Сергей Бетев - Без права на поражение (сборник)

участковые, мог наизусть перечислить особенности и пороки жителей деревень и поселков. Кто

дерется пьяный, а кто — из ревности. Кто, вспылив, имеет привычку хвататься за нож, а кто

разве посуду перебьет, да и то — дома. Даже по общежитиям знали, кто способен одолжить у

соседа без спроса рублевку или уехать в отпуск в чужих ботинках. Какая из продавщиц

обвешивает помаленьку, а какая обсчитывает по копейкам, ссылаясь, что меди нет, Кто

спекулирует и кто платит алименты...

Такая осведомленность брала начало не от окольной слежки или чрезмерного

любопытства. Просто зайковские сотрудники прожили жизнь в своих деревнях и поселках,

среди знакомых с детства людей, чей покой теперь охраняли.

Потому-то и встревожил их ночной выстрел, от которого пострадала жена Прокопия

Червякова.

— А может, тут не грабеж, а месть какая-то? Или ревность? — предположил кто-то из

молодых.

— Чего? — удивился начальник.— Это в Анну-то Червякову из-за ревности из пистолета

стрелять?! Еще таких, понимаете, дураков в Красногвардейске не хватало!

— Или,— вставил свое слово Афанасьев,— кто это и за что будет мстить Червякову? Он

всего-то и делов знает, что из дома да на работу. В казенную баню и то не ходит: своя на задах...

— Вот именно! — поддержал его начальник.— Тут собака в другом месте зарыта.

Сотрудники с укором смотрели на неудачника, задавшего наивный вопрос, тем самым

выражая полное единодушие с начальником.

— Думаю, по сегодняшнему происшествию все ясно.— Начальник отложил в сторону

бумажки. — Расследование предстоит серьезное. Для нас, понимаете ли, экзамен. Прошу

учесть... Все.

Оперуполномоченный Никишин после совещания удалился с Червяковым в свой

служебный угол в большой общей комнате и просидел с ним до позднего вечера.

Родственников у Червякова в Красногвардейске не было, друзей особенных среди

знакомых он тоже не называл. Каких-то ссор или недомолвок с соседями и сослуживцами не

припомнил.

— А жена? — продолжал выяснять Никишин.

— Чего жена? — не понял Червяков.

— Она ни с кем не ругалась? Не обзывала никого?

— Не должна. Баба вроде смирная.

— «Вроде» меня не устраивает,— заметил Никишин.— Может, она только при тебе

смирная, а когда ты на работе?

— Не слыхал.

— А я видел, как они в магазине сходятся. Из-за пустяка могут друг дружке в глаза

наплевать.

— Так ведь то без злобы,—попробовал умилостивить его Червяков.— И к тому же бабы. А

лез-то к нам мужик...

— Ты меня шибко-то не учи, Червяков. Я знаю, как бывает: поцапаются бабы, а увечатся

мужики. Не слыхал, поди, опять скажешь?

Червяков сдался:

—— Оно, конечно... Чего не бывает!..

— То-то. А теперь скажи, дорогой, почему грабители с оружием в руках лезли не в чей-

нибудь дом, а в твой?

Вопрос оказался не из легких, и Червяков надолго замолчал. Оперуполномоченный

поторопил его.

— Откудова мне знать? Я их не спрашивал...— отозвался наконец Червяков.

— Да я не про то,— стал объяснять Никишин.— Как ты сам прикидываешь: какая корысть

привела грабителей в твой дом? Золото, что ли, у тебя есть?

— Что вы!

— Ну, не золото, ценности какие-нибудь: костюмы заграничного покроя или пальто с

каракулевыми воротниками, или еще чего... Деньги?

Червяков просветлел:

— Деньги есть — это правда.

— Много?

— Тысяч тридцать наберется.

— Сколько? — Никишин положил карандаш, пригляделся к Червякову, переспросил: —

Тридцать?

— Может, маленько больше, может, тридцать одна.

— Хм...— В задумчивости нарисовав на бланке протокола замысловатую фигуру,

Никишин полюбопытствовал: — И откуда у тебя такие деньги?

— Выиграл еще в прошлом году по золотому займу двадцать пять тысяч. Остальные — с

годами еще раньше подбились в кучу.

— Выиграл, значит? — Никишин снова подумал.— И доказать можешь?

— Чего тут доказывать? — улыбнулся Червяков.— Про мой выигрыш в Зайкове районная

газета напечатала. Все знают про него. А вы разве не читали?

Никишин нахмурился.

