Шаги во тьме - Пензенский Александр Михайлович

– Хорошо, – кивнул Владимир Гаврилович. – Утром отправим к Альбине Ягелло господина Кунцевича с фотографом. Пускай переснимут для розыска свадебную фотографию, о которой вы рассказывали, а заодно покажут топор и юбку, в которой тело обнаружили.

Маршал покачал головой:

– Позвольте, я сам? Все-таки меня она уже знает. Надо ведь еще и постараться убедить ее, что, если муж вдруг вернется, не стоит его покрывать. У меня всяко шансов больше, чем у нового незнакомца.

– Ну хорошо, – снова кивнул Владимир Гаврилович. – Езжайте. А вы, голубчик, – повернулся Филиппов к Свиридову, – доставьте нам сюда хозяина чайной. Хотя нет, лучше тоже сами к нему съездите. Может, в привычной обстановке он что-нибудь еще припомнит. Но главное, пусть удостоверит, что найденная одежда принадлежит Василию – как там его?

– Хабанову! – хором отозвались Маршал и Свиридов.

– Пускай так. А Романа Сергеевича мы обяжем безымянных покойников с фотографией Лебедя сличить.

24 декабря 1912 года. Понедельник

Фотограф бережно снял портрет со стены, аккуратно выставил стекло и потом долго еще прилаживал карточку к графину на столе, поминутно ныряя под свое покрывало и что-то там сверяя. На выстраивание нужного натюрморта ушло не меньше четверти часа, но в итоге все-таки магний вспыхнул раз, потом еще, еще, наполнив маленькую комнату дымом и странным послегрозовым запахом. Удовлетворившись результатом, он быстренько упаковал отснятые пластины, вернул свадебную фотографию в исходное состояние и место, сложил треногу и потащил свое хозяйство на улицу.

Константин Павлович открыл не заклеенную газетными полосками маленькую форточку, помахал шляпой, разгоняя смог. После чего постучался в соседнюю комнату. Хотя назвать закуток, в котором Альбина с дочерями пережидали съемку, комнатой можно было лишь номинально: без окон, эта клетушка, судя по всему, была когда-то частью большой гостиной, которую потом предприимчивые хозяева разделили дощатой перегородкой на взрослую спальню-столовую с окном и детскую, больше напоминающую чулан. На сколоченном из сосновых досок самодельном топчане, где, видно, они и спали все вместе, сидели четыре девочки и испуганно хлопали глазами на важного барина – даже бойкая Таська притихла и будто бы старалась спрятаться от чужого взгляда за спиной матери.

– Поговорим, Альбина Войцеховна?

Снова повторилась вчерашняя сцена: Маршал за столом, хозяйка у швейной машинки с покорно сложенными на коленях руками и опущенными долу глазами.

– Посмотрите, пожалуйста, не из ваших ли юбок?

– Юбок-то у меня не прорва, заметила бы пропажу. Если только шила кому. – Альбина так же, как раньше торбу, внимательно посмотрела ткань, швы, бязь по краю подола, покачала головой: – Ткань обычная, дешевая, могла и я из такой шить. Но нитка не моя.

Константин Павлович кивнул, убрал улику, а потом достал бумажный сверток, развернул на столе, подвинул поближе к Альбине.

– А топор ваш. Посмотрите на зарубку. На новом у вас такая же, я еще вчера приметил.

Женщина взглянула на отметину на рукояти, уронила голову и заплакала, запричитала, сглатывая слезы:

– Сгубил. Всех погубил, ирод. Лучше б я вдовой осталась с одной Таськой на руках, чем при живом каторжанине вдовствовать. Ох, дура я, дура!

Маршал дал Альбине выплакаться, а после осторожно заметил:

– Если мы его поймаем, то точно будет каторга, тут вы правы. Но в этом случае вас просто разведут, безо всяких епитимий. Только прошу вас – если муж все-таки объявится, убедите его сдаться.

Женщина подняла на него покрасневшие глаза, зло прошипела, видимо, даже не услышав последней просьбы:

– Разведут? А девок мне на какие шиши поднимать? Подол по подворотням задирать? А подрастут – рядом встанут, если я к тому времени от французки не помру? Или в воспитательный дом сдать? Легко вам, мужикам, живется – натворил делов и пропал. Не сыщете его – так он новую бабу себе заведет, кобелиное дело нехитрое. А тут хоть самой ложись да помирай. Я одна-то никому нужна, а сам-пят кто позарится?

