Николай Черкашин - Арена. Политический детектив. Выпуск 3 [сборник]

— Капитан, к чему формальности? Вы хотите что-то узнать — я с удовольствием помогу. Мы — умные люди, в определенном смысле коллеги, ссориться нам ни к чему.

Голос адвоката снова звучит тихо, ласково, убаюкивающе, на лице светится улыбка. Что ж, Голдкремер, ты, как действительно умный человек, смог правильно оценить свое весьма щекотливое положение и моментально сделать верный ход.

Я убираю протокол, прячу в карман пиджака авторучку.

— Слушаю, доктор. Надеюсь, вопросы повторять не требуется?

Адвокат открывает свой портфель, достает пухлый конверт, протягивает мне.

— Это письмо я получил три недели назад. В нем доселе неизвестный мне молодой человек сообщал следующее. Некоторое время назад, находясь в действующей армии, он стал свидетелем, невольным свидетелем, совершения чудовищного, из ряда вон выходящего преступления. Его участники хотели уничтожить и моего адресата, однако ему чудом удалось избежать смерти. И вот сейчас он собирался свести с преступниками счеты и просил меня в случае задержания стать его адвокатом. В конце письма он сообщал, что будет ежедневно звонить в шесть утра дежурному конторы и передавать мне привет. Если однажды такого привета не последует, значит, он арестован. В этом случае я должен как можно скорее прибыть в ваш город и взять на себя его защиту. Подобные письма я получаю не впервые и не придал ему особого значения. Однако молодой человек стал ежедневно по утрам звонить в контору, и тогда я попросил служанку регулярно покупать ваши местные газеты. Из них я узнал о серии убийств, случившихся в вашем городе, и стал следить за дальнейшим развитием событий.

— О полученном письме вы никуда не сообщали? Предпочли следить за дальнейшим развитием событий? — съязвил я.

— А кому и чем могло помочь мое сообщение и письмо? В нем не было ничего конкретного, оно не содержало ни единой зацепки для расследования.

А сообщение о якобы совершенном в Азии преступлении, свидетелем которого стал мой неизвестный адресат, могло оказаться просто приманкой, на которую я должен был клюнуть.

— Вы, конечно, клюнули?

— Капитан, я люблю масштабные дела, а пять убийств подряд — находка для настоящего адвоката. Вчера утром он не позвонил. Я, как только позволили обстоятельства, сразу вылетел в ваш город. В местной полиции мне сообщили, что расследование этого дела ведет контрразведка, остальное, в том числе и личность моего клиента, я установил у начальника вашего отдела. Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство и не нахожусь больше под подозрением как сообщник Фишера?

— Я считаю вас самым благонадежным и законопослушным гражданином Штатов, доктор, — в том же тоне отвечаю я.

Все, что сообщил Голдкремер, и сведения, содержащиеся в прочитанном мной письме Фишера, не имели ничего, что могло бы меня тревожить. Правда, в письме сержант упоминает о совершенном когда-то во Вьетнаме преступлении, но когда и где это было, в чем именно оно заключалось — об этом не говорится ни слова. Только то, что оно было «чудовищно, из ряда вон выходящее». Но это лишь красивые, ничего не значащие слова. Да и сам Голдкремер, по всей видимости, не придает особенного значения письму. Так что, если Фишер будет держать язык за зубами, как мы договорились, моему плану ничто не угрожает. А чтобы уберечь сержанта от излишней болтовни при Голдкремере, я приму надлежащие меры.

— В таком случае, капитан, у меня к вам просьба.

— Внимательно слушаю.

— Я хотел бы встретиться с Фишером. Поскольку он задержан и находится в изоляции, этому не препятствуют ни законы Штатов, ни даже ваши служебные инструкции.

— Видите ли, Фишер при задержании оказал вооруженное сопротивление и был ранен. Врачи считают, что в настоящее время ему необходим покой, а их слово в подобных случаях — решающее. Мы сами его еще не допрашивали. Думаю, подождать придется и вам.

— Значит, все зависит от врачей?

— Совершенно верно.

— Благодарю, капитан. Я доволен нашей встречей, разрешите покинуть вас.

— Не смею задерживать.

Проводив адвоката, я спокойно принимаюсь за текущие дела, совершенно не подозревая, какую свинью подложит мне Голдкремер уже буквально через несколько часов.

На следующий день Крис вваливается в мой кабинет почти одновременно со мной. По нахмуренному лицу и тревожному взгляду лейтенанта я сразу определяю, что он далеко не в лучшем расположении духа.

— В чем дело, Крис?

— Сейчас узнаешь. — И он протягивает мне несколько листков служебных бумаг и кассету с магнитофонной пленкой.

