Виктор Пронин - Банда 6

— Я вижу, вы хорошо в этом разбираетесь?

— В чем?

— В том, как ведет себя человек после совершения убийства, какие поступки совершает, как сам себя губит... Откуда у вас столь странные знания?

— Я же бывший мент, — рассмеялся Вохмянин. — Мы с вами одной крови.

— Да? — Пафнутьев снова приник к окну. И увидел, как от сарая к дому, по лужам, взламывая легкий ледок, босыми ногами идет Света. — Если она убила старика или хотя бы приложила к этому руку, то зачем ей туда мчаться? — спросил Пафнутьев и сам себе ответил: — Сие есть тайна великая, непостижимая.

— Преступника всегда тянет на место преступления, — заметил Вохмянин, снова уставившись в экран телевизора — на этот раз там мелькали кадры разбомбленного туберкулезного диспансера.

— Прямо вот только убил и сразу назад тянет? — поинтересовался Пафнутьев.

— Я бывший мент, а вы нынешний... Вам виднее.

— Конечно, — кивнул Пафнутьев. — Вне всякого сомнения.

— Вот и я о том же. — Вохмянин просто не мог допустить, чтобы последние слова в разговоре были не его, чтобы собеседник подвел итог беседе.

Пафнутьев склонил голову к плечу, потом к другому, все это время с нескрываемым удивлением рассматривая затылок Вохмянина — плотный, мясистый, с округлыми поперечными складками. Он видел, что тому мучительно хочется оглянуться, посмотреть на Пафнутьева, оценить его отношение к своим словам. И эти его душевные муки четко отразились на затылочных складках — они налились красным цветом, слегка увлажнились, Вохмянин протер их платком, но так и не оглянулся.

В прихожей хлопнула дверь — вернулась Света. В каминный зал она не вошла. В наступившей тишине послышались ее легкие шаги по винтовой лестнице. Все понятно, ей надо было срочно надеть на ноги что-нибудь теплое.

— Как бы не сбежала, — обронил Вохмянин, не оборачиваясь.

— Авось, — ответил Пафнутьев.

В этот момент входная дверь хлопнула посильнее.

Все обернулись на грохот — в арочном проеме каминного зала стоял Шаланда.

Пафнутьев ощущал полнейшую растерянность — события происходили не так, как он предполагал, да и не те события, которых можно было ожидать, совсем не те события. На второй день после многократной смерти Объячева на острие всех событий неожиданно оказался бомж, человек, который, казалось бы, ни к чему не имел отношения, которого попросту терпели из жалости, из странной такой жалости. Так жалеет хозяин поросенка, чтобы в конце концов его зарезать к Новому году, так можно жалеть кур или вообще любую скотину, но бомж...

— Как он тебе показался? — спросил Пафнутьев у Худолея.

— Святой человек. Божья тварь.

— Крокодил — тоже божья тварь, — заметил Вохмянин.

Пафнутьев опять удивленно вскинул брови, склонил голову к плечу, осознавая нечто важное для себя. Бомж в петле, окровавленная пуля в кармане, не найти ее невозможно. Пистолет не прятал, сам не скрывался, утро провел с Худолеем, никуда не торопился.

Он тоже убийца?

Не похоже.

А что касается Светы, то не могла она в одиночку затолкать бомжа в петлю, да и он не позволил бы поступить с собой так нехорошо. Предварительно надо было его придушить, оглушить, сделать с ним что-нибудь такое, что лишило бы возможности сопротивляться. И потом этот ее пробег в комнатных шлепанцах по весенним лужам, в которые она проваливалась чуть не по колена... Зачем она побежала к сараю? Не знала, что там труп? Или вспомнила какую-то подробность, которую упустила во время своего первого посещения... В таком случае она ведет себя отчаянно, но грамотно, опытно, дерзко. Способна ли на это комнатная красавица. И такая ли уж она комнатная?

— Входи, Жора, — устало сказал Пафнутьев Шаланде, который все это время стоял в дверях. — Присаживайся, здесь есть где присесть. — Да, пока не забыл, — повернулся Пафнутьев к Вохмянину. — Кто-нибудь еще, кроме вас, видел, что Света днем бегала к сараю?

— Васыль видел, — кивнул Вохмянин на строителя. — Мы вместе с ним наблюдали за странным поведением этой красотки.

— Все так и было? — спросил Пафнутьев у Вулыха.

— Было... Так или почти так.

— Что вы имеете в виду?

— Я не видел, чтобы она входила в сарай. Шла к сараю — да, видел. Возвращалась обратно — видел. Была ли Света в сарае — не знаю.

— Что же она, ручку двери поцеловала и вернулась? — хохотнул Вохмянин.

