Валентина Мальцева - КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 1

«Я считаю, что именно сейчас передо мной открываются по-настоящему неограниченные возможности для активной борьбы с коммунистическим режимом Кадара, — написал он в шифровке. — Работая в ЦК, я имею практически неограниченный доступ к секретной информации не только в самой Венгрии, но и во всех странах блока, включая Советский Союз. Кроме того, я был и продолжаю оставаться венгром, патриотом своей страны и, с вашей помощью, готов работать до конца, а если нужно, пожертвовать собой для достижения этой цели. За отложенные на мой счет деньги спасибо, однако я ни в чем не нуждаюсь. В свое время я дам вам знать, как распорядиться упомянутой вами суммой. Молотов».

После получения этой шифровки в Лэнгли на Атиллу Хорвата, что называется, боялись лишний раз дохнуть. К его услугам в ЦРУ прибегали в исключительных случаях, имея на руках приказ высшего руководства и стараясь максимально обезопасить этого бесценного агента, работавшего — что случается в разведке исключительно редко — на чистой идее. Принцип конспиративной работы Молотова сформировывался годами и полностью устраивал ЦРУ: агент никогда не гнал секретную информацию потоком, без разбора, а раз в семь-восемь месяцев выдавал систематизированные, без «воды» стратегические секреты. К примеру, информацию о готовившемся вторжении русских в Чехословакию в 1968 году Молотов сообщил в Лэнгли через восемь часов после того, как оно было официально принято на заседании советского Политбюро. Помимо положения дел, кадровых перестановок, секретных решений и отдельных противоречий в высшем руководстве коммунистических и рабочих партий, Молотов регулярно информировал ЦРУ о передислокациях советских ракет среднего и дальнего радиусов действия в странах социалистического лагеря, а также о всех новых видах наступательного оружия, которое периодически перебрасывалось на западные рубежи «мирового лагеря социализма». Эксперты ЦРУ полностью отдавали себе отчет в том, что информацию подобного масштаба и уровня секретности они получали только от Олега Пеньковского до 1962 года.

В то утро, когда Атилле Хорвату исполнилось ровно 45 лет, его разбудил телефонный звонок.

— Квартира Сегеди? — женский голос в трубке звучал визгливо.

— Вы ошиблись, — ответил Атилла.

— Ох, простите! Третий раз набираю не тот номер…

Через час Атилла Хорват уже был в стрелковом тире

общества «Ференцварош», где два-три раза в месяц по старой привычке упражнялся в стрельбе из мелкокалиберного пистолета. Переодевшись и сдав ключ от своего шкафчика старому завхозу, который работал здесь еще во времена спортивной славы Атиллы, он подошел к своему излюбленному боксу — третьему по счету, если считать с левой стороны, натянул бейсбольную кепку с длинным козырьком, вставил в пистолет обойму и надел наушники. На расстоянии ста метров от него, в противоположном конце узкого тира, появилась маленькая черная мишень с белыми концентрическими кругами. Атилла встал в позу дуэлянта конца прошлого века — в пол-оборота к мишени, заложив левую руку за спину, медленно поднял пистолет и начал стрелять, выпуская пули с интервалом в доли секунды. И если бы в этот момент за стрельбой наблюдал посторонний, он бы наверняка сказал, что этот мощный, хотя и несколько погрузневший с годами, атлет, буквально сросшийся со спортивным оружием, обладает потрясающей способностью концентрироваться, благодаря чему пули — одна за другой — точнехонько ложились в «десятку». И был бы прав. Поскольку в этот момент все внимание Атиллы Хорвата было действительно максимально сосредоточенно. Но не на мишени, а на мужском голосе, негромко, но очень отчетливо сообщавшего в наушники заведующему отделом административных органов ЦК ВСРП его очередное задание. Что же касается точной стрельбы, то Атилла научился делать это автоматически еще до того, как получил кличку Молотов…

В то утро, сразу же после тира, Хорват заехал в ЦК, получил в подарок от своих подчиненных роскошное охотничье ружье, сдержано поблагодарил товарищей за внимание, попросил секретаря не беспокоить его без острой необходимости и просидел в своем служебном кабинете до позднего вечера. Его секретарь был молодым и очень честолюбивым выдвиженцем, чьим-то дальним родственником, свято верившим, что путь к вершине власти лежит через беспрекословное понимание требований непосредственного начальника. А потому в кабинете Атиллы не появился ни один посетитель, не раздался ни один телефонный звонок. К вечеру, исчеркав бессмысленными каракулями пару десятков листов писчей бумаги, Атилла взял трубку желтого телефона без наборного диска. Через минуту трубка ожила:

— Да! — По тону Яноша Кадара чувствовалось, что звонок оторвал его от чего-то важного.