Беглого взгляда на заголовки документов оказывается достаточно, чтобы мое настроение мгновенно испортилось. Официальное ходатайство адвоката Голдкремера о встрече с подзащитным Фишером… Медицинское заключение о том, что подследственный Фишер, в порядке исключения, может беседовать с адвокатом… Виза заместителя начальника нашего отдела подполковника Хесса, курирующего это дело, разрешающая подобную встречу наедине… Рапорт дежурного по отделу, что адвокат Голдкремер имел беседу с подследственным Фишером вчера вечером с двадцати пятнадцати до двадцати одного тридцати.

— О чем щебетали милые пташки? — как молено спокойнее спрашиваю я, кивая на пленку.

— Голдкремер не глупее нас: поздоровавшись, сразу предложил Фишеру отвечать на его вопросы письменно, а за час с четвертью молено исписать гору бумаги.

— Возможно, ничего страшного не произошло? — предполагаю я.

— Дежурный уверяет, что Голдкремер, покидая камеру, имел весьма довольный вид, будто его уже осыпали стодолларовыми бумажками.

— В таком случае нам тоже придется нанести визит Фишеру. Тем более что мы не нуждаемся в куче разрешений.

— Для этого я и ждал тебя.

При нашем появлении Фишер приподнимает голову, поочередно скользит взглядом по мне и Крису, на губах мелькает ироническая усмешка. Сегодня сержант выглядит лучше, чем в прошлую встречу. Возможно, это результат врачебного ухода, а может, состоявшейся вчера вечером беседы с адвокатом.

— Привет, старина, — с деланным весельем в голосе приветствую я его. — Как дела?

— Недурно, капитан. После посещения доктора Голдкремера я не сомневался, что вы обязательно меня навестите. И не ошибся.

Мне не нравится, когда со мной разговаривают подобным образом, особенно какой-то сопляк. Однако на службе приходится терпеть и не такое. Присаживаюсь на краешек постели Фишера, дружелюбно улыбаюсь.

— Как доктор Голдкремер оценивает твои дела?

— Мои — неплохо, а вот в наши с вами, капитан, придется внести поправки.

Слова «мои» и «наши» произносятся с таким нажимом, что у меня не остается иллюзий относительно того, что сержант имеет в виду. Я решаю идти к развязке по возможности скорее, ибо время сейчас работает не на меня, а на Голдкремера.

— Поправки посоветовал внести адвокат?

— Какая разница, капитан? Главное, я решил во всем признаться: в том, что произошло в Азии и что случилось уже здесь. Говорят, чистосердечное раскаяние и полное признание своей вины смягчают наказание. Надеюсь, капитан, вы тоже слышали об этом?

Птенчик чувствует себя чуть ли не орлом. Ладно, милый, покудахтай, покуда у тебя для этого есть время и настроение.

— Угадал, я тоже слышал об этом. Если доктор считает, что тебе так будет лучше, ему виднее — в подобных делах он дока.

— Я тоже так думаю, — ухмыляется Фишер. — Перехожу к чистосердечному признанию. Вначале, как оказался свидетелем нападения на мой бронетранспортер с деньгами во Вьетнаме…

— Свидетелем? — перебивает Крис. — Мне кажется, что трибунал отведет тебе в этом преступлении немного другую роль.

— Ошибаетесь, лейтенант, — улыбается Фишер.—

В прошлый раз я слегка пошутил и рассказал вовсе не то, что случилось на самом деле.

— В чем заключалась шутка? — вопрошает Крис с такой интонацией, что, знай его Фишер так же хорошо, как я, сержанту стало бы не по себе.

— В том, что я ничего не подозревал ни о каком нападении на кассу. Ехал как обычно, увидел на дороге несколько «беретов», один был забинтован и лежал на обочине. Их командира, сержанта Хейса, я хорошо знал, и, когда он попросил остановиться, я с согласия лейтенанта из финчасти это сделал. Тем более что Хейс загораживал нам дорогу — не давить же его? «Береты» попросили лейтенанта взять их раненого до лазарета, тот разрешил. Но когда парни из охраны кассы открыли дверцу боевого отсека, «береты» набросились на них с ножами и всех прикончили. Я в это время находился в кабине и успел захлопнуть дверь перед самым носом убийц, а поэтому они до меня не смогли добраться… Так что ни о каком нападении я ничего не знал и не имею к нему ни малейшего отношения, — с довольным хихиканьем заканчивает Фишер.

— Знаешь, неплохо, — соглашаюсь я. — Однако почему ты не оказал преступникам сопротивления? Ты находился в бронированной кабине и имел оружие. К тому же после первых выстрелов тебе на помощь подоспели бы контролирующие дорогу мотопатрули.