— О поцелуях чуть позже, — осадил его Пафнутьев. — Васыль, скажи... А как ты оказался у окна, именно у того окна, которые выходит на сарай, именно в тот момент, когда по дорожке шла Света? Как можно объяснить столь много совпадений, учитывая, что работа у вас сейчас в основном в подвале?

— А меня Вохмянин позвал. Иди, говорит, посмотри, как наша девица по лужам прыгает... Какие такие, говорит, у нее могут быть дела с бомжем? Неужели и его обслуживает? Я подошел к окну и посмотрел. Да, действительно, идет по дорожке. В резиновых сапожках.

— Она входила в сарай?

— Говорю же — не знаю, дверь не видна из окна. На какое-то время она скрылась за углом, потом снова появилась.

— Ты видел, как она скрылась и как снова появилась?

— Да, примерно так.

— И чем вы с Вохмяниным занимались все это время, пока она была для вас не видна?

— Курили... Вохмянин угостил сигареткой... Мы стояли и курили.

— Ждали, пока Света не появится?

— Не так чтобы уж и ждали...

— Смотрели в окно?

— Куда же нам еще смотреть? Не друг на дружку же... Слава богу, насмотрелись за последний год.

— И потом она появилась из-за угла?

— Да.

— Бежала? Спешила? Оглядывалась? Спотыкалась и падала?

— Нет, спокойно шла, — сказал Вулых и почему-то с опаской оглянулся на Вохмянина, который все это время неотрывно смотрел в экран телевизора, затянутый черными клубами дыма горящих нефтехранилищ.

— Ее не было видно пять минут, пятнадцать, час?

— Да нет, — успокоенно махнул рукой Васыль, решив, что уж в этом-то вопросе нет подвоха. — Сколько нужно, чтобы выкурить одну сигаретку? Пять минут? — спросил он у самого себя. — И пяти минут не прошло, как она появилась из-за угла. Минуты две-три.

— За это время она смогла бы повесить мужика, который крупнее ее, старше, наверняка сильнее. Смогла бы, успела бы?

— Светка?! — присел от неожиданности вопроса Васыль и снова оглянулся на Вохмянина. — Да ни за что! Ей сутки, год дай на такую работу — и не справится. Светка это так... В жизни она предназначена для другого.

— Для чего?

— Ну, это... Для радости... Для любви. Больше ничего не умеет. Да ей и не нужно других умений... В порядке девочка, — Васыль явно выдавал собственное отношение к Свете.

Все это время Шаланда с недовольным недоумением вертел головой, поворачиваясь то к одному говорившему, то к другому. Когда это ему наскучило и в разговоре возникла некоторая законченность, Шаланда решительно поднялся, взял у Вохмянина из рук пульт управления и переключил программу. На экране возникли титры последних новостей города.

— Мне кажется, вам пора наконец и делом заняться, — сказал Шаланда.

— Займемся, — охотно подхватил Пафнутьев. — Только ты, Шаланда, скажи — чем мы должны заняться, чтобы понравиться тебе, чтобы ты нас одобрил и даже восхитился?

— Я? Вами? Восхищаться? — обиделся Шаланда. — Это вы должны восхищаться мной с утра до вечера.

— Готовы! — не задумываясь, ответил Пафнутьев. Его настроение улучшилось, что-то важное узнал он в последнем разговоре, что-то забрезжило в той кромешной темноте, которая окружала его последнее время. Он готов был шутить, подковыривать самолюбивого Шаланду, терпеть от него любые насмешки — все это уже не имело никакого значения.

— Мы, наверное, пойдем? — опять поднялись строители. — Тут у вас разговоры серьезные...

— Да, ребята, идите. Я еще загляну к вам, — пообещал Пафнутьев. — У нас с вами есть парочка невыясненных вопросов.

— Каких вопросов? — остановились строители, уже готовые скрыться подальше с глаз следователя.

— Ну, как же! — воскликнул Пафнутьев со всей искренностью, на которую был способен в эти минуты. — Надо же нам, наконец, узнать, кто убил Объячева!

— Думаете, что мы знаем? — строители, кажется, и задавали вопросы, и отвечали хором. Не потому, что так им хотелось, — иначе не могли.

— Я в этом уверен! — с дурашливой твердостью заявил Пафнутьев. — И не только вы — все это знают. Но ваши знания распылены, разбросаны и представляют собой бестолковое скопище сведений. Поэтому моя задача — в этой куче разобраться, каждому клочку информации найти свое место, и тогда истина, единая, сияющая и бесспорная, откроется во всем своем великолепии.

— Как сказано, как сказано! — простонал Худо-лей. — Вот бы и мне так... Я бы далеко пошел.

— Пойдешь, — проворчал Шаланда.

— Тебе бы, Паша, президентские речи составлять, — продолжал Худолей. — Он бы тебя любил и дарил к праздникам всякие подарки.