Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный - Хантер Эван (Ивэн)

«Да она просто разговаривает лицом и руками!»— подумал Роджер. И внезапно понял, что женщина — глухонемая. .

Он сразу отвел глаза, потому что не хотел, чтобы она подумала, что он уставился на нее, как на урода.

А детектив смеялся. Его жена, видимо, кончила свой рассказ о какой-то неведомой Фанни, и теперь детектив хохотал чуть не до слез в глазах и никак не мог остановиться, так что Роджер не смог удержаться от непроизвольной улыбки, и даже официант, подошедший к его столику, невольно заулыбался.

— Мне бы хотелось яиц, — сказал Роджер.

— Oui, monsieur, в каком виде?

— О, я не знаю, — ответил Роджер.

— Может быть, monsieur захочет омлет?

— Ага, вот это хорошо, — согласился Роджер. — А с чем у вас омлет?

— С сыром, грибами, луком, жел…

— С грибами, — сказал Роджер. — Вот это вкусно. Омлет с грибами. И кофе. Пожалуйста, сразу.

— Oui, monsieur, — кивнул официант. — Какой-нибудь салат?

— Нет. Нет, спасибо.

— Oui, monsieur, — произнес официант и отошел.

— …и сначала начал говорить с Мейером. Тот слушал, слушал его несколько минут, а потом говорит ему, что лучше ему переговорить со мной. Я страшно удивился, когда перед моим столом появился католический священник. Знаешь, душенька, обычно таких посетителей у нас не бывает — не то, что мы там греховны или далеки от религии, а просто… /

Он улыбался жене, и она улыбалась ему… Господи, какая она красавица, думал Роджер.

— Делать нечего, я ему представился. Оказалось, патер тоже итальянец; ну, и пошел обычный разговор: «И вы итальянец?! Ах…» и так далее, минуты две. Проследили свои генеалогии. Правда, патер родился не поблизости от родных краев моих родителей, но тем не менее. Усаживается ко мне, говорит, у него дилемма. Я спрашиваю, в чем дилемма, отец, — а сам думаю, у меня тоже дилемма, Я ведь не был в церкви с тех пор, как был еще мальчишкой.

А вдруг он мне скажет прочитать пять раз «Радуйся, Мария благодатная…»

Он мне говорит, что утром у него на исповеди была женщина. Исповедовалась, призналась в обычных мелких грешках, как полагается, а потом неожиданно говорит, что она купила пистолет и что он у нее в сумочке, прямо тут, при ней, и что сейчас она пойдет в магазин, где служит ее муж, и будет поджидать. Когда он выйдет в обеденный перерыв, тут-то она его и застрелит. Она все это рассказала ему, потому что решила после этого сразу застрелиться и хотела заранее получить у него отпущение грехов.

Ну, и вот, дорогая, священник и не знает, что ему говорить ей. Он видит, что она страшно возбуждена и что ее не заставишь смиренно выслушать проповедь о том, какой страшный грех — убийство. Она ведь пришла к нему просить не его разрешения, а прощения. Понимаешь?.. Ей, значит, хотелось, чтобы он ее авансом благословил укокошить своего мужа, а потом и себя. Что же делать? Он говорит ей, что им нужно вместе помолиться. Пока они молились, он незаметно нажимал на то, какой это страшный грех — убивать. «Не убий»— пятая заповедь! Потом объяснил ей, что она собирается совершить двойной смертный грех — тем, что убивает мужа, потом себя. Разве у нее нет детей? Она отвечает, что нет.

Ну, священника это здорово подкосило, потому что на детях можно было прекрасно сыграть. Тут он очень быстро говорит ей, мол, разве у вас нет родителей или братьев и сестер, которые будут мучиться из-за нее. А ина и говорит, что родители у нее есть, но лучше бы их черт побрал, тут же она просит священника простить ее, что выругалась в церкви, уж не говоря, что в исповедальне. Он ее простил, и они стали опять вместе молиться, а священник лихорадочно думал, как ее отговорить не пришивать муженька, когда он будет выходить из своего магазина с бутербродами в пакете под мышкой.

Вот почему он ко мне пришел, котик. Он сказал, что, конечно, священник дает клятву сохранять тайну исповеди, но из-за этого и возникает перед ним дилемма. Исповедовалась ли она в чем-то или еще нет? Как может человек исповедоваться в грехе, который еще не совершен?