— Добрый вечер. Это Хорват…

— А, Атилла! — Тон генерального секретаря ЦК ВСРП чуть смягчился. — Поздравляю тебя с днем рождения. Совсем времени нет, черт бы подрал все эти дела. Ну, ничего, подарок за мной…

— Мне нужно с вами поговорить.

— Что-нибудь важное?

— Иначе я бы не стал вас беспокоить.

— Срочно?

— Желательно.

— До завтрашнего утра потерпит? У меня тут товарищи…

— Я в ЦК, — тихо сказал Хорват. — Так что могу подождать…

— Действительно так срочно?

— Да, товарищ Кадар.

— Ладно. Давай ровно через час…

Ровно через час Атилле из приемной Кадара передали, что генеральный секретарь ждет его.

В кабинете Кадара, обставленным с изысканным вкусом, Хорват бывал много раз и знал здесь каждый угол. Было сильно накурено, и хотя пепельницы на письменном столе генсека и примыкавшим к нему перпендикулярно отполированной дубовой приставке были идеально чисты, запах и напряжение недавнего разговора словно витали в воздухе.

— Странный ты человек, Атилла, — тихо обронил Кадар, пригласив Хорвата сесть. — У тебя сегодня день рождения. Сорок пять, не так ли?

Атилла молча кивнул.

— Круглая дата, событие, можно сказать. А ты сидишь на работе в десятом часу вечера…

— Дел больше, чем времени, товарищ Кадар.

— Дел… — пробурчал себе под нос генсек, взял с небольшой приставки по левую руку от него початую бутылку коллекционного токая и разлил вино в хрустальные фужеры. — Давай выпьем, товарищ Хорват, за твое здоровье. Оно только кажется тебе железным, на самом же деле время работает против нас и очень скоро ты в этом убедишься. Будь здоров! — Кадар залпом опрокинул в себя янтарную жидкость.

Хорват едва пригубил вино и аккуратно поставил бокал.

— Что стряслось? — Кадар по-крестьянски вытер губы тыльной стороной ладони и пристально посмотрел на Хорвата.

— Я могу почти со стопроцентной уверенностью утверждать, что Мольнар готовит заговор против вас, товарищ Кадар…

— Значит, подтвердилось… — по лицу Кадара скользнула брезгливая гримаса, обнажившая его желтые зубы застарелого курильщика. — Подонок!

— У меня есть запись трех его телефонных бесед с Сусловым, — спокойно продолжал Хорват. — Кроме того, известно, что несколько человек из нашего орготдела во время своих командировок в Москву передавали помощнику Суслова конфиденциальную информацию, связанную непосредственно с вами, товарищ Кадар. В частности, в этих сообщениях критиковались ряд ваших кадровых перестановок, а также принятое вами на январском пленуме решение о частичной приватизации сферы обслуживания…

— Ты верно сделал, что не стал откладывать этого разговора, — глухо отозвался Кадар. — Что предлагаешь сделать, Атилла?

— Я думал об этом весь день, товарищ Кадар… — Атилла говорил медленно, тщательно подбирая слова и при этом смотрел прямо в глаза генеральному секретарю. — Прижать Мольнара вы не сможете. Во всяком случае, в открытую — уж слишком доверительны его отношения с Кремлем…

— Ты имеешь в виду Суслова?

— Не только. Мольнару явно симпатизирует Борис Пономарев, секретарь ЦК КПСС.

— Что же делать, Атилла? Сидеть сложа руки и ждать, пока этот интриган окончательно не расколет партию на фракционные группировки?

— Я подумал, товарищ Кадар, что оптимальный способ решить данную проблему заключается в том, чтобы сделать это чужими руками…

— То есть? — Кадар с огромным интересом смотрел на своего протеже.