Кабул – Нью-Йорк - Виталий Леонидович Волков

самого писателя Балашова на самом деле не существует. Как было бы славно… Но доказательство существования Балашова семенит по траве, сытой избытком солнца, накопленного за долгое сухое лето.

Маша упоминает о Логинове. Она не говорит мне этого прямо, но я понимаю, что связь между ними по-прежнему сохранна.

Разве это известие удивляет меня? Нисколько. Я отмечаю иное. В женщине ничто не исчезает, в ней не иссякает никакое отношение. Отношение, каким бы скоротечным оно ни было, лишь проваливается под снег памяти, или, что в значительной части синонимично для данного случая, под снег души — нет, даже не души, а чего-то иного, — еще более сущностной субстанции, которая и позволяет женщине жить долгую цельную жизнь. Иногда в отсутствии любви. Обходясь без любви.

Отношение проваливается под снег, занимая свое место, свою глубину, в зависимости от веса и времени года — вдруг оттепель? — и хранится там вечным подснежником. До нас не доносится его аромат, но у нее особое обоняние, она нет-нет, а вкусит запах нежности, надежды… Но никогда — любви. Долг, судьба, любовь — это слои ледяного покрова. Не обольщайтесь, посторонние мужчины. Ледяная корочка хороша для твердой лыжни, но мы о другом…

Мы о Маше Войтович. Отчего я гляжу на нее, и мне приходит мысль, что пока существует такая женщина, мир сохраняет надежду, мир не утратил способ одолевать зло, не умножая его? Оттого ли, что вижу способ не умножать уничтожением, а погружать в свои снега? Чушь. Заумь. Так что же с Логиновым, который выглядывает из-за писательского плеча?

Она улыбается. Ей уже нравится играть со мной, возбуждать во мне ревность. Снеги снегами, а женщина с коготком. Ладно, поиграйте со мной, фрау Войтович. Поговорим все-таки о Логинове.

— Мне думается, у вашего Логинова прообраза вообще не существует. Плод фантазии, причем фантазии женской. А Миронову верю. Такие еще остались. Я слышал, вымирают вот так же, странно. Кто тонет, по старинке вздумав переплыть какую-нибудь дачную речку Умля, да угодив под чужое весло, кто с крыши сруба свалится, причем исключительно по редкой трезвости… Их ветеранский бог хранит от разочарования новым временем, где места им, неугомонным, нет. А Логинова вообще нет. Ну какой Кандагар? Лорд Байрон… Он бы еще ислам принял! Нет, Логинов — это романтическая выдумка, причем подозреваю женскую руку. Ваш классик, Маша, дай вы ему волю, погубил бы приятеля где-нибудь в горах Кавказа.

Она не надувает губы, то жест не ее достоинства. Она измеряет меня взглядом, от макушки до пят, и, мне кажется, меру берет по Логинову. Он выше меня, я составляю метр семьдесят семь.

— Вы просто завидуете ему! — все-таки добавляет она. Я цепляюсь за такую подачу.

— Ему? Полагал, что если кому-то можно позавидовать Балашову, то это Логинову. Логинов — герой уходящего времени, а мы ждем и жаждем разрешения в современности. Что до меня, то я хотел бы стать Рафом Шарифулиным. Он жив, он мудр и пьет только хороший коньяк.

— Виски.

— И виски. А Логинов, что? Не услеживаю смысла в его дальнейшем литературном существовании. Где он обосновался? Во Франции? С немецким языком? Впрочем, я не литературный критик. А, сказать по чести, я желал бы побывать в коже только одного персонажа.

Она не может скрыть заинтересованности.

Я говорю о Пустыннике. Она уверяет, что так и подумала и что я ношу в себе потенцию Логинова. Вот это логика! Но она поясняет:

— Вы не сможете получить из воды спирт. Но вода в миксе со спиртом дадут хотя бы водку, — говорит она, и до меня доходит, что она не успокоится, пока не отомстит мне за Логинова, и эта месть вот-вот осуществится, — вы носите в себе воду и спирт. Ваша тайная мечта — и свобода, и ее отрицание — вот бы встряхнуть мир лицемерной, тупиковой свободы. В смеси и выходит Логинов. И то он — это идеальная, менделеевская пропорция, которая вами едва ли будет осуществлена.

— А Балашов? Кто он, спирт, вода или идеальная пропорция заданности и мечты?

Фрау Войтович становится со мной более осторожна. Репутация мужа ей дорога.

— А знаете, за что я предпочитаю «слабых» мужчин? — переводит острие на себя. — В них проще найти понимание. Что есть добро? Вернее, мера для добра? Путь добра? Как раз понимание. Путь наименьших упрощений. Он достигается соединением духа с душой. Понимание и принятие.

— Это Ваша мысль? — допускаю бестактность я, изрядно пораженный. Но она не наказывает меня, она продолжает.

— Мы с Балашовым это называем «осиным умом». Он убежден, что маленький человек, осененный пониманием, в определенные периоды жизни и истории может предотвратить большие беды.

— Это сложно, уфф… Но могу с медицинской точностью констатировать, что вы больше, чем верная жена! — склоняю я голову.

— С Рафом могу вас познакомить. Он чудесный опасный человек… В моем тоже вкусе…

И она прощается со мной. И опять не предлагает встречи с супругом. А я растерян. С Рафом, видите ли. Снова тело в снегу? Увидимся ли мы еще с вами, госпожа Войтович?

— Нет, с Рафом не надо. Он не персонаж моего каталога. К тому же мне и с вами страшно, что тогда будет при встрече с ним!

— Со мной?!

— А то. На каждом шагу мороженые яблоки в глубоком снегу. Не душа, а зимний сад. Все-таки покажите мне человека, который сумел не поддаться упрощению. Сведите нас в непринужденной обстановке, а то мне сказали, он становится нелюдимом…

Она уходит. Дочка бежит за ней по хрустящим корочкам листьев, догоняет, ловит маятник ее ладони в обе руки.

Добро, значит — полное виденье, избегание упрощения. Но что тогда счастье? Я провожаю их взглядом, ведущим в арку осеннего парка. Они подобны друг другу, как подобны точка и махонькая запятая, выведенные одной рукой. Нет, во время нашей следующей встречи я буду говорить с ней о чувствах, о женском счастье, о любви, наконец! И ни слова о Балашове. Завтра.

Я даже изобрел повод. Поинтересуюсь судьбой Уты Гайст.

* * *

Погода испортилась, налетели обильные серые дожди, но не похолодало, и земля принялась исходить удушливой влагой. Ученые грозят, что так теперь будет год от года. Всегда. Всегда в перспективе моей жизни. Парниковый эффект.

Я звоню Маше. О прогулках в парке и речи нет, на мое предложение встретиться в кафе она отвечает отказом. Хотя муж, с ее слов, отъехал. Куда? В Турцию. Нет, по делам. В командировку.

Ну какая у Балашова командировка, у этого рядового в армии русскоязычных получателей