Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры

Ознакомительный фрагмент

– Нужно трезво взвесить все шансы, – спокойно сказал Цезарь, – популяры не простят нам второй резни после Суллы. И кроме того, ты, Аврелий, и ты, Красс, слишком богаты и известны, чтобы симпатии популяров были на вашей стороне. Ведь ты, Красс, бывший сулланец, и это может оттолкнуть от вас плебеев. Точно так же, как оттолкнет многих от Катилины. Чтобы провести в жизнь наши законы, нужна власть, завоеванная демократическим путем, иначе мы снова вовлечем страну в гражданскую войну. А для вооруженной борьбы нам нужна армия Помпея. У катилинариев сегодня очень мало шансов привести Катилину к власти, и партия сената это, конечно, видит. Я предлагаю выждать и посмотреть, что нам предложат оптиматы. А пока не жалеть денег, привлекая все новых наших сторонников.

«Интересно, сколько талантов он опять попросит у меня?» – подумал расчетливый Марк Красс, но вслух громко сказал:

– Я согласен. Не будем торопиться. В конце концов, мы всегда можем вмешаться, поддержав на выборах Катилину.

– А если Помпей будет с нами, это обеспечит успех всем нашим начинаниям, – согласился Аврелий Котта.

Внезапно Цезарь что-то вспомнил. Он обратился к Аттию Бальбу:

– Дай мне твой кошелек.

Удивленный сенатор протянул ему кошелек, набитый сестерциями.

– Возьми, но, во имя всеблагого Юпитера, для чего он тебе сейчас?

– Я быстро вернусь, – улыбнулся Цезарь, стремительно выходя из таблина. У портика дома по-прежнему стоял инвалид, бессмысленно взирая на пустую улицу. Цезарь быстро подошел к нему и вложил в его руку кошелек.

– За что? – удивился ветеран.

– Где ты потерял руку? – в свою очередь, спросил Цезарь.

– В Испании, – недоуменно проговорил инвалид.

– Вот за эту руку, – Цезарь улыбнулся и отошел от ветерана, заходя в дом. Тот долго смотрел ему вслед. По грубому лицу старого солдата скатилась слеза. Он ее даже не заметил, так велико было его волнение.

– Будь счастлив, благородный Юлий, – прошептал ветеран, узнавший своего квестора по испанской кампании.

Войдя снова в таблин, Цезарь улыбнулся уже широко и открыто.

– Итак, завтра нам предстоит грандиозный спектакль. Схватка между Цицероном и Катилиной. Займем места в первых рядах и постараемся ничего не упустить. А пока пусть нам, наконец, дадут поесть и выпить. Клянусь воинственным Марсом, я умираю от голода.

Глава V

Чего не портит пагубный бег времени?

Ведь хуже дедов наши родители,

Мы хуже их, а наши будут

Дети и внуки еще порочнее.

С самого раннего утра, едва солнце осветило крепостные стены города, к курии Гостилия начали собираться «отцы города». Некоторые сенаторы в силу своей тучности являлись в лектиках и, сходя при помощи рабов у лестниц курии, кряхтя, взбирались наверх. Другие, наоборот, подходили к сенату, оживленно беседуя со своими друзьями или клиентами. От внимания многочисленных праздных зевак, слонявшихся без дела у курии, не ускользнул тот факт, что клиенты многих сенаторов шли вооруженные короткими римскими мечами или облаченные в доспехи. Галерея, и без того ограниченная из-за огромного наплыва посетителей, сегодня просто не смогла вместить всех желающих, тем более что консул разрешил являться на сегодняшнее заседание всем без ограничений.[52]

Только рабам, гладиаторам и иностранцам, не имевшим римского гражданства, вход в курию был запрещен.

Одним из первых в сенат пришел Катон, выглядевший сегодня мрачнее обычного. Он коротко поздоровался с уже подошедшими сенаторами и занял свое привычное место в правой стороне зала, рядом со своим родственником, сенатором Луцием Доминцием Агенобарбом, женатым на его сестре. Вскоре к ним присоединился престарелый Квинт Лутаций Катул, консуляр и известный сенатор, долгие годы возглавляющий партию оптиматов в сенате.

Он вышел из лектики, прихрамывая сильнее обычного, и едва не упал, ступив на землю. Стоявшие рядом рабы поддержали его и довели до дверей сената, решившись подняться с ним по ступенькам в курию. У дверей они остановились и почтительно замерли, ожидая, пока их хозяин войдет в курию. Катулу трудно было идти одному, и поэтому он вошел, опираясь на руку Мания Ацилия, бывшего консуляра, занимавшего высший пост в государстве за четыре года до описываемых нами событий, и своего секретаря, поддерживающего его с другой стороны.

Оба консуляра прошли на правую половину зала и заняли места в первом ряду, рядом с Катоном и Агенобарбом. Увидев Катона, Катул улыбнулся.

