Когда-то они не станут старше - Денис Викторович Прохор

взялся за ноги. Вдвоем они отнесли Дину к дубовым воротам и положили рядом с охранниками, Первой Леди и обгорелым Робом.

– Растет наше кладбище, а мы нет – сказал Средний.

– Мы знаем, на что идем. – Большой накрыл Дину тяжелой парчовой тканью, которой раньше был покрыт трон Азалии. Пришлось открыть Первую Леди, но Большой не сомневался.

– А на что мы идем?

– Господь нас зовет.

– А ты его видел?

– Дядя Зико видел.

– Это хорошо. Это плохо.

– Что плохого?

– А? – очнулся от своих мыслей Средний.

– Что плохого, Средний?

– Господь нам не доверяет, Большой.

– А хорошее?

– Мы доверяем дяде Зико.

Большой вернулся к сцене. Безымянная принесла ведро и швабру. Замывала кровавое пятно и Большой видел, как швабра легко касалась неподвижного Отиса.

– Вставай, здоровяк. – не приказал, а попросил Большой. – Ты же не мебель.

Отис молча поднялся и встал над Большим.

– Пойдем, здоровяк. – сказал Большой.

Отис покорно пошел за Большим.

– Садись.

Отис сел. Большой взял его безвольную руку и приковал к стальной цепи пластиковым наручником.

– Ты знаешь что-нибудь о Мобуту? – вдруг спросил Отис у Большого.

– Это была великая битва. Жаль, что я родился после.

– Жаль, что я родился до. Армия Господа похитила меня, когда мне было столько же сколько сейчас вашему Мизинцу. Зико сделал из Отиса солдата и послал в деревню Мобуту. В мою родную деревню. Там жили мой отец, мать и маленькая сестренка. Мой отец работал на правительство. Он был почтальоном. Зико отрезал им головы. Моя сестра. Я думаю, она не понимала, что происходит. Отец молчал. Смотрел на меня и молчал. А мать тихонько плакала.

– Отис. Мой Отис. Ты Отис….И я до сих пор пытаюсь.

– Что? – спросил Большой.

– Быть Отисом снова. Как сказала мама. Так поздно. Но ты. У тебя есть шанс все сделать вовремя.

– Стать предателем?

– Стать самим собой.

Глава 22

Из окна Свен Торингтон видел как привезли Энвера Ходжи. Два джихад-мобиля прокрутились по площади Энтузиазма и остановились. Из крайнего солдаты вытащили человека в оранжевом комбинезоне и почти внесли его в темный подъезд. Свен отошел от окна. Бывший массажный салон преобразился. По краям стояли военные в пышных мундирах и чиновники в пингвиньих фраках. Мбала был поклонником президента Окомо. Пылкий африкарий он вел страну по тропе Черного Носорога. Туда, где они станут хозяевами бывших хозяев, а не хозяевами самим себе. Получалось не очень, зато декорации…Королева Виктория одобрила бы. Мясники, конечно, но какие попугаи!

Мбале поставили круглый столик с одним стулом. Файф-о-клок президента был священней коровы. Сервский фарфоровый чайник, огуречный сэндвич и рыжий с ирландскими конопушками дворецкий. Когда-то Свен Торингтон смеялся над этим, пока не понял, что кто-то смеется над ним. Энвер Ходжи был худ. Очень. Вытертая до желтизны черная кожа обтягивала высокие скулы и тонкий нос. Ходжи был тартауи с плодородных холмов юга. Эве не любили тартауи. Тартауи не любили эве. Мбала пил чай и молчал. Ходжи стоял и молчал. Свен Торингтон кашлянул. Мбала поставил чашку на блюдце, а Ходжи звякнул кандалами, переминаясь на опухших ногах.

– Передашь, Зико. – начал Мбала.

–Я ничего не буду передавать. – закрутил головой Ходжи.

