Бизнесмен - Сергей Майоров

Ознакомительный фрагмент

это идея! Надо будет подумать о твоем высшем образовании…

Я мог обо всем этом рассказать. Благодаря стараниям Кушнера я научился грамотно излагать свои мысли. Но я не рассказал. Постоял, глядя в землю, и отошел к Инге. Она взяла меня под руку:

– Кто это?

– Где?

– Рядом с матерью.

Высокого пожилого мужчину, седовласого, в расстегнутом черном пальто, я прежде не видел. Но слишком велико было его сходство с покойным, и я ответил уверенно:

– Мишкин отец. Прилетел из Израиля.

– Я думала, они не общаются.

– Теперь уже точно не смогут…

Инга пихнула меня локтем в бок: нельзя так шутить. Нельзя так нельзя – помолчу. Но ведь дело не в шутках, а в том, что внутри…

…Внутри у меня было прескверно. За три прошедших дня никакой ясности не прибавилось. Терять друзей мне приходилось и раньше, но при других обстоятельствах. Всегда была какая-то определенность. Пусть убийца уходил от ответа, но хоть было ясно, за что человека угробили. С Кушнером же получался полный туман. И как ни старался я гнать от себя эту мысль, периодически она возникала: втайне от нас он крутил какие-то свои махинации.

Появление Кушнера-старшего было для меня неожиданностью. Причем появился он только на кладбище, его не было в церкви. Кто ему сообщил о случившемся? Мать? Очень вряд ли. А из наших точно никто не звонил.

И еще один человек удивил меня своим появлением: Мастер. Я не видел его десять лет. Чем он сейчас занимается? В деловых кругах города он не был известен. А как-то раз я проезжал мимо здания, в котором некогда размещался наш спортивный зал, и увидел, что теперь там располагается сауна.

Расставили дюжину столиков с водкой и бутербродами. Когда налили по третьему разу, Мастер неожиданно оказался возле меня. Как из-под земли вынырнул. Только что был в стороне, а тут нарисовался бок о бок. Мы выпили, и он тихо сказал:

– Мои соболезнования, Константин Андреевич… И – можно вас на пару слов?

Мы отошли, я закурил. Он помог мне закрыть зажигалку от ветра. Его руки, в отличие от моих, не дрожали.

– Если человек умер, значит, он сделал все, что должен был сделать в этой жизни.

– Он не умер, его застрелили… Ты хотел мне сказать только это?

За прошедшие десять лет Мастер не изменился. То же угловатое, изрезанное морщинами лицо, те же глубоко посаженные голубые глаза.

– …только это хотел мне сказать?

– Нет. Ты же будешь искать, кто это сделал?

– Буду! Не только буду, но и найду. Никуда он не денется.

– Это был кто-то свой.

– Ну-ну, поясни!

– Не надо смотреть далеко. Враг рядом. – Мастер недвусмысленно кивнул на толпу, собравшуюся вокруг столиков. На ту часть толпы, где не было родственников и школьных друзей, а присутствовали только наши, из деловых. – И еще: как бы не получилось, что эта смерть – не конец, а начало…

– Не получится! – уверенно рубанул я.

Этим разговор и закончился. Некоторые уже двинулись к выходу, и Мастер к ним присоединился. Я долго смотрел ему в спину. Он шел, выделяясь из массы. Такой прямой, такой мудрый, что я ощутил раздражение.

…Для поминок сняли кабак. Людей собралось даже больше, чем было на кладбище. И некоторые пришли изрядно поддатые. Перепутали, видать, поминки с гулянкой. Атмосфера была напряженной.

– Такое ощущение, что все сейчас передерутся, – шепнула мне Инга.

– Не болтай глупостей! – осадил я ее, хотя в душе готов был согласиться. Что-то в воздухе такое витало.

Впрочем, не передрались, хотя поводы к тому были. И поводы эти давали в основном люди из числа родственников Михаила. Среди них оказалось неожиданно много ребят, молодых и базар не фильтрующих. В другой ситуации за некоторые высказывания им пришлось бы серьезно ответить. Всякое прозвучало. От довольно конкретного: вы сами его застрелили, чтобы заграбастать деньжищи, до размытого: не фиг ему было с вами якшаться. В лицо, правда, такие обвинения не высказывались. Просто мой напряженный слух выхватывал куски фраз из общего диалога. Фрагменты, которые не удавалось расслышать, я просто домысливал. Но думаю, что достаточно точно.

Я вливал в себя рюмку за рюмкой, не чувствуя опьянения.

– Закусывай, – сказала жена.

Я отмахнулся.

Мишкин отец сидел рядом с матерью. Если они и общались между собой, то я этого не заметил. А вот на меня он поглядывал часто. Часто и пристально. В конце концов он подошел ко мне и сказал почти то же самое, что и Мастер:

– Константин Андреевич? Можно вас на несколько слов?..

Мы вышли из зала. В вестибюле сидели охранники, мимо них вышагивал, заложив руки за спину, мрачный Лев Валентинович. Выправка, что говорить, у него была офицерская. Настоящий, бляха-муха, полковник! Увидев меня, встрепенулся, хотел подойти. Я дал понять жестом: не надо.

– Может, на улицу? – предложил Мишкин отец.

Я кивнул.

Вышли, пошли вдоль ряда сверкающих тачек, на которых прибыли гости. Кушнер-старший был выше меня почти на голову. Его седые длинные волосы были всклокочены, на лице проступала щетина. Я молчал. Он представился:

– Меня зовут Моисей Соломонович.

Я кивнул:

– Как зовут меня, вы уже знаете.

– Да, я давно заочно с вами знаком. – Кушнер говорил с акцентом, который со временем приобретают все эмигранты. – И отдал бы все ради того, чтобы наше очное знакомство состоялось при других обстоятельствах. Константин Андреевич, вам не представить, как тяжело отцу хоронить сына!

– У вас больше нет детей?

– Три дочери. Они родились уже там, в Тель-Авиве. А у вас?

– У меня сын.

– Наверное, совсем маленький?

– Взрослый. Семнадцатый год пацану.

– Тогда вы меня в какой-то степени понимаете. И дай Бог, чтобы вам не пришлось понять меня полностью!

Пройдя сотню метров, мы остановились на перекрестке. Прохожие обтекали нас с двух сторон. Мы им явно мешали, но ни одного ругательства не прозвучало. Никто даже не оглянулся. Чувствовали, наверное, что повод для разговора у нас не обыденный.

– О своем отцовстве вы, Моисей Соломонович, не вспоминали лет двадцать пять.

Он ответил не сразу. Я подумал, что он либо не услышал меня, погруженный в тягостные раздумья, либо упрек проглотил и оправдываться не собирается.

Но затем его слова меня удивили:

– Мы общались все эти годы. Не знали? Никто об этом не знал. Хотя некоторые догадывались. Михаил значил для меня очень многое. Я возлагал на него большие надежды. Мы скрывали наши отношения, потому что так было удобнее. Для нас обоих удобнее. Я уехал в семьдесят восьмом. Вы же помните те времена: КГБ, «холодная война», диссидентство… Если бы мог,