Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

Народ в обиду не даст. А Иванов прямо по разработке действует: мало что негров трудоустроил, так он еще им по пятьдесят баксов в руки, чтоб те вечерами по деревням попрошайничать двинулись. Ну, тут Россия вообще без ума – отгрузили неграм из последних кубышек, сердечные наши, из стратегических запасов. А что, мы вот, выходит, люди! Не им чета!

– Иванов на ура прошел, и народ, я тебя уверяю, еще веками поминать будет – вот в бытность государя Путина негры у нас, сердобольных, милостыню просили по деревням! Чай, не к американскому посольству за куском хлеба шли… Вот я тебе и говорю о пользе цинизма.

– Ты все это к чему?

– К слову пришлось. Здравствуй, баба, Новый год… Вот, Балашов, придумал. Новый год. К Новому году должно все разрешиться. Новая то бишь жизнь…

«Триплекс»

До Нового года в жизни Балашова уместились несколько важных, или, по крайней мере, забавных событий. Его как бы подводили, готовили к миллениуму, шпиговали, как рождественского гуся. Парадоксальным образом, чем меньше его устраивал его собственный труд, тем больше к нему проявляли интерес окружающие. Турищева, вернувшись из долгого отпуска, конечно, сразу же поинтересовалась судьбой сценария и, получив честную посредническую долю материи, позвонила автору с новым заманчивым предложением – она бралась «закатать» его роман как бестселлер года в один очень сильный издательский дом. Так и сказала: очень сильный. «Балашов, давайте повидаемся. Я после отдыха в боевой форме. Вы, я слышала, тоже расцвели, потенцию свою показали», – во фривольном, еще французском летнем тоне приступила она к Игорю. Он вспомнил ее всю: сухую, доступную, видимо, гладкую, обласканную Ниццей. Вспомнил – и без всякого усилия отказал. Даже странно стало от собственной легкости. Он думал, что она залютует по-женски, по-барски, но вскоре позвонил Кречинский.

– Старина, ты что, по бальз-заковским женщинам пошел? Смотри, Москва не Париж, умрешь от истощения я-яичек. Но тетка – тетка от тебя без ума.

От Бобы Игорю так просто отделаться не удалось и, несмотря на возникшую какую-то брезгливость, пришлось согласиться на встречу – тот буквально напросился в гости.

– Так, тут такая п-перспектива п-проступает! Будем по твоей книге с-снимать п-полнометражный фильм. Режиссера еще нет, все знаменитые сейчас з-заняты по з-заграницам, но п-продюсер п-прорисовывается железно.

– Боба, у тебя все глаголы пошли на «про». Так ты про-три ухи, не будет фильма.

– Да ты чего киснешь! Ты же, считай, в классики п-прыгнул. Из грязи, можно с-сказать, в князи. Ч-чего добьешься? Без тебя фильм срубят. Сейчас это п-просто, никто о правах твоих и не спросит. Глупо было.

– Да, глупо. Ты знаешь, что с Картье стало?

– Конечно. Жаль мужика. Я тебе сразу г-говорил – все куплено. Все деньги. Вот и вся чеченская война. Но ты гигант! Такое п-поднял! В том-то и весь ц-цимес, что материал р-реальный.

– Ну, а про Логинова? Не страшно?

– Да, страх. С-считай, я сам парня п-подставил. Я звонил ему, но он какой-то ч-чудной стал. Такая с-способность видеть вокруг самое гадкое в нем п-прорезалась – не дай бог.

– А я не о том, Боба. Не боишься, что тебя под фильм, как Логинова, обработают? История острая, как ты сам говоришь, реальная. А люди там конкретные.

– Ты что, с-серьезно? Да изменим там имена. Ты сам бо-боишься, ч-что ли?

– А ты? Честно только, не топчись.

– Не. Не б-будет ничего. А то тебя бы уже давно, хм, окуч-чили.

Кречинский расхохотался, заполнив брызгами балашовское жилище. Усмехнулся и Игорь от странной мысли.

– Слушай, Кречинский, а ты такой отчаянный отчего? Может быть, и ты со спецслужбами дружишь? Информационные каналы создаешь? Может быть, ты и с Машей там сошелся?

Гость поперхнулся и сник.

– Ладно, Б-балашов, я с тобой как с д-другом. А тебе от Логинова нанесло микробов. Инфекционное, видно, вроде менингита. А Маша… Ты с-свои намеки всякие это о-оставь. Из моих жен она самая… В общем… А то, что ты с ней в-водишь, так это права тебе н-не дает еще…

Кречинский поднялся и побрел к выходу. В Игоре проснулось сочувствие к нему.

– Боба, я о Маше так, к слову. Она теперь сценарием заведует. Ты бы коньяк допил, чего дуться?

– Вот ты, Б-балашов, на к-коньяк рано еще перешел. Наобщался с п-полковниками… Передумаешь еще, так поздно б-будет. Турищевой теперь сам звони. Ей свои страшилки р-рассказывай.

Боба ушел. В его «Осени педераста» к концу подходил ноябрь. А у Балашова, словно в доказательство закона сохранения масс, объявился Витя Коровин – Игоря ждали на телевидении. Круглый стол по проблемам международного терроризма и Чечни.

– РТР, все солидно стоит и, главное, совершенно бесплатно! – гудел Коровин густым шмелем. – Мы идем в гору, мой скромный брателло, ух как идем. Если проканает, на большие тиражи выплывем!

Отказать Вите Балашов не мог, тот и так для него расстарался во всю ширь его натуры, а все возражения отбивал одним-единственным аргументом:

– Когда на стол кладут с аппендицитом, не надо делать больному рентген. Резать надо, пока не поздно, резать!

– Витя, да почему я? Пригласи твоего «чеченца», Миронова. Он нормальных консультантов помоложе найдет. А я с Логиновым поговорю.

– Игорь, дорогой! А книгу ты тоже его фамилией подпишешь? Нет, нет, давай-ка резать. А экспертов – знаю я этих экспертов на телевидение. Там эта, Масюк будет, военнослужащие какие-то, вроде твоих бойцов. Ну и кавказцы. Как сейчас у нас говорят остряки-мерзавцы, ЛКН. Нет, резать и только резать. В пятницу прямой эфир. Ну, почти прямой. Так что трезвость, трезвость, и еще раз выпить. Ну, ради всего святого. Есть у тебя святое? Мерзавец, циник, я так и думал. Тогда ради меня. Пятьдесят грамм для разгона – их ведь не запрещал даже строгий доктор Боткин. Вот у тебя как раз коньяк уже разлит.

Балашов выступил. От юпитеров было жарко, под гримом кожа на лбу чесалась и стягивалась, как глина. Он старался говорить как можно меньше и просидел с задумчивым видом два часа. За него сполна наговорились другие. Те спорили до хрипоты, эксперты важно качали головами, но почему-то в конце вышло так, что все остались им очень довольны, жали руку, хвалили книгу, о которой, оказывается, были наслышаны, выражали радость, что, наконец-то, появился серьезный автор, способный осознать, разобраться, увидеть суть… Честолюбия писательского эти хвалы не потешили, но хоть Витя остался доволен. А там и Машенька появилась, приехала на такси среди ночи с «абсолютной» водкой, икрой и цветком голландской голубой розы на длиннющей ножке. Роза была выше