Майор Пронин и тайны чёрной магии - Лев Сергеевич Овалов

этот знахарь, с которым Евдокимову пришлось встретиться в станице Улыбинской при исследовании самого прозаического дела.

– Да, вы настоящий философ, Тихон Петрович, – уважительно сказал Евдокимов, – ещё Пушкин сказал: тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман!

– Не знаю, – сказал старик. – Но только иной раз ложь полезнее правды, иной раз легче в пропасть столкнуть, чем правду сказать.

– Ну, знаете, если так оправдывать обман, – горячо воскликнул Оплачко, – тогда не нужно ни судов, ни прокуроров, ни следователей…

– А я и не говорю, что нужно, – насмешливо ответил старик. – По мне вас хоть бы и не было.

Он вдруг поперхнулся, точно почувствовал, что сказал лишнее, закашлялся, зажал бородку в кулак, пригладил её лёгким движением и слегка махнул рукой на Оплачко.

– С вами согрешишь!

Он подумал ещё и сказал уже совсем примирительно:

– А вообще я человек безвредный. Что даю? Соль! Поможет, не поможет, вреда от неё нет.

Он доверительно посмотрел на Евдокимова, потом на мгновение, быстро и небрежно оглянулся на Оплачко, и снова стал смотреть на Евдокимова, – он явно ценил их не на один аршин.

– Хотите, Дмитрий Степанович, я и вас научу колдовать? – спросил он даже с каким-то душевным расположением. – Не хочу от вас своих тайн таить, вы человек молодой, научу управлять любовью?

– Ну, уж и любовью? – усмехнулся Евдокимов. – Как же это можно?

– А очень просто – сказал Лещенко. – Посредством травок. Ударит любовь в голову, не находит себе человек места, всё кипит, бурлит, рвётся из груди сердце, а ничего не получается, – чем его поить? Хмелем. Это только в песнях поют про хмель любви, а действует он как раз наоборот. Видели у хмеля шишки? Вот их настой и надо пить от сильной любви. А если надо себя распалить, чтоб кровь ударила в голову, достаньте цветов шафрана, красные такие, красят они ещё сильно, настойте на водочке и пейте, ругать не будете…

Евдокимов засмеялся.

– Спасибо за совет, я попробую при случае, – он приветливо кивнул старику.

– Извините, что отняли у вас столько времени.

– Ничего, – снисходительно сказал Лещенко. – Прощайте.

Он потянулся к книжке.

– Позволите? – спросил он, взглядывая на Евдокимова. – Вам, может быть, эта книжечка и в смех, а по мне она написана на пользу, людям ещё пригодится.

Встреча с дьяволом

Как хороша летняя ночь на Кубани! Густой лиловый мрак как-то сразу возникает на земле, вот, только что было светло, только что всюду шли люди, только что брело стадо, какие-то пичужки только что вылетали из кустов, и, вот, нет уже ничего, темно, ничего – ничего не видно, неясные тени тонут в густом лиловом мраке, и не поймёшь – то ли это люди, то ли деревья, то ли это туман стелется в балках и кустах. Всё обволакивает душистая ласковая теплынь. Так бы и купался в ней, и тонул, и бродил… Как же соблазнительно найти посреди этой тёплой тьмы ту, к которой устремляется сердце, угадать, отыскать, обнять, взять её под руку и пойти с ней по невидимой тропе, через балки, через кусты, через чёрт-те знает что, до самого края земли идти всю ночь напролёт, всю бессонную ночь до самого утреннего света. А звёзды, белые и голубые, зелёные и жёлтые, маленькие, большие, всё падают и падают над головой, чтобы можно было бесконечно загадывать и загадывать – вечно ли она будет твоею. Кажется, что плещет волна, хотя ставок давно обмелел и высох, кажется, что это верещит, льёт, высвистывает свою песню соловей, хотя это мальчишки перекликаются, собираясь воровать абрикосы, кажется, что самая красивая девушка в мире где-то поблизости поёт для тебя одного свою песню, хотя это по радио старая и нудная баба выкрикивает какой-то сердцещипательный романс, – ах, да мало ли что кажется летней кубанской ночью тому, кто любит, кто верит, кто знает, что жизнь молода и прекрасна!