– А? Свен? – Мбала торжествующе посмотрел на Торингтона. – Это же тартауи. Со свиньёй легче договориться.

– Зико – эве, ваше превосходительство. – ответил Свен и коротко поклонился.

– Аве, Зико. – шутливо отсолютовал чашкой Мбала.– Вот в чем вся штука. Аве. Не эве.

Мбала встал из-за стола и медленно обошел вокруг Ходжи.

– Вы всё-таки настаиваете, Свен?

–Я думаю, мы должны поступить рационально, ваше превосходительство. Слишком многое на кону, а Зико нужны доказательства нашей доброй воли.

– Только переоденьте его. – распорядился президент. – Вымойте голову и дайте яйи.

– Зачем это. – медленно проговорил Ходжи.

– Нет у меня, как у тебя, универсального Господа. Самому приходиться быть милосердным. Добровольно.

Репортаж удался. Первый Национальный выдал замечательную картинку. Мбала толкнул великодушную речь, а переодетый в костюм и галстук Ходжи брызгал исподлобья мелкими и подозрительными глазами.

– Мы проиграли этот бой. – тревожно начал Мбала прямиком в камеру. – Вы все это видели, благодаря нашему каналу. Террористы казнили ни в чем не повинную женщину, чтобы посеять страх и ужас. Что же. Иногда зло побеждает, но никогда-никогда не сможет победить окончательно. Я объявил войну террористам и насильникам. Тем, кто, словно в насмешку, над нашим народом назвал себя Армией Господа. Им не нужны мир и процветание. Все, что им нужно это кровь и страдание невинных людей. Взяв в заложники, наших детей, они захотели поставить нашу страну на колени. Унизить и растоптать нашу честь и нашу гордость. Наши дети вернутся домой, если мы отпустим этого человека.

Оператор взял крупным планом худое, изможденное лица Энвера Ходжи. Он не подкачал. Вид у него был зловещий и отталкивающий.

– Это Энвер Ходжи. – продолжил президент Мбала. – Террорист и убийца. Год назад во время проведения контртеррористической операции в провинции Очира был захвачен нашими доблестными военными. Он был приговорен к пожизенному заключению за расстрел 17 военнослужащих. У этих ребят. Наших ребят. У них остались семьи. Остались дети. И теперь наша страна должна сдаться и отпустить этого человека в обмен на жизни других детей.

Мбала замолчал, а потом выразительно ударил себя кулаком по бедру и громко торжественно объявил.

– Нет! Этого не будет никогда! Никому не позволено ставить нашу страну на колени!

Свен Торингтон отвернулся к окну. Ему стало совсем скучно. Первую Леди никто и не подумал убрать с брусчатки площади Энтузиазма. Для живописного кадра были отряжены двое полицейских. Трусливо, сложив тела острыми углами, они подбежали к погибшей женщине и перевернули ее на бок. Пуля снайперской винтовки выломала кусок челюсти. В черную неровную дыру с кровяными берегами утекало горячее и жидкое солнце.

– Нет! –повторил Мбала. – Но кто-то все-таки это должен сделать. Тот, кто не прикрывается лицемерной божьей волей. Тот, кто знает, что такое благородство и милосердие.

Мбала медленно и торжественно опустился на колени.

– Если в тебе осталось что-нибудь человеческое, ты сделаешь то, что должен. Зико.Ты получишь своего убийцу и палача. Отдай нам наших детей!

Возникла пауза. Мбала стоял на коленях и смотрел прямо в камеру.

Свен увидел слезы в его глазах. Он подошел к Мбале, когда увели Ходжи и убрались телевизионщики.

– Что скажете, Свен?

– Это было великолепно, господин президент. Драматургия.

– Поверили?

– Как не поверить. Такой артист пропадает.

– Убедил?

– Более чем.

– Эх, Свен. – Мбала все еще не совсем отошел от мелодраматизма. – Если бы мы точно знали, что живем и что мы умираем.