Майор Пронин и тайны чёрной магии - Лев Сергеевич Овалов

кого указывали пальцем! Если бы тебя послали на работу в органы государственной безопасности, думаешь, ты действовал бы иначе? Не будь мещанином, не воображай, что ты благороднее и мужественнее других, задним числом это всегда легко делать, нет ничего легче, сохранив у себя даже волосы, плакать о чужих головах.

Происходили прямо-таки чудеса. Достаточно было самому безответственному человечку наклеить на хорошего и всеми уважаемого человека ярлык, как этот ярлык нельзя уже было отмыть никакими химикатами, он въедался в человека сильнее, чем тавро, выжженное калёным железом, случайное и нелепое обвинение делало человека на всю жизнь прокажённым, общение с ним становилось опасным, соприкасаясь с ним другой человек тоже мог легко подвергнуться остракизму.

– Однако Бог с ними, взывающими к справедливости задним числом, – говорил Иван Николаевич. – Излишняя слезоточивость не создаёт успокоения и тоже приносит вред. Но наибольшую опасность я вижу в другом. Множество людей, осуждая культ личности Сталина, слишком чтут свои личности…

Пронин саркастически улыбнулся.

Какой-нибудь самый добропорядочный прокурор обвинив десять лет назад некоего Иванова в намерении ниспровергнуть советский строй на основании того, что Иванову не нравились фуражки с синими околышами, и искренно считая, что красивее синих околышей нет ничего на свете неохотно берётся пересматривать дело этого Иванова; он вынужден это делать потому, что это уже декретировано, в вопросе о цвете пересмотра и сам может, чем чёрт не шутит, усомниться в том, что синий есть наикрасивейший цвет; оберегая самого себя от излишних сомнений, он затягивает рассмотрение дела и не торопится реабилитировать Иванова, он был бы даже рад оставить всё так как оно есть и если бы не неумолимое время, которое заставляет прокурора действовать иногда вопреки собственным желаниям, Иванов и по сей день находился бы в числе отверженных…

Вот этого-то отсутствия нетерпимости по отношению к самому себе Пронин больше всего боялся в людях!

Именно по этой причине Пронин недолюбливал Матвеева, тот охотно принимал заданное за действительное. Он немало поработал над делом Прибыткова и, надо отдать справедливость Улыбинскому районному прокурору, это было умело составленное и вполне обоснованное дело.

Евдокимов внимательное его прочёл и ни к чему не мог подкопаться.

Ну, сначала шли обычные установочные данные.

Фамилия, имя, отчество – Прибытков Евгений Савич, возраст – 53 года, национальность – русский, образование – высшее, специальность – инженер, социальное положение – служащий, происхождение – из крестьян, семейное положение – женат…

Всё самое обычное.

Но на вопрос о судимости следовал не очень-то благополучный ответ – был осужден в 1938 г. за контрреволюционную деятельность к десяти годам заключения в лагерях… Но это – куда бы ещё ни шло, только на основании этого в наши дни Матвеев не решился бы возбудить дело, он действовал гораздо осмотрительнее, то, что было в прошлом, только настораживало, важно было установить, как этого и требовал закон, совершил ли Прибытков преступление, теперь выяснить причины преступления и определить наличие улик, позволяющих содержать Прибыткова под стражей.

Протоколы допросов следовали один за другим.

Обвинить Прибыткова в том, что он уничтожил Савельева, движимый просто классовой ненавистью, было бы и несколько абстрактно и бездоказательно, на такое обвинение Матвеев не решился бы, слишком уж напоминало бы про огульные процессы 1937–38 годов, в наши дни такое выглядело бы юридическим архаизмом.

Матвеев был достаточно умен, чтобы не пойти на поводу у такого архаистического представления о «врагах народа». Нужна была какая-то конкретная и весомая причина для того, чтобы объяснить, для чего понадобилось Прибыткову убить Савельева, и такую причину Матвеев нашёл. И он сам и его помощники в течение нескольких дней шныряли среди рабочих МТС, толковали о том, о сём, выспрашивали обо всём на свете и нащупали – таки обрывок нити, который привёл их к Прибыткову.

В течение первого допроса следователь прокуратуры Оплачко, молодой человек, недавно окончивший юридический институт и с благодарностью принимавший каждый совет Матвеева, выяснял всего лишь одно обстоятельство – в каких отношениях находились между собой Прибытков и Савельев.

– Вы были дружны с Савельевым?

– Нет.

– А он дружил с вами?

– Я же сказал, что нет.

– Но вы были хорошо знакомы друг с другом?

– Нет.

– Но, во всяком случае, были в хороших отношениях?

– Не было между нами никаких особых отношений.

– Значит, не дружили друг с другом, были мало знакомы и вообще, никаких особых отношений между вами не было?

– Да, да, я уже сказал об этом.

– Почему же тогда Савельев бывал у вас дома?

– Ко мне многие заходили.

– Но Савельев бывал у вас по вечерам, после работы, задерживался у вас. В последнее время он к вам заходил?

– Заходил.

– Сколько раз?

– Раза три или четыре.

– Он к вам заходил в гости?

– Как сказать. И в гости, и не в гости.

– А нельзя ли точнее?

– Видите ли, я собирался усовершенствовать наш культиватор, а Савельев был очень смышлёный человек, вот я и решил с ним посоветоваться…

– Ну, и что же он вам посоветовал?

– Да ничего, мы вообще разговаривали.

– Это что же, он сам к вам зашёл?

– Не сам, а я его пригласил, я же вам сказал.

– Зачем же это вам, опытному инженеру, понадобилось советоваться с простым рабочим, что он мог вам посоветовать?

– Очень многое. Один ум хорошо, а два лучше. Практически испытывать культиватор пришлось бы ему.

– А сам он к вам не заходил?

– Нет, не заходил.

– А почему это вы решили советоваться именно с ним?

– Ну, потому что я считал его способным человеком.

– Других способных людей в МТС нет?

– Есть, конечно…

– Но вам понадобился Савельев?

– Да, мы просто были с ним в хороших отношениях.

– Но вы же отрицали, что были с ним в хороших отношениях.

– Ни в каких особенных отношениях мы с ним, разумеется, не были, но, в общем, ничего…

В результате первого допроса было установлено, что Савельев незадолго до смерти несколько раз заходил по вечерам на квартиру к Прибыткову и проводил там полтора-два часа.

Второй допрос был посвящён теме изобретательства.

– Что это за усовершенствованье вы придумали?

– Hy как вам сказать, вы не специалист, да, не все детали ещё продуманы, ну, оно должно ускорить обработку, собирать сорняки…

– Это что – усовершенствованье или изобретение?

– Ну, это уж я не знаю, как бы его оценили.

– Авторское свидетельство вы могли бы на него получить?

– Возможно.

– И это повысило бы ваш авторитет, как специалиста?

– Вероятно.

– И материально вы что-нибудь получили бы?

– Тоже вполне вероятно.

– Так, так… Скажите, а чьё это было изобретение?

– То есть, как… Я вас не понимаю?

– Чего ж тут не понимать… Я спрашиваю: чьё это было изобретение?

– Моё, я вам сказал.

– А может быть, наоборот, Савельев изобрёл, а к вам заходил посоветоваться?

– Да вы… Вы что ж это…

– Вы не волнуйтесь, это естественнее предположить, маловероятно, чтобы инженер звал тракториста советоваться, но если тракторист изобретает, он, конечно, пойдёт советоваться к инженеру…

– Значит, вы думаете…

– Я ничего не думаю, я говорю только то, что подсказывает мне логика…

Прибытков утверждал, что советовался