Фридрих Незнанский - Оборотень

Катюша снова умолкла.

— Значит, разговаривал?

— Таким голосом, прямо медовым. Можно подумать было, что они старинные друзья, в детский сад вместе ходили и рядом на горшках сидели. Этого я уж вообще не могла понять, — девушка махнула рукой. — Что у них может быть общего?

— Дела, — развел руками Александр Борисович.

— Дела, — вздохнула Катюша. — Но неужели уж надо его называть «дорогушей», «Аркашкой», «Аркашечкой», ходить с ним по ресторанам да напиваться вместе?

— А Максим с ними напивался?

— С этим Придорогой? Еще как! Это вообще был какой-то ужас. Я думаю, он рассчитывал через него получить контрольный пакет акций и обойти не только Ветлугину, это было просто, но и самого Асиновского. Я в этом не очень-то разбираюсь. Но Максим мне как-то сказал: «Ну, Катюха, еще немного, и ТВ — у нас в кармане!»

— Вот так вот! — изумился Турецкий.

— Ну да. Я так думаю, что они с Придорогой задумали стать хозяевами на канале «3x3». И это могло получиться. Но потом все вдруг изменилось.

— Когда это произошло? — спросил Турецкий. Катя задумалась.

— Недавно. Может быть, неделю назад, может, и того меньше.

— Но уже после убийства Ветлугиной.

— После.

— И что же произошло?

— Они перестали встречаться. Вернее, почти перестали. До этого перезванивались каждый день, разговаривали чуть не по часу. Если бы я не знала Максима, я бы даже заподозрила, что у них что-то вроде романа.

— Даже так? — удивился Турецкий.

— Ну, а о чем же я говорила! — воскликнула Катя. — Когда один мужчина говорит другому «Аркаша, солнышко мое», поневоле такие мысли полезут в голову. Я даже думала, неужели из-за этих чертовых акций он способен торговать собой, давайте уж называть все своими именами. Очень за него переживала. И вот вдруг все кончилось. Уже никакого «Аркашечки», только совершенно официальное «Аркадий Петрович». И больше никаких бесед по телефону. Я уж подумала, слава Богу, отстал от Придороги, взялся за ум, а тут такое…

— Скажите, — спросил Турецкий, — в последние дни или, может быть, даже чуть раньше вам не казалось, что Максим чего-то боится? Вы же вот утверждаете, что он меня испугался. Вы ничего такого не замечали? Может быть, он чего-то опасался?

— Знаете, — помолчав, сказала Катюша, которая так и не притронулась к своей кофейной чашке, — я бы не сказала, что он боялся или опасался. Пожалуй, нет. Но он что-то такое затеял, о чем мне не говорил. Вот в этом я уверена. Несколько раз, ну, может быть, раза три, были случаи, что он меня куда-нибудь посылал по пустякам, а сам куда-то звонил, значит, не хотел, чтобы я слушала. Что-то такое было. И настроение у него иногда бывало такое… даже не знаю, как получше сказать. — Катюша развела руками. — Сидим мы, например, спокойно пьем кофе с клиентом, а Максим вдруг начинает улыбаться не поймешь чему. Вы думаете, раз улыбается, значит, у него все хорошо. Нет! У него улыбка какая-то страшная была.

— Понятно, — сказал Турецкий, которому на самом деле ничего не было понятно.

— И еще, — Катюша даже понизила голос, хотя кроме них в квартире никого не было, если не считать притаившейся на кухне Мурашки, — за пару дней до… до того, как его не стало, Максим вдруг попросил меня унести домой… — она запнулась.

— Унести домой что? — Турецкий напрягся, сердце бешено заколотилось. Так, наверно, чувствует себя гончая, когда вдруг находит давно пропавший след.

— Пакет, — сказала девушка, — и просил не открывать, а просто положить, и все.

— И вы не открывали?

— Нет, не открывала.

— Вы редкий человек, — сказал Александр Борисович. — А где сейчас этот пакет? — взволнованно спросил Турецкий.

— У меня.

Катюша открыла стенной шкаф, дверцы которого полностью сливались со стеной, вынула оттуда пакет и подала Турецкому.

— Теперь Максима все равно нет, — сказала Она. — Может быть, это вам поможет.

Александр Борисович взял пакет в руки — это была небольшая плотная картонная коробка, завернутая в полиэтиленовый пакет. Он осмотрел ее со всех сторон — полиэтилен был в нескольких местах скреплен скотчем, и было очевидно, что его не пытались снять.

— А вдруг это бомба, — прошептала Катюша.

— Да, пожалуй, лучше сначала проверить, что это за пакетик, — кивнул головой Турецкий и положил пакет в карман. — До свидания, — улыбнулся он девушке на прощание. — Значит, теперь вы остались без работы…

— Нет, — слабо улыбнулась Катюша. — Будем делать рекламу. «Пику» наследуют родители Максима, я буду выплачивать им проценты, а со временем, может быть, и выкуплю… Вы не думайте, я справлюсь.

