Виктор Пронин - Банда 4

— Уже приехали... — проговорил Андрей ворчливо и свернул во двор, каких были тысячи в городе — три пятиэтажных дома ограничивали заросшее кленовыми зарослями небольшое пространство, в центре которого располагался небольшой пятачок, где можно было посидеть на скамейке и подождать, пока твоя собака погадит где-нибудь в сторонке, пока твое дите натешится в песочнице, пока твоя жена закончит стирку и из квартиры выветрится вонь распаренного белья.

— Я не выйду из машины, — твердо сказал Надя, с тревогой всматриваясь в темные заросли, сквозь которые кое-где просвечивали окна.

— Разберемся, — спокойно сказал Андрей, выходя из машины и запирая дверцу.

Потом обошел вокруг капота и открыл дверцу, предлагая Наде выйти, — Ты выйдешь, потому что это очень важно.

— Для кого?

— Для тебя.

— А если не выйду?

— Я вытащу тебя силой. И никто мне не помешает. И мне действительно никто не сможет помешать, ты это знаешь.

— Да, имела удовольствие убедиться! — сказала Надя с вызовом, но все-таки вышла из машины. — Скажи хотя бы, где мы находимся?

— Это неважно. Пошли, — он взял женщину под локоть, и она почувствовала такую силу в его руке, возражать которой не было никакого смысла.

— Андрей, я боюсь, — умоляюще сказала Надя.

— Не стоит, — твердо сказал он.

— Ты не сделаешь мне ничего плохого?

— Пошли-пошли! Не дрейфь.

Андрей ввел Надю в полутемный подъезд, пропахший кошачьей и человечьей мочой, не выпуская локтя, провел ее на третий этаж и позвонил. Здесь было сумрачно, грязновато, но другие подъезды в городе были такие же, поэтому неудобства почти не замечались. В дверной глазок их долго рассматривали, но, наконец, Андрея узнали. Щелкнули замки, и тяжелая, стальная дверь, обтянутая коричневым дерматином, открылась. На пороге стояла пожилая женщина в белом халате.

— Здравствуйте, — сказал Андрей. — Я был у вас сегодня... Помните, ребенка привозил? Меня зовут Андрей. Мы были с девушкой...

— Помню-помню, проходите, — женщина пропустила Андрея и Надю в квартиру и тщательно заперла за ними несколько замков. — Вы разденетесь?

— Да, лучше раздеться, — Андрей сбросил с себя куртку, взял у Нади ее черный плащ, повесил все на вешалку здесь же, в коридоре. — Как поживает наш ребеночек? — спросил он, выходя на освещенное пространство.

— В порядке ребеночек, — улыбнулась женщина устало, день, видимо, был у нее достаточно хлопотный. — Садитесь, и я присяду, — сказала она, проходя в комнату.Ноги уже не держат к вечеру.

— А взглянуть на ребеночка можно? — спросил Андрей, нервно передернув плечами. Сейчас может произойти нечто такое, что, возможно, перевернет многие события последних дней. Или же его прозрение, его догадка подтвердятся, или же придется пережить тяжелый конфуз и оправдываться, объясняться и беспомощно разводить руками.

— Спит ваш ребеночек, спит сладким сном.

— А мы и не будем его будить.

— Да? — женщина внимательно посмотрела на напряженно замершего Андрея, на бледную Надю — ничего не понимая, она лишь молча переводила взгляд то на Андрея, то на женщину. Странный разговор о каком-то ребеночке, темный двор, женщина в белом халате за бронированной дверью, нервная улыбка Андрея — во всем этом было смутное значение, что-то тревожное, касающееся ее, Нади. — Хорошо,сказала женщина, но в голосе ее оставалось сомнение. — Вы что... Оба хотите посмотреть?

— Да, если вы не возражаете.

— Хорошо, — повторила женщина, не двигаясь с места... — Может быть, сюда принести ребенка?

— Если это удобно, — согласился Андрей.

— Хорошо... Я принесу сюда.

Она поднялась, прошла ко второй комнате, постояла, опустив голову, оглянулась на Андрея и Надю, пожала округлыми плечами, как бы снимая с себя ответственность. Просьба Андрея была не совсем обычной, и время было позднее, и Надя вела себя странно, явно не понимая, где находится, зачем, что вообще происходит. Но, в конце концов, женщина вошла в комнату — там было почти темно, только маленькая лампочка торшера создавала полумрак. Выйдя через минуту со свертком в руках, женщина приблизилась к столу, присела на стул, откинула с лица ребенка кружевной треугольник.

— Я что-то должна делать? — нервно спросила Надя. Она машинально достала сигареты, но тут же снова сунула их в сумочку. — Андрей, я ничего не понимаю!

