Час пробил - Виктор Львович Черняк

— Не знаю, что делать, — искренность, столь редкая для миссис Лоу, прозвучала в ее голосе.

— Может, вообще ничего не нужно делать? — с надеждой спросил Марио Лиджо.

Он, как многие, в сложных ситуациях полагал, что если ничего не предпринимать, то можно оказаться в самом выгодном положении. «Конечно, с ним приятно в постели, — думала Розалин, — и все же поразительно глуп. Никогда не думала, что можно сходить с ума из-за мужчины, зная, что он непроходимый дурак. Но раз это случилось со мной — значит, такое возможно».

«Что-то крутит старушка, — размышлял Марио Лиджо. — Наверняка она еще и дураком меня считает. Плевать, конечно, что она там высчитывает в своей башке. Мне нужны деньги. Кажется, все же удалось внушить ей, что вряд ли найдется еще один идиот, который будет цацкаться с ней даже за доллары. Для меня же все происходящее до сих пор — любовь в кредит. Кой черт дернул уехать из Европы? Можно было бы догадаться, что такие высохшие от собственной подлости и похоти порочные старухи скорее расстанутся с жизнью, чем упустят денежки».

— О чем ты говорил Лиззи? — Розалин в упор смотрела на Лиджо.

«Так и есть. Она думает: этот кретин мог выболтать что угодно. Ах ты, моя курочка! — с ненавистью рассуждал Марио. — Почему все и почти всегда думают, глядя на другого: я-то, слава богу, поумнее, чем кажусь! Она решила, что

я дурак, а она бог весть как умна. Откуда что берется!» Вслух же он тихо ответил:

— Я? Только то, о чем мы договорились. Что я твой внебрачный сын, грех твоей молодости, и поэтому я денно и нощно бываю у тебя, моей неутешной матери. Самое удивительное, она верит.

— Верит? Думаешь, искренне?

— Она же не очень расстроилась, когда с твоим сыном случилось несчастье. Мы встретились на следующий день. Посокрушалась немного, для приличия. Даже слезу пустила. Потом сказала: «Наконец, наконец». Я сделал вид, что не понял. Ну, она и прояснила: «Если мистер Лоу умрет, твоя мать», то есть ты, — он ткнул пальцем в Розалин, — «отдаст тебе, любимому сыну, все деньги, и мы сможем быть вместе».

Брови Розалин поползли вверх:

— Смотри, как мудры католические святоши! Где был ее бог, когда она спала с тобой, не осененная святым благословением, одновременно обдумывая судьбу моего состояния? Как вам нравится? — По лицу Розалин пробежала странная усмешка. — Послушай, Марио, может, наша дурочка вовсе не так глупа, как хочет казаться? Не могло ли случиться, что, поверив, будто ты действительно мой внебрачный и любимый сын, она вслед за этим решила, что только Дэвид — препятствие на твоем пути к состоянию? И наша девочка вознамерилась поторопить судьбу, уничтожив Дэвида. А?

Марио Лиджо хотел сказать, что такая возможность кажется ему невероятной. Но он тут же себя поправил: что значит невероятной? Кто, когда и где может точно установить4; что вероятно, а что не очень? Он знал Лиззи Шо чуть более полугода. Что значит — знал? Он приходил к ней, они делили ложе, на кухне она рассказывала ему, что нарожает кучу детей, когда они поженятся. Что значит — знал? Он никогда не спрашивал, кто ее родители, как она попала в город, был ли у нее кто-нибудь до него. Его не интересовало, о чем она думает, когда калитка особняка захлопывается за ним. Его не интересовало, что она испытывает, когда он звонит по телефону и договаривается о встрече. Его не интересовало, что творится в ее маленькой головке, когда он разжимает объятия и откидывается на подушку рядом с ней. Его ничего не интересовало, кроме одной-единственной проблемы: как получить деньги.

Еще там, в Европе, когда ему стукнуло только шестнадцать и женщины стали преследовать его неотступными

взглядами, один из приятелей взял его в Милан. Он но показывал Марио знаменитого собора, театра и недавно выстроенного стадиона, он провез его по самым фешенебельным ресторанам, казино, познакомил с домами самых дорогих куртизанок, напоил винами из старинных погребов, и на вопросы: как называется ресторан? какое это вино? как зовут эту женщину? кто владелец этого игорного дома? — короче, па все вопросы, так и сыпавшиеся из уст Марио Лиджо, приятель отвечал только одно: деньги. Как называется этот ресторан? Деньги! Какое это вино? Деньги! Как зовут эту женщину? Деньги! Может быть, урок, который преподал приятель, был примитивным, но не проявлявший никогда особенного рвения к учебе Марио именно этот урок усвоил на всю жизнь.

Поэтому, когда Лиззи, уютно положив ему голову на грудь, шептала: «О чем ты думаешь сейчас? Ну скажи, о чем?» — он молчал. Не мог же он ответить: о деньгах, — а лгать ему не хотелось. Не лгать — максимально возможное из того, что он мог сделать для Лиззи. Вот почему он ничего не отвечал. И лишний раз благодарил приятеля, одним-единственным словом разрешившего все вопросы, терзавшие душу маленького Марио Лиджо.

— Так ты не думаешь, что наша девочка решила поторопить судьбу? — повторила Розалин. — Она же любит тебя. Дурочка! А любящие дурочки такое могут натворить… при поддержке, пусть пассивной, предмета их обожания, а уж при активной…

— Не думаю, что она дурочка. — Марио игнорировал последний намек.

— А может, ты остался у Лиззи? Я ждала тебя в тот вечер допоздна. Мне даже плохо стало от беспокойства. Приезжал врач.

— Мне приходится иногда заниматься неурочной работой. Смерть, знаешь ли, чаще приходит без твердого расписания. — Он, конечно, имел в виду опостылевшие ему похоронные дела, но в данном случае фраза прозвучала двусмысленно.

«Неужели он не ушел до девяти часов из дома Дэвида?» — подумала Розалин с каким-то восторженным ужасом.

В это время Марио поднялся. Подошел к окну, раскинул руки и оперся на створки распахнутой настежь рамы. Он специально стоял спиной к Розалин, чтобы она видела его широкие плечи, узкий таз и длинные прямые ноги. Марио знал, что Розалин сходит с ума, когда он стоит к ней спиной,

может, еще и потому, что не видит его глаз, в которых нередко мелькало нечто, свидетельствующее о слабости их обладателя, слабости перед лицом жизни. Марио хотел, чтобы старуха помучилась, думая, как Лиззи Шо обнимает его, красавца Марио. Ему хотелось сделать какую-нибудь пакость старой ведьме, притащившей его сюда только потому, что у него не было денег, а у нее были. Притащившей его только потому, что сходила с ума, глядя на него, как будто он — вещь, антикварная безделушка. Так пускай бесится, пускай. Тварь! Я — дурачок. Лиззи — дурочка. Харт — свинья.