Человек на балконе - Валё Пер

– А что такое агорафобия? – спросил Гюнвальд Ларссон.

– Боязнь пространства, открытой площади или толпы, – ответил Меландер.

В штаб-квартире розыска было полно народу. Об усталости все забыли. У всех родилась надежда, что дело быстро разрешится.

На улице немного похолодало. Начался дождь.

Информация шла потоком, как по телетайпу. У них до сих пор не было ни одной фотографии, однако теперь имелось прекрасное описание, дополненное к тому же подробностями, которые они получили от врачей, соседей, бывших коллег и продавцов магазинов, куда он ходил за покупками.

Франсон был ростом метр семьдесят четыре сантиметра, весил около семидесяти пяти килограммов и действительно носил ботинки сорокового размера.

Соседи сообщили, что он человек неразговорчивый, но порядочный и приветливый, говорит на смоландском диалекте и с каждым вежливо здоровается. Вызывает доверие. Восемь дней его уже никто не видел.

Тем временем техники выяснили все, что вообще можно было выяснить в квартире на Свеавеген. С уверенностью можно было сказать, что Франсон имеет какое-то отношение к обоим убийствам. На черном полуботинке в шкафчике с тряпками и вениками действительно обнаружили кровь.

– Значит, он десять лет сидел, вжавшись в угол, и выжидал, – сказал Колльберг.

– А теперь у него щелкнуло в башке, и он бегает по городу и убивает маленьких девочек, – добавил Гюнвальд Ларссон.

Зазвонил телефон. Трубку взял Рённ.

Мартин Бек ходил по кабинету, грыз сустав пальца и говорил:

– Теперь об этом человеке мы знаем практически все, что нужно знать. У нас есть все, кроме фотографии. Но и она скоро у нас будет. Мы не знаем только одного: где он находится в данный момент.

– Я знаю, где он находился пятнадцать минут назад, – сказал Рённ. – В парке Святого Эрика лежит мертвый ребенок.

XXVIII

Парк Святого Эрика один из самых маленьких парков в городе и такой незначительный, что большинство стокгольмцев о нем не знают. Туда ходит очень мало народу, и еще меньшему количеству людей вообще пришло бы в голову присматривать за ним.

Парк находится в Нормальме и образует какое-то неестественное окончание протяженной Вестмангатан. Это небольшой холмик, поросший деревьями; там имеется несколько дорожек и крутых лесенок, выходящих в окрестные улицы. Бóльшую часть холма к тому же занимает школа, летом она, конечно, закрыта.

Трупик лежал в северо-западной части парка, у самого подножья холма, на самом виду, и являлся доказательством того, что убийства будут чем дальше, тем более жестокими. Мужчина по имени Ингемунд Франсон на этот раз действовал в очень большой спешке.

И самое плохое, ко всему прочему, было то, что девочку нашла ее собственная мать. Девочку звали Сольвейг, и она была старше предыдущих жертв, ей уже исполнилось одиннадцать. Она жила на Даннеморагатан, не более чем в пяти минутах ходьбы от того места, где было совершено преступление и, судя по всему, вообще не должна была оказаться в парке в это время. Она вышла из дому только для того, чтобы купить шоколадку в киоске на углу Даннеморагатан и Нор-Сташенсгатан, то есть у северо-восточного конца парка, но не в самом парке. Для этого ей должно было понадобиться не более десяти минут, и к тому же родители запретили ей играть в парке, хотя она и так якобы никогда туда не ходила. Уже когда она отсутствовала четверть часа, мать выбежала из дому и принялась ее искать. Она не вышла вместе с девочкой потому, что дома была еще одна дочь полутора лет, и мать не могла отойти от нее. Мертвую дочь она нашла почти сразу же; упала в обморок и ее уже увезли в больницу.

Они стояли под моросящим дождем, смотрели на мертвого ребенка и чувствовали, что в этой смерти виноваты больше убийцы, настолько она потрясла их и настолько была ужасно глупой. Трусики они не могли найти нигде, шоколадку тоже. Возможно, Ингемунд Франсон проголодался и взял ее, потому что хотел есть.

