Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

Рустам и Картье

Рустам получил приказ Ютова, срочно закончил дела в Душанбе, где толком ничего не вынюхал, и вернулся к швейцарцу Гаспару Картье, так и ожидающему разрешения своей судьбы в чеченском селе неподалеку от ингушской границы. Он высох и оброс редкой, жесткой щетиной, стал щуриться даже в потемках и то и дело бормотал что-то под нос. Понять его бормотание никто из сторожей не мог, они порой раздражались и пинали в шею или в спину, но не сильно – Русик повелел важного этого заложника и девку его держать в целости. Это трудно, очень трудно, держать в целости. Неделю, месяц, а потом два… Замаялись, кто выдержит такое задарма. Но Рустам – Рустам обещал наградить щедро и деньгами, и почестями. Спецоперация как-никак. У русских своя, ну, а у них – своя. А потом, кому охота ссориться с Рустамом из-за сумасшедшего швейцарца и его бесплодной плоскогрудой бабы.

Картье много времени проводил в темноте, и от того у него нарушился сон и возникли страхи. Страхов было три. Первый страх заключался в том, что он боялся утерять время, а потому все время считал секунды: «айн, цвай, драй». Он довел это состояние до такого автоматизма, что мог безболезненно раздумывать о других страхах, продолжая счет и, благодаря этому, оставаясь привязанным к большому мирозданию. Другой его страх был прост, как совет дантиста: он боялся, что его лишат возможности чистить зубы, что отнимут его походную зубную щетку, на ощупь уже такую же редкую, как его борода. Он чистил ей зубы своими утрами и вечерами, часто определяемыми лишь по счету, чистил частенько насухо, когда не давали воды, а почистив тщательно по сочащимся кровью деснам, прятал заветный символ, объединивший порядок со свободой, так же тщательно, как самое дорогое.

Третьим его страхом была Мария. С резким падением зрения внешний мир для Картье решительно сузился: до «них», его конвоиров, и до Марии. Ее он не видел, ее давно, в самом начале, отделили от него, но как зубная щетка чудно объединила его свободу с его необходимостью, так и ощущаемое им близкое существование девушки выросло до размера всей его ответственности и всей его любви. Она стала Всем Своим, и оттого ее имя между цифрами, отбивающими секунды, повторял Гаспар. Боли, смерти он не боялся совсем. Боль он уже пережил и даже не замечал пинков и подзатыльников, а смерть – она была рядом, она присела ему на плечо прирученной вороной-птицей. Так он и бродил с ней на пару, заговаривал Марию, чудак, уже бесплотный, как тень.

Рустам хорошо знал, что ему делать, на то он получил инструкцию. Да и сам был не дурак. «Глупость да трусость в горах не живут», – верно говаривал его лихой дед.

По приезде в село его и его нукеров приняли с почестями. Не принять этих почестей – нанести хозяевам обиду. Но он, глядя на топчущих по кругу пыль в бесконечном воинственном танце стариков со слоистыми, как древесный гриб на сырой березе, лицами, на юношей со злыми угольками глаз, не мог скрыть раздражения – он торопился к Картье.

Когда его отвели наконец к швейцарцу в подпол и осветили того светом ручных фонарей, он удивился:

– Что, Ахмет, и женщина такая, как этот слепой крот? – спросил он у одного из сторожей. – Хорошо ты его сберег.

Молоденький Ахмет провел ладонью перед лицом пленника, потом поднес ее к своему носу.

– Он сошел с ума, Рустам. Сразу сошел с ума. Слабый он, старый. А она в порядке. Хоть жениха подводи к лошадке. Верь мне, Рустам.

– Верь тебе… Я верю, но проверяю. Смотри, Ахмет, если ее до меня тронули…

– Клянусь, Рустам, домом своим клянусь.

Картье не понимал чужого языка, но тут он понял. Угадал, что Мария жива, что с ней не творили зверства. Он защитил ее. Исчезла забота и о времени, и о зубной щетке. Он перестал бормотать и слепо улыбнулся. Время и порядок освобождали его от своих наручников.

Рустам достал из новой кожаной кобуры «беретту», отошел на несколько метров до самой стены, и, не торопясь, по-деловому, прицелился в страшную в свете фонаря улыбающуюся маску.

– Рустам, ты что, разнесет, как арбуз! Не отмоемся, – воскликнул второй, пожилой сторож, державший фонарь вблизи Гаспарова лица. – Ах, шайтан!

Рустам выпустил пулю в лоб пленнику. Его давно тянуло попробовать, пробьет ли «беретта» с трех метров лобную кость или уйдет вскользь, как говорил один его знакомец. Метнулись в стороны лучи света, испуганными мышами шмыгнули по углам от резкого хлопка. Это рассердило Рустама – он не увидел лица. Так и осталась посмертным слепком гипсовая ненарушенная улыбка.

– Ай-яй, зачем обидел! Новый бурсун, весь как дробью побило. Зачем убил! Зря работали, сторожили. За труп и безумный копейки не даст, – жаловался потом второй сторож молодому Ахмету, но тот молчал. Он сам не понимал, зачем Рустаму понадобилось три месяца работы бросать ишаку под хвост, но тот сказал, что с иностранцем больно возни будет много, а свое они отобьют на девке.

2000 год. Москва

Парадокс Ютова

Парадокс получался у профессионалов. Просто-таки выходил. Вот уже рядом был Руслан Ютов, а никак не взять его за жабры.

Поначалу все, казалось, пошло как по маслу: очухавшийся под нашатырем Соколяк легко рассказал о похищении иностранцев, не стал скрывать контактов Ютова с чеченами и уверил, что Гаспара с Марией отдадут только в обмен на него. Он даже торговался с азартом и странной для пленника отрешенностью, будто не его, а какой-то другой живой товар собирались продавать на рынке. А что, привычное дело!

– Да кому ты теперь нужен! Ты уже отработанная руда, – играл в знакомую игру, сбивал цену Кошкин, но Соколяк возражал, сердился, убеждал русских «освободителей», признавался, рассказывал и даже, мерзавец, грязно шутил, но лишь только вопросы касались боевиков Назари, он немедленно впадал в полную несознанку.

– Да не знает он ничего. Это ж по психологии видно! Тупиковая ветка, Андрей Андреич, – убеждал Кошкин. – Откинем эту падаль на швейцарца по-быстрому, звезды да шпоры с позолотой оденем, и закончим эту канитель. А то куда мы его денем? В холодильнике у вас его заморозим? Мне в конторе его не удержать. Связи там всякие, туе-мое, начальство пальцы гнуть начнет…

Но Миронов не поверил Кошкину и его психологии. Куда больше доверился он Удаву, уверявшему новых работодателей, что Сокол с «афганцами» чистую пургу гонит. И