— Я хочу знать, Червяков, кого, по-твоему, мог заинтересовать этот выигрыш? И не просто

так, а с преступной целью?

— Чего не знаю, того не знаю,— сказал Червяков.

— А жена?

— Что жена?

— Опять не понимаешь? Может, она чего предполагает?

— Так, товарищ Никишин, в той же газетке и написали, что я выигрыш на срочный вклад в

сберкассу положил: Зачем же за этими деньгами ко мне в дом лезти, ежели их там нет?

Настроение Никишина заметно испортилось, но он все-таки вывел на свое:

— А шесть-то тысяч, которые невыигранные, дома?

— Дома.

— Так-то. А ты мне своей газеткой в нос тычешь. Разве шесть тысяч не деньги для

грабителей?

— Деньги, конечно,— согласился Червяков.

— Итак, давай запишем вопрос: «Чем, по вашему мнению, могли интересоваться

грабители в вашем доме?» Так?

— Так.

— Твой ответ: «Деньгами. У меня имеется шесть тысяч наличных рублей сбережений».

Правильно?

— Правильно.

— На сегодня хватит,— сказал Никишин.— Поезжай домой. А завтра я приеду к вам. Если

понадобишься, зайду домой...

О результатах допроса Червякова Никишин доложил начальнику. Тот выслушал его без

особого удовлетворения.

— Деньги — всегда мотив серьезный,— согласился сначала.— Но, понимаешь ли, из-за

шести тысяч рублей стрелять в человека не каждый решится. Тем более какой-нибудь

рецидивист, знающий, что за это полагается.

— А не рецидивист? — возразил Никишин.— Червяков сам говорил, что стрелял парень.

А нынче молодежь, она ведь глупая и отчаянная.

— Ну-ну... Дело в твоих руках. Раскручивай.

3

Схема преступления давала Никишину исчерпывающее представление о событиях,

происшедших в доме Червякова, но не содержала и намека на личность преступников.

Их нужно было искать. И Никишин, приехав в Красногвардейск, вместе с участковым

Афанасьевым начал устанавливать возможных свидетелей. За полдня они обошли всех соседей

Червяковых.

Люди знали о преступлении не меньше милиции, но и не больше. Поэтому, учтиво

выслушав вопросы и ответив, интересовались сами.

— А кость-то у Анны целая?

— Целая,— отрубал Никишин и гнул свое: — В котором часу позавчера легли спать?

— После десяти. А почему на нашей улице свет не устанавливают? Может, кто-нибудь и

увидел бы бандитов-то...

— Выстрел слышали?

— У нас — ставни. И свои который раз не достукаются.

— Не было, значит, по-вашему, выстрела?

— Как это не было? Может, и был. Анну-то прострелили не из рогатки, чай!

...Все старания Никишина и Афанасьева оказались напрасными. Никто из соседей в ту

ночь на улице не находился, выстрела не слышал, а Червякова все считали человеком

положительным и тихим.

— И Анна такая же,—добавляли.— Ее и на улице-то редко увидишь. В магазин Прокопий

ходит, даже стираное в огороде сам вешает...

С пустыми руками возвращаться в отделение Никишину не хотелось. Постояв в проулке

возле червяковского огорода, он вышел на дорогу. Предложил Афанасьеву:

— Дойдем до станции. На вокзале зашли в буфет.

— Давно не бывали,— кокетливо встретила Афанасьева молодая быстроглазая буфетчица.

— Налить чего-нибудь потихоньку?

— Не надо. Делов куча. Как у вас тут?

— А что у нас. Пьют да едят — всю дорогу одна кинокартина.

— Скандалов-то нет?

— Тихо, слава богу. Были бы, так вы, наверное, вперед нас знали...

— Послушайте, девушка,— заговорил Никишин.— Вы по сменам работаете?

— Через день.

— Позавчера были, значит?

— Была.

Она вопросительно посмотрела на Афанасьева, словно хотела узнать, можно ли говорить с

этим человеком. И, получив молчаливое разрешение, повернулась к Никишину.

— В какое время закрываетесь?

— В двенадцать.

— Незнакомых двух парней в ту ночь случайно не видели?

— Нет. Все знакомые были. Не то чтобы как мы с ними,— кивнула на Афанасьева,— а в

общем, поселковские.

— Кто-нибудь из них уезжал?

— Двое говорили, которые последние. Прибежали, едва дышат, стучатся в двери. Когда

сторожиха посетителей выпускала, нахалом залезли и — ко мне: девушка, душечка... всякое