Открывая Турецкому дверь, она спросила:

— А этот молодой человек… Ну, которого арестовали во дворе того дома, где жила Алена, он… имеет какое-то отношение к убийству?

— Шакутин? — переспросил Турецкий. — Наверно, вы о нем. Это бывший пасынок Ветлугиной. Запутался в делах, бандиты на него наезжали, и вот он явился просить у мачехи денег. Но как-то уж слишком громко. Его взяли как потенциального подозреваемого. Но как будто должны выпустить со дня на день. Хотя, — Турецкий развел руками, — это, кажется, один из тех случаев, когда человеку лучше оказаться за решеткой. Он задолжал большую сумму очаковской группировке. Эти с него не слезут.

— А где он? — спросила Катюша.

— А что вы так им интересуетесь?

— У меня же его имущество, — улыбнулась девушка и объяснила: — Кошка.

— Нет, никакой бомбы тут, конечно, нет, Саша, — сказал Моисеев, аккуратно разрезая полиэтилен, в который была завернута картонная коробка. — Но что-нибудь интересное здесь наверняка содержится.

— Я думаю, Семен Семенович, — Турецкий взволнованно следил за его неторопливыми точными движениями, — это именно то, что искали у Сомова в квартире и в офисе. И он знал, что будут искать, потому и отдал пакет секретарше.

— Очень может быть… — Старый прокурор-криминалист острым ножом разрезал крышку коробки по периметру и снял ее. Глазам Турецкого и Моисеева предстала видеокассета с надписью «Парк Юрского периода» сбоку. Дальше лежал почтовый конверт и какой-то небольшой предмет, завернутый в салфетку.

— Кассету мы сейчас посмотрим, — сказал Моисеев и развернул салфетку.

С минуту оба безмолвно взирали на блестевший всеми гранями бриллиант, затем Семен Семенович сказал:

— Я же говорил вам, Саша, должна быть и подвеска.

— Но как… — начал Турецкий и осекся.

— Да, — кивнул головой Моисеев, — Шакутина можно выпускать. Единственное, что ему можно инкриминировать, — это хулиганство.

— Я все-таки хочу, чтобы он опознал подвеску, — заметил Турецкий. Мысли его переключились на рекламного красавца. — А Сомов, ну и подонок…

Все было ясно, как день. Когда Кол опрокинул содержимое шкатулки на пол, а потом сгреб несколько дешевых безделушек, Максим бросился помогать Алене. В руки попалась подвеска. Понимая, что ее пропажу в этой ситуации, безусловно, спишут на Шакутина, это подтвердит и сама Алена, и все соседи, он решил взять бриллиант себе. Возможно, он рассуждал и так, что пасынок мог случайно прихватить и дорогую вещь. В любом случае он оставался в тени.

Другими словами, Максим Сомов просто-напросто украл у Алены бриллиантовую подвеску.

Это еще раз подтверждало мнение о Сомове как о последнем подонке и мерзавце, но никак не могло быть причиной его убийства.

— Что в конверте? — спросил Турецкий. — Надеюсь, не покаянное письмо.

Письма в конверте не оказалось. Зато нашлась пластиковая карточка размером с календарик, на которой были изображены взявшиеся за руки детишки.

Александр Борисович недоуменно вертел ее в руках. Это должна быть ценная вещь, иначе зачем бы Максим положил ее в этот пакет. Турецкому эта карточка действительно что-то напоминала, где-то он видел такие. Но где?

— Семен Семенович, — он обернулся на Моисеева, который в этот момент вставлял в видеомагнитофон кассету.

— Сейчас, Саша, давайте разберемся со всем по порядку.

Никто из них и не ожидал увидеть на экране знаменитый фильм Спилберга. Но то, что действительно оказалось на кассете, заставило Турецкого подскочить на месте.

С первого же кадра Турецкий понял, что уже видел эту пленку. Это было полное интервью Алены Ветлугиной с Юрисом Петровсом, копию которого Турецкий уже видел.

Но как она попала к Максиму Сомову?

Мысли Турецкого лихорадочно перескакивали с одного события на другое. Теперь кое-что прояснялось, но сразу же возникали и новые вопросы.

Кто-то в «Останкине» охотился за записью этого интервью. Всего копии было четыре. Первую, основную, Алена увезла в Ригу по требованию Юриса Петровса. Осталась еще одна, которую сдали в архив. Отсюда ее взял Глеб, чтобы скопировать для своей домашней фильмотеки. После этого пленка из архива исчезла. Похититель не мог знать о том, что пленку скопировали, потому что Глеб брал кассету без записи в журнале. Он изъял копию из архива и на этом успокоился. Глеб же в свою очередь еще раз скопировал пленку, сделав четвертую копию. О существовании двух новых кассет неизвестный похититель узнал, скорее всего, в тот день, когда Турецкий приехал за кассетой в «Останкино». Он взял копию № 3 у Глеба из стола и пытался отнять у Турецкого копию № 4. Это ему, к счастью, не удалось.