Было уже совсем темно, когда Маруся Коваленко подошла к хате старика Лещенко.

За низкой изгородью, сплетённой из колючего тёрна, тянулись к звёздам высокие мальвы, и, хотя мальвы почти что и не пахнут, пахло от них одуряюще, такие дикие и сладкие ароматы неслись сейчас со всех сторон.

Маруся подошла к палисаднику и вздрогнула, пожалела, что не накинула на себя шаль, ей показалось, что откуда-то из ближней балки подкрадывается ночной холодок, а она была в светлом маркизетовом платье, которое одела ещё с утра.

Она постояла – постояла, но отступать было поздно, и негромко позвала:

– Тихон Петрович, а, Тихон Петрович…

Но, должно быть, он её ждал, потому что в хате, только что глядевшей на Марусю чёрными неприветливыми окнами, вдруг вспыхнул свет, за окнами зажглась тусклая шестнадцатисвечёвая электрическая лампочка, – впрочем, наличие такой паскудной лампочки объяснялось не скромностью Лещенко, а тем, что в станице экономили электроэнергию и разрешали пользоваться только небольшими электролампами.

Она услышала, как стукнула входная дверь, но ничего не рассмотрела.

– Заходи, заходи, – позвал её голос Тихона Петровича. – Не бойся.

– А я не боюсь, – несмело сказала Маруся и вошла в палисадник. – Куда, Тихон Петрович?

– В хату, в хату, – нетерпеливо сказал он. – Куда же ещё?

Маруся вошла в хату и сзади неё, щёлкнув щеколдой, вошёл Лещенко и сел на лавку, не приглашая гостью садиться!

В хате было чисто, прохладно, пол был выметен, на столе ничего не стояло, пахло сеном, сушёным листом, пылью, хата казалась какой-то нежилой, пустой и было в ней почему-то даже немного жутко.

Маруся подумала, что ей немного жутко от того, что она собирается ворожить.

Старик строго посмотрел на девушку.

– Пришла? – спросил он её.

– Пришла, – ответила Маруся.

– Не забоялась? – насмешливо спросил он её.

– Немножко боюсь – призналась Маруся.

– Правильно, – одобрил Тихон Петрович. – Нечистой силы следует бояться, это ты правильно.

Он помолчал.

– Колечко принесла? – вдруг резко спросил он девушку.

Она достала из-за пазухи носовой платочек, развернула и подала старику кольцо.

– Золотое? – спросил он.

– Как сказали, – ответила Маруся. – Сама покупала.

– Ну, ладно, – сказал Тихон Петрович и небрежно сунул кольцо к себе в карман, – Черти – они привередливые, чёрту медное не бросишь, швырнёт обратно, да ещё нос расквасит.

– Садись, – неожиданно приказал он.

Маруся села.

– Значит, будем привораживать Ваську? – небрежно спросил он Марусю, – Не раздумала?

– Нет, нет, – поспешно сказала Маруся. – Как можно!

– Любишь? – спросил Тихон Петрович.

– Люблю, – сказала Маруся.

– Ну, смотри, – сказал Тихон Петрович. – Потом поздно будет.

– Нет, я уже решила, – сказала Маруся.

– Ну, а если ничего не получится? – вдруг спросил Тихон Петрович.

– Тогда мне одно – в воду и всё, – сказала Маруся. – Мне без него не жить.

– И ладно, – сказал Тихон Петрович. – Сейчас пойдём.

Он полез куда-то за печку, достал мешок, протянул Марусе.

– Бери, – приказал он девушке. – Возьми у двери лопату, поди во двор, накопай земли.

– Зачем? – спросила Маруся.

– След за собой будем забрасывать – серьёзно объяснил Тихон Петрович. – Чтоб дьявол по нашему следу не шал.

– Ну и что? – вдруг дерзко спросила Маруся.

– А то! – передразнил её Тихон Петрович. –