Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

с евреями и «русскими немцами», прибывающими со всей страны в очередь, и отправился искать новых, более понятливых клиентов.

Моисей первые дни с трудом привыкал спать на высокой кровати и, поначалу, не смыкая глаз ночами, все ходил, скрипя лакированными паркетинами, ощупью пробирался по длинным коридорам, трогал чувствительными ладонями обои с выпуклыми тюльпанчиками. Подолгу смотрел в окно, на силуэт Новодевичьего монастыря. Ему понравился неясный, загадочный образ христианского храма, содержащий в себе и строгость, и чувствительность. Нет, не то, что Моисею захотелось вновь влажных, земных чувств. От них он легко отказался после смерти последнего его сына в боях под Хостом. Напротив, он оставался собран и сух, но ему казалось верным, что это место для вознесения молитвы сочетало оба начала земли.

Моисей Шток последним решился в одиночку выбраться в город, зато ему первому пришла в голову мысль отправиться в синагогу, поглядеть, как здесь, в Москве, устроена еврейская мечеть. Саат с удивлением смотрел на Пустынника. Оказывается, он совсем не знал этого старика, с которым прошел с восемьдесят третьего огонь и еще раз огонь. Им всем предстояло решиться на «Это», всем необходимо было опробовать внедрение в среду, в которой, если Аллах не осерчает на них, примет их жертву, им суждено годы пребывать в Германии до совершения великого подвига веры. Но он сам никак не мог собраться для такого с силами, а Моисей сам, по желанию! В пещеру еврейского бога! Саат, когда никто из товарищей не видел, потихоньку, в тревоге примерял оставшуюся от хозяина белую кипу – к его успокоению, она мало чем отличалась от обычной узбекской тюбетейки.

Моисей легко убедил Профессора, что на поиски синагоги им необходимо отправиться вдвоем.

– Ты грамотный. Ученый. Евреи – умный народ, нельзя к ним без готовности.

Мухаммед сам опасался евреев, слышал о непонятной их силе, могущей опутать и высосать человека без остатка, до самой сухой кожуры, но уверенность Моисея передалась наконец и ему. Только Карату не понравилось, что его не берут с собой: поход в синагогу казался ему чем-то вроде посещения цирка, Московского цирка, о котором ему в пути много рассказывал Профессор. Но Моисей был тверд – «селянину» следовало оставаться при Саате.

Синагога на Архипова Моисея не убедила. Не ощущалось в ее темном чреве должной возвышенности. Люди в черных кипах глядели на старика хмуро, свысока. Торговали в доме божьем, ходили в обуви, разносили грязь. Нечисто.

Не то Профессор – помещение дышало прохладой, на лотках были во множестве разложены книги, на входе стоял толстый охранник, а внутри, в окошечке, сидел привратник. Нет, придирается Моисей, все здесь в порядке, все правильно устроено. Богу хорошо там, где хорошо книгам.

– Как нам стать в общине? – спросил он у смешного лысого привратника.

– Не видите, я занят. Делом. Я книжками торгую. Я книжник, не справочное бюро, – важно, не спеша, ответил человек, просунув в окошко голову. Сквозь окно падали зебристые тени, и эта голова напоминала арбуз в тюбетейке.

– И книги в руках не майте. Руки вон какие черные! Покупать решите, тогда берите. За всеми здесь глаз нужен.

Профессору понравился и книжник – такое у него имя, наверное. Арбуз в тюбетейке напомнил ему о доме. А с книгами, верно, строгость нужна. Но Моисей потребовал покинуть этот еврейский храм.

– Пойдем, посмотрим другую. Это не настоящая синагога, – решительно и громко, не смущаясь людей, заявил Пустынник.

– Отчего? – спросил его человек в черном, возникший за спиной.

– Земля. Здесь одна земля, – повернулся к нему Пустынник и посмотрел в глаза. Мухаммед тихонько потянул его за рукав просторной шелковой рубахи. Ему стало не по себе от глубокого голоса, звучащего из самого нутра.

– Земля? А вы откуда? Не здешний? – сказал человек в черном. Его глаза оставались серьезны, но в то же время как будто улыбались, лучились. Мухаммеду показалось, что человек в черном был похож на Ахмадшаха Масуда, и ему стало совсем тревожно от этого взгляда. Так, наверное, должна была глядеть на тело собственная совесть перед смертью. С укором и любовью. «Вот оно, началось».

– Я далеко жил. Высоко.

– Как зовут вас, уважаемый?

– Имя мое Моисей. Моисей по прозванию Верблюд Пустыни.

– Вы на Поклонной были?

– Нет, не были там. Не знаем такого места.

– Поезжайте, Моисей-Пустынник, в новую синагогу на Поклонную гору. Спросите там Симху Сафарова, скажите, от Симеона. Там народ темный, а все больше неба, я понимаю вас. Там людей как раз для миньяна не хватает.

И Моисей со своим спутником Мухаммедом отправился искать Поклонную гору. Человек в черном верно понял Пустынника, и хотя сам Симха оказался молодым энтузиастом с глазами навыкате, вспыхивающими при слове «миньян» безумными угольками, то другие дехкане были черны, частью ущербны, но истинны в своей простоте. Они всегда удовлетворялись односложным «издалека пришли» на вопрос «откуда», но подробно, без спешки, со скромной полнотой прожитого и скорбного излагали пути-дороги своих жизней, сведших их в одной точке.

Пустынника удивляло, что все они пришли к своему богу Иегове от неверия.

– Ох, издалека, издалека шли, – говорил он Мухаммеду, беседуя с ним подолгу один на один.

– А мы ли не издалека?! – спрашивал тот и загибал пальцами пройденные ими города.

– Дорога верблюда короче стежков змеи. Не городам загибай пальцы, а бедам.

– У нас ли не беды? – в искреннем изумлении вопрошал Профессор. Он уважал, но не всегда понимал Керима-Пустынника.

– Беда не годами исчисляется. Столетиями. Она в глазах сквозит.

Моисей и Мухаммед часто отправлялись на Поклонную гору, дважды или трижды ездили оттуда с миньяном, с калеками да убогими, на похороны, на Востряковское. Моисей-Пустынник научился заворачивать умершего в саван, он делал это старательно и нежно, как заворачивал бы своего сына, чтобы покойнику было удобно в гробу. Научился он и читать молитву – пусть на другом языке, но просил своего Бога о душе умершего, о милости. Один раз родственники ушедшего попросили шустрого молодого человека, совершавшего обряд, уступить место набожному искреннему старику.

– Ты не потомок Коэна? – как-то спросил Моисея Симха.

– Нет. Но я верую в Бога, – ответил Пустынник, уже знавший от Профессора о семи коленах Израиля.

Моисей постигал общину в основном ушами, а Мухаммед – глазами. Он читал книги, подходил к вопросу академически и достиг немалых успехов.

– Вы у нас ученый человек, Изя, – обратился к Мухаммеду Симха. – Займитесь с нашими малограмотными. Знаний им не хватает. О мироздании. Трудно без знания проникнуть в Писание.

Мухаммед согласился. Он обложился учебниками, вспомнил, чему учился, о чем думал в старые, довоенные