– Приветствую тебя, славный Катон. Ты, как всегда, пришел раньше всех.

– Слишком велика опасность, угрожающая республике, – мрачно заметил Катон, – в этот грозный для римлян час я посчитал не вправе отказываться от выполнения своего долга.

– Ты похож на своего знаменитого прадеда. А это был настоящий римлянин, – сказал Катул, устраиваясь поудобнее, – сейчас таких почти не осталось.

Агенобарб протянул Катулу еще одну подушку, и тот с благодарностью принял ее. Катул говорил об известном предке Катона – Марке Порции Катоне Старшем. Непримиримый враг Карфагена, самого грозного тогда соперника римлян, он являлся первым на каждое заседание сената и каждую речь заканчивал традиционно: «И все-таки я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен». Гражданская добродетель удивительно сочеталась в нем с истинным мужеством римлянина. Правнук был достойным потомком своего прославленного предка.

Выдвинувшие свои кандидатуры на следующий год в консулы Децим Юний Силан и Луций Лициний Мурена прибыли в сенат почти одновременно и заняли свои места в центре зала. За их спинами разместились сенаторы Луций Маний Торкват, Марций Филип Луций, Аксиний Квинт, Автроний Пет Публий и другие не менее известные и почитаемые «отцы города».

Вскоре в зале раздались аплодисменты. Многие сенаторы встали в знак уважения к прибывшему в сенат консуляру и триумфатору Луцию Лицинию Лукуллу.[53] Знаменитый полководец шел со своим братом Марком, также известным воителем, помогавшим в свое время Крассу и Помпею истреблять гладиаторов Спартака.

– Он неплохой римлянин, но слишком погряз в роскоши и разврате, – неодобрительно отозвался о Лукулле Катул.

– Зато он честный человек и хороший полководец, – вставил Катон, наклоняя голову в знак приветствия прославленного полководца. Лукулл с братом заняли свои места в середине зала.

Через мгновение галерка, уже заполненная народом, взорвалась криками одобрения. Сенаторы повернулись к дверям. В зал почти одновременно входили Гай Юлий Цезарь, Марк Лициний Красс и еще около двадцати сенаторов, среди которых были Марк Аттий Бальб, Луций Аврелий Котта, Гней Кальпурний Пизон и родственник Цезаря – консуляр Луций Юлий Цезарь. Катон, встретившись взглядом с Цезарем, отвернулся, а Катул и Агенобарб, не сговариваясь, сделали вид, что увлечены беседой, стараясь не замечать новоприбывших.

Цезарь скромно улыбнулся. Он шел чуть впереди Красса, и хотя галерка приветствовала всех сенаторов, вошедших в зал, впечатление было такое, что приветствовали только его – Цезаря. Этого он и добивался, войдя вместе со всеми в курию. Цезарь с Крассом заняли места в левой половине зала, в первом ряду, куда начали пересаживаться многие сторонники популяров и оптиматы, поддерживающие Красса. Заметив, что несколько сенаторов пересели на другую сторону, поближе к Цезарю и Крассу, Катул, показав на них Катону, громко сказал:

– И эти люди называют себя «отцами отечества».

После того как в зал вошли ликторы, сенаторы встали в знак уважения перед консулами. Почти одновременно в сенат вошли Цицерон и Антоний, причем последний все время улыбался, здороваясь с друзьями и знакомыми. Цицерон, напротив, был сдержан и молчалив, словно готовился к предстоящему сражению. Едва войдя в зал, он посмотрел налево, вверх, где обычно сидели Катилина и его сторонники. Но их еще не было. Видя это, Цицерон не решился начинать заседание сената, хотя председательствующий сената – Публий Иссаварик – уже занял свое место в центре зала.

Чинно и строго в зал вошли десять народных трибунов, садившиеся в кресла, стоявшие перед консулами. Последними вошли Тит Лабиен и Сервилий Рулл, кивнувшие Цезарю в знак приветствия. Цицерон уже начал нервничать, нетерпеливо заерзав в кресле консула. Неужели Катилина так и не явится на сегодняшнее заседание? Но через несколько мгновений он успокоился. В сопровождении группы сенаторов Катилина вошел в зал и прошел к своему месту. Претор Корнелий Лентул сел рядом с ним, а по разные стороны от них начали занимать свои места катилинарии – Марк Порций Лека, Гай Корнелий Цетег, Публий Габиний и некоторые другие, большинство из которых были на вилле Лентула два дня назад.

Председательствующий посмотрел на консулов, и Цицерон едва заметно кивнул головой. Уже последними в зал входили Марк Кальпурний Вибул, Гай Пизон, Марк Клавдий Марцелл, Квинт Гортензий,[54] Квинт Метелл Непот, Квинт Метелл Сципион, занимавшие свои места справа и в центре зала.