— Посмотри на ребенка, — сказал он. — Это, между прочим, девочка. Подойди и посмотри, — сказал он уже раздраженно, видя, что Надя все еще чего-то опасается. — Подойди и посмотри. Это совсем недалеко и совсем нетрудно. Ты даже не успеешь вспотеть от этой работы, — жестковато добавил он, исподлобья глядя на Надю.

Надя поднялась, обошла вокруг стула, на котором сидел Андрей, и приблизилась к женщине с ребенком. Некоторое время она смотрела на сморщенное личико все с тем же выражением непонимания, даже неприятия. Но вот что-то вздрогнуло в ее лице, оно напряглось. Склонившись ближе к ребенку, она всматривалась в каждую складку, морщинку, и, наконец, глаза ее сошлись на еле заметной темной точке между бровями. Надя побледнела, сделала шаг назад и вдруг, вся обмякнув, опрокинулась на ковер.

— Все, — сказал Андрей. — Хватит. Хорошего понемножку. Отнесите ребенка, займемся мамашей. — Попросив женщину открыть ему дверь, Андрей поднял бесчувственную Надю и снес на первый этаж. Без спешки, но и не медля, он усадил ее в машину на прежнее место, осторожно выбрался со двора и, промчавшись минут за десять в другой конец города, въехал точно в такой же двор. Остановившись у похожего подъезда, он опустил стекло со стороны Нади, скрестил руки на груди и откинулся на спинку сиденья.

Надя пришла в себя минут через пять. Вначале она открыла глаза, некоторое время пыталась понять, где она, что с ней, потом порывисто распрямилась, повернулась к Андрею.

Тот молча смотрел на ветровое стекло, залитое дождевыми потеками. Капли на стекле искрились, отражали окна домов, уличные фонари.

— Что это было? — спросила Надя.

— Ты о чем?

— Я потеряла сознание... Извини, пожалуйста. Мне стало плохо.

— Пустяки, не обращай внимания. Это бывает со многими.

— Я не помню, как снова оказалась в машине.

— Просто я взял тебя на руки и вынес. И ты сразу пришла в себя.

— Я снова хочу подняться... Давай поднимемся в ту квартиру, а, Андрей!

— Это невозможно.

— Почему?

— Все боятся твоего Бевза.

— Это была моя дочка?

— Нет, это ты мне скажи!

— Мне кажется, да... Но я не уверена... Эта родинка между бровями... И потом возраст... Ведь и возраст совпадает... Как девочка там оказалась?

— Это мой шеф, Пафнутьев Павел Николаевич, выменял ее у одного хмыря за три бутылки водки.

— Какой ужас! Но ведь она умерла!

— Ты видела ее мертвой?

— Нет.

— Кто тебе сказал, что она умерла?

— В роддоме сказали... Я уже не помню, кто...

— Кто отец ребенка?

— Мы с тобой уже говорили об этом, — Повторим. Кто отец?

— Бевзлин.

— Кто спонсор роддома? Кто принес тебе первые утешения и соболезнования?

Кто попытался скрасить твои первые печальные дни? Он тебя никуда не отправлял на недельку-другую в себя придти?

— Почему ты так решил? — беспомощно спросила Надя.

— У тебя загар совсем даже не мартовский. У тебя августовский загар. Где сейчас август, Надя? Канары? Кипр? Хургада? Ну? Скажи, пожалуйста.

— В Хургаде сейчас август, Андрей.

— Поскупился Бевзлин, он мог бы и на Канары отправить.

— Я слышала объявления по телевидению о том, что какой-то пьяница продавал девочку возле универмага... Значит, это была моя дочь... А я даже не откликнулась.

— Все было сделано для того, чтобы ты не откликнулась.

— Но это и его дочь... Как он мог?

— Что мог? Если он торгует детишками, если распродает их и целыми, и по частям, в виде выжимок и отдельных органов... Он, скорее всего, подумал, что пусть, дескать, она выносит, как положено, родит, как положено, а он уж распорядится ребенком по своему усмотрению. Девочки, тем более хорошо выношенные и нормально рожденные от трезвых родителей, ценятся очень высоко.

— Не верю. Этого не может быть. Бевзлин сволочь, но не настолько.

— Надя, ты знаешь, что он сделал с мужиком, который у него украл товар, то есть твою дочку? Зажал голову в тиски и медленно-медленно давил эту несчастную голову, пока из нее не потекли пьяные мозги. Ты сама говоришь, что у вас испортились отношения. А зачем ему сложности, ребенок, какая-то девица... Ведь он знал, в тебе завелся ребенок? Знал. Ты ему об этом давно сказала?

— Сразу.

— Он не склонял к аборту?

— Нет.

— Тебе что-нибудь непонятно?

— Я не могу поверить, что все это так.

— А что нужно, чтобы ты поверила? Для большей достоверности ты хочешь родить от него мальчика и посмотреть, за сколько бутылок водки его будут продавать на местном базаре?

— Я его убью, — тихо, почти неслышно, одними губами проговорила Надя.