отношений. Забыла, что имею дело не с ровесником и даже не с коллегой.

— Извини, пожалуйста, больше не буду, но мне действительно как-то не по себе. Я боюсь.

— Чего, господи? — несколько смягчился Владимир Николаевич. — Ладно, давай я тебя покормлю, поговорим в процессе. У меня ровно час свободного времени.

«Счастливые часов не наблюдают, — ехидно шепнул внутренний голос. — ты-то, голубушка, точно забыла о времени. А это тебе не Белоконь, у которого все время — свободное, если не от дела, то от досуга. Привыкай».

«Оставь меня в покое! — мысленно возмутилась я. — Ты меня достал! Почему нужно все время намекать на какие-то гадости?»

«Потому, что без них не обойтись, и ты сама все понимаешь. Спроси, в чем будут заключаться твои обязанности фотокорреспондента. Слабо спросить? Боишься услышать, что по совместительству придется на работе заниматься ещё чем-нибудь? Помимо второй древнейшей профессии, осваивать ещё и первую?»

Так, это становилось уже интересным. Сколько себя помню, внутренний голос существовал и время от времени давал о себе знать, но в диалог с ним, да ещё в такой развернутый, я, кажется, вступила впервые. Раздвоение личности, классический симптом шизофрении. Тихо сам с собою я веду беседу. Нормально. Следующим номером программы будут, наверное, чертики зеленые или пауки. Что там ещё входит в стандартный набор для психов? Здравствуй, паранойя, я твой тонкий колосок…

Жизнь между тем продолжалась. На сей раз Владимир Николаевич не стал потрясать мое воображение изысканными заведениями, а выбрал обыкновенное кафе, ну — почти обыкновенное — под названием «Арагви» при одноименном ресторане. Я машинально глянула в подсунутое официанткой меню и тут же непроизвольно зажмурилась. Нет, вот к этому я никогда не привыкну. И не стану привыкать, не дождутся. Точно ведь потом отвыкать придется, а это окажется посложнее.

— Ты неподражаема! — усмехнулся Владимир Николаевич. — Смотри не на цифры, а на буквы. Там написано, что можно заказать, остальное тебя волновать не должно. Если, конечно, ты находишься в обществе настоящего мужчины.

Будь я постарше и поопытнее, меня бы позабавило такое подчеркивание половой принадлежности. Или — разозлило бы. Тогда же я все восприняла совершенно спокойно, тем более что мысли мои были очень далеки от подобных проблем.

— Знаешь, меня сейчас волнует совсем другое, а не гастрономические радости, — пожала я плечами. — Пожалуйста, закажи на свой вкус, мне совершенно все равно, что есть. Вот покурю я с удовольствием, а то мне просто плохо станет.

— Плохо тебе станет, если ты не бросишь курить, — проворчал Владимир Николаевич, пододвигая ко мне пепельницу. — Откуда в таком молодом существе столько пороков, ума не приложу.

Опять мы начали съезжать на тему моего возраста! Точно пластинку заело, ей-богу! А сейчас ещё Минздрав предупреждает… Я вовремя прикусила язык, чтобы не нахамить на антиникотиновую тему, а как-то продолжить разговор. Но огрызнуться, конечно, огрызнулась:

— У меня ещё масса достоинств, я не афиширую их из врожденной скромности. Скажи, пожалуйста…

Я замолчала, пытаясь как можно более корректно сформулировать мучивший меня вопрос. Обычно мне это удавалось достаточно легко, но тут имел место как бы мозговой ступор. Хотелось надеяться — временный и потому преходящий.

— Что тебе сказать?

В этот момент очень вовремя вернулась официантка, и я получила столь необходимую мне передышку. Нет, дело было не в ступоре, я элементарно боялась. Боялась человека, сидевшего напротив меня. Почему? На этот вопрос ответа я не находила… пока. Но почему-то чувствовала, что малейший неверный шаг с моей стороны повлечет за собой немедленное возмездие. Хорошо, если только в словесной форме. А что, если после моего вопроса Владимир Николаевич просто пожмет плечами, скажет что-нибудь ласковое, типа «Дура», встанет и уйдет. Насовсем. И ведь я даже не знаю, где его потом искать… если он согласится быть найденным. Даже фамилии его, между прочим, не знаю. Точно, совместно проведенная ночь — ещё не повод для близкого знакомства, не мною первой подмечено.