В том, что это дело его рук, не было ни малейших сомнений. Для полной уверенности даже нашелся свидетель, который видел, как он разговаривал с девочкой. Но они разговаривали так доверительно, что свидетель был уверен, что это папа с дочкой и что они вышли на прогулку. Ингемунд Франсон ведь был приветливым и порядочным человеком и с первого взгляда вызывал доверие. На нем был бежевый вельветовый пиджак, коричневые брюки, белая рубашка с расстегнутым воротом и черные полуботинки.

Исчезнувшие трусики были голубого цвета.

– Он должен быть где-то неподалеку, – сказал Колльберг.

Под ними на Санкт-Эриксгатан и Нор-Сташенсгатан грохотали и гремели плотные потоки автомобилей и трамваев. Мартин Бек посмотрел на обширную территорию товарной станции и спокойно сказал:

– Осмотрите каждый вагон, каждый склад, каждый чердак в округе. Сейчас. Немедленно.

Потом он повернулся и ушел. Было три часа дня, вторник, двадцатое июня. Шел дождь.

XXIX

Облава началась во вторник около пяти часов дня. В полночь она была еще в полном разгаре, а в ранние утренние часы проводилась с еще бóльшим размахом.

Каждый, кого можно было хотя бы ненадолго подключить к розыску, был на ногах, все собаки старались взять след, все автомобили до последнего находились в движении. Вначале охота сосредоточилась в Нормальме, но быстро распространилась до самых окраин.

Стокгольм – это город, где летом спят на улице тысячи людей. И это не только бродяги, наркоманы и алкоголики, но также множество туристов, которым не достался номер в гостинице, и почти столько же бездомных, вполне трудоспособных и в целом порядочных людей, которым, однако, негде жить, потому что в результате ошибочного планирования просто-напросто не хватает квартир. Они спят на скамейках в парках, на старых газетах, расстеленных на земле; под мостами, на набережных и во дворах. Наверняка не меньше их скрывается в домах, предназначенных под снос, недостроенных новых домах, бомбоубежищах, гаражах, железнодорожных вагонах, на лестницах, чердаках и в мастерских. Или на лодках, катерах и в старых ржавеющих автомобилях. Многие из них бродят по станциям метро и по Центральному вокзалу или пробираются на спортивные площадки и стадионы, а наиболее пронырливые проникают в подземные инженерные коммуникации с путаницей коридоров и самых разнообразных туннелей.

В эту ночь полицейские в штатском и униформе трясли тысячи людей, будили их и заставляли вставать, светили им фонариками в заспанные лица и требовали от них удостоверения личности. Многим «повезло», и полиция беспокоила их несколько раз – четыре, пять и даже шесть. Они передвигались с места на место, и их снова догоняли другие полицейские, такие же усталые, как и они сами.

На улицах было спокойно. Даже проститутки и торговцы наркотиками не осмеливались высунуть нос. Очевидно, они не поняли, что на этот раз у полиции меньше времени, чтобы заниматься ими, чем когда бы то ни было.

В среду около семи часов утра облава начала постепенно ослабевать. Невыспавшиеся, с кругами под глазами, одни полицейские, спотыкаясь, брели домой, чтобы поспать пару часов, другие валились, словно их били по лбу, на деревянные скамейки и диваны в дежурках и других помещениях разных полицейских участков.

В эту ночь в самых разных удивительных местах нашли множество людей, однако никого из них не звали Ингемунд Рудольф Франсон.

В семь часов они добрались до управления полиции на Кунгсхольмсгатан. Они уже так устали, что почти ничего не чувствовали и ничего не замечали. Скорее казалось, что у них открылось второе дыхание.

Колльберг стоял перед большим планом города.

– Рабочий в садоводстве, – сказал он. – Работал в городском управлении парков. Проработал восемь лет в городских парках и за это время наверняка все их изучил. И до этой минуты еще не покинул центр города. Остается на территории, которая ему знакома.

– Только на это и можно надеяться, – сказал Мартин Бек.