Паук - Ларс Кеплер

думать, — глухо говорит Сага. — У нас есть всё, что нужно: мы знаем, кто жертва, нам осталось понять, где, чёрт возьми, это произойдёт. Это возможно.

Один из техников отходит в сторону, тщетно пытаясь сдержать слёзы. Он стоит спиной к остальным, делает вид, что изучает карту, затем вытирает лицо и возвращается к работе.

— Рэнди, что там? — спрашивает Петтер.

— Это слишком долго! — кричит Сага.

— Обзваниваем всех, кто…

— Мне кто‑то звонит, — перебивает Йона и поднимает телефон.

— Тихо! — орёт Петтер.

— Йона Линна.

— Это Ниссе Хайден, — слышится хриплый голос.

— Вы успели взглянуть на фотографию крыла?

— Я позвонил вам, как только получил сообщение.

— Можете сказать о нём что‑нибудь конкретное? — спрашивает Йона.

— Да. Это нимфалиды, без сомнений. В Швеции в дикой природе не встречаются, но… подождите, дайте мне посмотреть… Это Limenitis… archippus. Нет, Limenitis iphiclus, как описал Карл Линней. Обитают в Центральной и Южной Америке, одна из многочисленных так называемых «бабочек‑сестёр» из‑за белых отметин на крыльях… «Сестра» — в смысле монахини, понимаете?

— Ладно. Где в Швеции можно найти такую бабочку? — спрашивает Йона и снова смотрит на часы.

— Точно не в «Доме Бабочек» в Хаге, но, возможно, в «Музее естественной истории» или у коллекционера… Я могу быстренько обзвонить.

— Это очень срочно, — говорит Йона и заканчивает разговор.

— Сёстры, монахини… Какие у нас есть монастыри? — спрашивает Сага.

— Монастырь сестёр Святого Франциска в Шёвике, женский монастырь в Линчёпинге, монастырь Дочерей Марии в Энчёпинге, — перечисляет Манвир, разворачивая к остальным экран ноутбука.

— Итак, у нас Королевский драматический театр, монастыри, — подхватывает Грета. — Бабочки, Виктор Гюго, Франция, Нотр‑Дам, «Мария Тюдор».

Голос у неё дрожит, и она умолкает.

— Нотр‑Дам — это Мария, — говорит Сага. — И есть монастырь Дочерей Марии в Энчёпинге. Не знаю, к чему это нас подведёт, но проверьте: есть ли у Франчески Бекман связь с Энчёпингом, с этим монастырём?

— Занимаемся, — отвечает Рэнди.

Йона на несколько секунд закрывает глаза, пытаясь нащупать связь.

— Вид бабочки — Limenitis iphiclus, — говорит Манвир. — У греческого полубога Геракла, которого римляне называли Геркулесом, был общий с Ификлом отец. Они были сводными братьями‑близнецами. Это редкое явление, называется суперфекундация, когда…

Он замолкает и смотрит на экран телефона.

— Подождите, мне звонит театральный критик.

Йона берёт трубку и включает громкую связь.

— Никогда раньше не видел этой картинки, — возбуждённо говорит Лейф Церн. — «Мария Тюдор» — пьеса о Марии I Английской, более известной как Кровавая Мэри… — Продолжайте, — просит Йона.

— Полагаю, Виктор Гюго, будучи французом, получил немалое удовольствие, одарив английскую королеву любовником: вымысел имеет право на свою правду. В любом случае этот любовник, Фабиано Фабиани, в конце концов обезглавлен, несмотря на её любовь к нему, — продолжает Церн, слегка покашливая. — А на этом снимке из «Драматена», конечно, актёр Георг Дальквист, он был ещё и оперным певцом…

— Благодарю за помощь, — перебивает его Йона и завершает звонок.

— Слушайте. На фото — актёр Георг Дальквист. Его именем назван парк в Хёгерстене, где живёт сестра Франчески Бекман.

— Сёстры‑бабочки, — говорит Сага. — Петтер, проверьте, дом сестры рядом с парком Георга Дальквиста?

— Давай же, — шепчет Сага.

— Она живёт в вилле на Санкт‑Миккельсгатан, прямо выходящей в этот парк, — отвечает Петтер.

Глава 34.

Франческа стоит на груде обуви и зонтов в платяном шкафу, зажатая между зимними пальто, складными стульями, пакетами с пустыми бутылками, гладильной доской и стремянкой. Она обеими руками сжимает маленькую фарфоровую ручку, удерживая дверь закрытой.

В доме снова тихо.

Кровь грохочет в ушах, когда она чуть‑чуть приоткрывает дверь, чтобы лучше слышать.

Злоумышленник, судя по звукам, выходит из кухни и останавливается в коридоре.

Если бы он сразу поднялся наверх искать её, она смогла бы броситься по коридору в гостиную и выскочить через заднюю дверь, пробираясь через цепочку садов, пока не наткнулась бы на соседей.

— Боже, помоги, — тихо молится она. — Приди и спаси меня. Аминь, аминь. Маранафа. Приди, Господи Иисусе.

Она слышит цокот когтей Оки в коридоре, а затем тяжёлые шаги незваного гостя.

Франческа закрывает дверь плотнее, вцепившись в ручку, чтобы та не дёрнулась.

Оки останавливается возле шкафа.

Она замирает, не в силах вдохнуть.

Тяжёлые шаги проходят мимо, и сквозь щель в двери она успевает заметить, как тень человека двигается к гостевой.

Её сумка и куртка лежат там на кровати.

Она делает глубокий, едва слышный вдох.

Он входит в спальню и замирает.

Он, должно быть, знает, что она уже дома.

Он отдёргивает шторы, заглядывает под кровать, в шкаф, а потом возвращается в коридор и открывает дверь ванной.

Когда она забивалась в шкаф, левая нога осталась в странном положении, упершись в пару крепких ботинок, и теперь онемела до боли.

Ей нужно слегка сменить позу, но, когда она пытается переместить ногу, звенят пустые бутылки.

В коридоре тишина.

Рука дрожит на дверной ручке.

Франческа вдруг думает о Джонни. Ей нужно поговорить с ним как с психотерапевтом, понимает она; наверняка есть способ достучаться. В панике она судорожно пытается вспомнить, что раньше его успокаивало.

Незнакомец снова двигается, проходит мимо шкафа.

Лестница скрипит под его весом, и Франческа узнаёт звяканье подвесной занавески из бус наверху.

Она приоткрывает дверь шире и слышит, как шаги удаляются.

Затаив дыхание, она выглядывает.

Коридор пуст.

«Серьёзная и непосредственная угроза», — вспомнила она слова полицейского.

Они пытались предупредить её, что у Джонни новый пояс смертника? Что он уже в пути?

Пластиковые бусины в дверном проёме комнаты сестры перестают дребезжать.

Гладильная доска с глухим стуком падает на пальто, когда Франческа выскальзывает из шкафа.

У неё подкашиваются колени, тело заливает волна адреналина.

Она бросается к стеклянным дверям и проскальзывает в гостиную, ударяясь бедром о пуфик. Подбегая к двери на веранду, она понимает, что та заперта: ключ остался на кухне.

Сверху снова бренчит занавеска из бус.

Франческа падает на колени и просовывает пальцы под резиновый уплотнитель кошачьей дверцы, отжимая её.

Всё тело трясётся, когда она ложится на спину, придерживает створку и, отталкиваясь ногами, протискивается. Голова выскакивает в прохладный воздух снаружи.

На бледном вечернем небе плывут облака.

Она уже не видит, есть ли кто‑нибудь в гостиной, и её