Является ли намерение тем же, что и действие? Если так, то мир полон намеревающихся грешников. Если не так, то эта женщина ничего не сделала, и ее исповедь, собственно, совсем и не исповедь. И если это не исповедь, то какую тайну он должен сохранять? Если это не настоящая исповедь, то почему бы ему не иметь моральное право пойти в полицию и сообщить о планах этой женщины?

Вы совершенно правы, отец, сказал я ему. Как фамилия этой женщины и где работает ее муж? Не тут-то было. Он хотел сначала обсудить все философские и метафизические аспекты разницы между грехом замышляемым и грехом совершенным, а часы на стене все тикают да тикают, обеденный перерыв все ближе и ближе, и этот бедняга-муж все ближе к тому, чтобы получить пару дырок в голове. Я наконец убедил его, сказав, что, видимо, он пришел в полицию по той же причине, что и женщина пришла к нему. Он спросил, какая это причина. Я сказал, что, по-моему, ему тоже хочется быть освобожденным от вины. От какой вины! — спрашивает он. Я сказал ему, что ему хочется, чтобы с него сняли вину умолчания, могущего вызвать смерть двух людей. Ведь он хотел молчать, хотя даже не мог решить, какая доктрина это оправдывает. Точно этого же хотела и та женщина. Я ему сказал, что они оба — и он и женщина — хотят предотвратить эту смерть. Вот почему женщина пришла к нему, и вот почему он пришел ко мне. Как все-таки зовут эту женщину и где работает ее муж? Было уже бе» четверти двенадцать. Наконец он мне сказал. И я выслал за женщиной патрульную машину. Мы не можем предъявить ей обвинение, так как она не совершила преступления и даже не пыталась. А в наших законах нет такого понятия как подозрение… И может быть, немножко ее припугнуть… О-о, стой-ка, стой!

Роджер, который не отрываясь, слушал, почти подался вперед, к детективу, и кивнул в предвкушении его догадки

— Мы ее задержали, не так ли? Или нет?

Женщина вопросительно подняла брови.

— Пистолет! — проговорил детектив. — Если у нее нет разрешения на него, тут-то мы и предъявим ей обвинение. Или хоть напугаем ее угрозой предъявления обвинения и посмотрим, как это сработает. Ну и ну… — он помотал головой. — А все-таки, я и сам не знаю, выдал ее священник или нет? Исповедалась она ему или это была не исповедь? Меня это ставит в тупик, дорогая. Чтх. ты об этом думаешь?

Руки женщины опять заговорили. Роджер не знал, что она говорит. Иногда он глядел на нее, на ее удивительно гибкие пальцы перед лицом. Никогда в жизни его не любила красивая женщина — если не считать мать, конечно.

Официант принес ему омлет.

Молча он принялся есть.

Рядом детектив и его жена кончили пить аператив и заказали завтрак.

ГЛАВА VIII

Идя вслед за детективом и его женой, он дошел до павильона подземки, где они расстались, обнявшись и коротко поцеловавшись. Женщина спустилась вниз к поездам, а детектив минуту-две смотрел ей вслед. На его лице мелькнула тихая, растроганная улыбка, потом, повернувшись, он пошел назад, в здание полицейского участка. Был сильный снегопад, в воздухе густо кружились хлопья снега, на тротуарах он лежал толстым слоем, затрудняя движение.

Несколько раз на обратном пути к участку эн чуть было не подошел к детективу и не рассказал ему всю историю. За столиком в ресторане он услышал достаточно, чтобы убедиться в том, что этому человеку можно довериться. И все-таки что-то его удерживало. Он быстро шел вслед за детективом, наверное, уже в пятый раз думая, сейчас ли подойти к нему или обратиться к нему участке. Он думал о причине своего доверия к этому человеку — наверное, дело в том, как он обращается со своей женой. Как они смотрят друг на друга, как разговаривают — видно, что хорошие, добрые, любящие люди. Наверное, такой человек обязательно поймет, в чем дело у Роджера. И в то же самое время, как ни странно — ведь именно из-за этой женщины Роджер понял, что этому человеку можно довериться — как ни странно, эта женщина тоже имела прямое отношение к его нерешительности и подспудному нежеланию подойти к детективу. Сидя за столиком по соседству с ними, Роджер стал молчаливым участником их беседы. Он следил за лицом женщины, видел, как она глядела на мужа, видел, как е е руки нежно легли на его, замечал ее нежности, незаметные для других, взгляды ее глаз — смеющиеся, одобряющие… И вдруг почувствовал себя ^''□надежно одиноким.