Маршал помолчал, достал бумажник, пересчитал содержимое, выложил на стол несколько красных бумажек:

– Здесь шестьдесят рублей. На первое время хватит, а дальше придумаем что-нибудь.

Альбина округлила глаза, часто-часто заморгала и снова разревелась, залепетав что-то уже совсем нескладное, неразличимое, с редкими прояснениями вроде «господи, сохрани» да «свят угодники». Константин Павлович, решив, что на сегодня с него довольно женских слез, поднялся, кивнул и вышел.

Александр Павлович Свиридов, как и было велено, собрал в узел найденные в доме Хабанова окровавленные вещи и отправился на пролетке в чайную Коваля. Пегая кобыла уверенно цокала по присыпанной снегом брусчатке шипованными подковами, возница время от времени щелкал ременными вожжами по шелковым бокам, сбивая выросшие под лошадиным брюхом сосульки, и покрикивал для порядка: «Поспешай, родимая!» «Родимая» отмахивалась от этих вялых просьб мохнатыми ушами и ритма не меняла. Через сорок минут, получив от Свиридова полтинник и указание ожидать, возница смиренно кивнул и натянул на кобылью морду торбу с овсом. Лошадь благодарно захрумкала, извозчик вернулся на козлы, нахохлился, как воробей, спрятал под мышки руки в рукавицах и приготовился дремать. Александр Павлович сверился с вывеской, вытащил из коляски свой сверток и спустился по ступенькам.

Картина внутри мало отличалась от большинства подобных заведений: по столам чаевничал извозный люд всех мастей – ломовики в пахучих овчинных тулупах, «ваньки» в ватных хламидах, «лихачи» в щегольских короткополых пальтишках. Всяк за своим столом, друг с дружкой не мешаясь. Кто-то взаправду пил чай, отогреваясь с мороза, кто-то бражничал уже всерьез, закончив на сегодня работу. В дальнем углу уже даже кто-то спал под столом, причем собутыльники бедолаги продолжали веселье, время от времени попихивая его ногами в безуспешных попытках вернуть товарища к застолью. Над всем этим действом возвышался черноусый рябой хозяин, коршуном наблюдавший за порядком. Зыркнул на вошедшего, моментально составил тому оценку и теперь уже не сводил глаз со Свиридова.

Александр Павлович подошел к стойке, тихо представился. Коваль смягчил взгляд, ткнул указательным пальцем в дверь в стене. За ней оказалась небольшая комнатка – стол с парой стульев, кровать да икона в углу. Свиридов разложил на столе вещи, Коваль пару минут поразглядывал предоставленный гардероб, кое-что потрогал, потер между пальцев ткань.

– Пинжак похож. Пальто вроде тоже. А штанов таких не припомню у него. Рубаха тоже больно простая. Но я-то его только в нарядном видал. По меркам будто похоже. Сапогов нету? У Васьки нога была бабья – маленькая.

– Нет, обуви в доме не было.

– Ну тогда не знаю, – пожал плечами Коваль. – Может, и его. Дык а чье ж еще, раз у него сыскали?

Свиридов молча сложил одежду обратно в узел, попрощался и вышел на улицу. Извозчик сладко посапывал на козлах, выпуская сквозь вязаный шарф облачка пара, но стоило Александру Павловичу коснуться ногой подножки, как возница встрепенулся, протер глаза, соскочил на землю и мгновенно освободил лошадиную морду от почти пустой торбы.

– Куда дальше прикажете, господин хороший?

Свиридов сверился с часами, махнул:

– Поезжай обратно. Узел брошу – да домой.

Обратная дорога разморила уже самого Александра Павловича – покачиваясь на мягких рессорах, он начал клевать носом и совсем уже было решил приклониться к поднятому верху коляски, как в его дремоту ворвался звонкий мальчишечий голос:

– Покупайте «Петербургский листок»! Раскрыта личность чурбанчика из Обводного канала! Черные тайны Лиговки! Раскрыта личность безголового покойника! Только в «Петербургском листке»!

– Стой! – хлопнул кучера по спине Свиридов. – А ну-ка! Малой! Один номер мне!

На той же полосе, что и в прошлый раз, жирным кеглем был набран кричащий заголовок: «Опознан „чурбанчик“ из Обводного канала». Александр Павлович углубился в чтение – заметка была написана тем же витиеватым и оборотистым языком, что и первая.