Тень - Виктор Александрович Шмыров

бросил все в земле, а сам за рубеж... Да, с другой стороны, в восемнадцатом-то у него в самом деле мало что нашли. Только вещи да посуда. Так, несколько десятков тыщ... мелочь по его масштабам!

— А он что? Объяснял как-то?

— Конечно! Тогда ревком им занимался. Да он твердил, что обанкротился на поставках кожи в армию. А так или не так, поди разберись, тогда не кончили, а потом Колчак пришел.

— И он, значит, сбежал, а денежки в землю?!

— Кто его знает, как там было... Но ушел без больших капиталов, точно. Во Франции дело почти с нуля начинал. — Вилесов задумчиво потер сухой ручкой щетинистый белесый подбородок. — А здесь почему мог оставить? Надеялся, может, что обратно вернется, никто же из них тогда нашу власть всерьез не принимал. Или боялся, что освободители по дороге того, грабанут; в армии-то колчаковской какого только сброду не было...

— Н-да... Короче говоря, существование клада не исключается?

— Конечно, конечно! — обрадовался Александр Григорьевич. — Именно так, не исключается!

— Ну, когда этот бродяга объявился?

— Дней десять назад. Или чуть больше, сейчас, вспомню... — Вилесов наморщил лоб. — Ну да, мы тогда выставку готовили к Дню защиты детей, значит, это накануне было, в субботу!

— Как он представился?

— Не помню точно... запарка была, а тут он. Начал что-то говорить, а мне не до него, попросил погулять, музей осмотреть.

— Недоверия он не вызвал?

— Нет, наоборот. Одет просто, аккуратно, разговаривал вежливо. Да я сразу и не понял, что он в связи с этими письмами, — указал Александр Григорьевич на принесенные им бумаги, которые Лызин с усмешкой уже успел пробежать и положить, подровняв, перед собой, — что он их автор. Только вечером, когда второй раз пришел, все объяснилось.

— Документы какие предъявил?

— Да нет, — снова заробел Вилесов, — не видел я документов, не догадался спросить, как-то не до того было. Он про письма вспомнил, я нашел, разговорились. А документы как-то не пришлось...

Лызин снова усмехнулся, но уже не добродушно, а сердито:

— И вы ему сразу поверили!

— Да нет. Не совсем...

— Чего ж кладоискательством занялись?

— Очень уж он сам уверен был. Только-только освободился, бросил все, даже домой не заезжал, сразу через полстраны сюда, на последние, можно сказать, деньги, а мы ему сразу от ворот поворот? Вот и решили, пусть покопает... Ведь даже, если клад и есть, найти его на такой усадьбе сложно, там больше пяти гектар.

Лызин хмыкнул.

— Ну, рассказал он вам о сокровищах, дальше что?

— Потом копать стал.

— Один?

— Да нет, мы к нему Галину Петровну приставили, — поспешил Вилесов, почувствовав в интонациях следователя новый упрек в ротозействе, — научного сотрудника отдела древней истории. Она археолог по специальности.

— Ну! Копать, значит, умеет? По науке клад искали! А где она сейчас, ваша Галина Петровна?

— В Перми, на семинаре. К следующей неделе вернется.

— Понятно... — протянул Валерий Иванович. — Ну, и нашли чего?

— Да нет, до субботы ничего не было. А потом он стал траншею рыть, после обеда радостный прибежал, стопку мисок принес. Но миски эти к олинским кладам отношения не имеют, они еще в восемнадцатом веке, лет за сто до его рождения, были сделаны.

— Где они сейчас?

— В музее, в кабинете у меня. Нужны? — И, увидев утвердительный кивок, заспешил:

— Давайте я позвоню! Кто это? Марина? — спросил, набрав номер. — Слушай, Мариночка, у меня в кабинете на окне стопка мисок, да, да, тех самых, принеси, пожалуйста, в милицию, в кабинет к Лызину, прямо сейчас, да, да, мы ждем! Ну вот, — довольно повернулся к Валерию Ивановичу, — сейчас принесут.

— А миски эти, — спросил тот, — он один, без археолога вашего нашел?

— Да... — снова растерялся Александр Григорьевич. — Я понимаю, его, наверное, не нужно было одного оставлять, но людей у нас и так мало. Лето, отпуска... Да и вообще...

— Понятно, понятно, — махнул рукой Лызин, но так махнул, что Вилесову показалось: мол, шляпа ты, старая шляпа!

— Значит, вы считаете, что к Олину находка отношения не имеет?

— К последнему Олину, — уточнил Вилесов.

— Ну, конечно, к последнему, — согласился Лызин. — А как он на это прореагировал?

— А я ему ничего не сказал.

— ?!

— Да он так обрадовался, что у меня духу не хватило разочаровать. Думал — потом. А он считал, что на верном пути, такой обрадованный, даже обедать не пошел, хотя столовая закрывалась, обратно побежал. В воскресенье же, к вечеру, зашел, сказал, что под брандмауэром ничего нет. Расстроенный очень был, больше я его не видел.

— То есть к вам в музей он больше не заходил?

— Нет, не заходил. Ни позавчера, ни вчера. А сегодня я сам был у Лобанихи, он у нее останавливался, так она говорит, тоже со вчерашнего дня не видела, не ночевал. Ругается, говорит, сбежал и не заплатил.

— Ругается, значит, — откликнулся Лызин. — А может, он в самом деле сбежал? Надоело ковырять землю, вот и уехал. А?

— Может, и уехал, — насупился, обидевшись на ехидные лызинские интонации, Александр Григорьевич. — Найти его надо...

Лызин помолчал, глядя куда-то в сторону, пожевал губами.

— А зачем? Зачем, спрашиваю, искать? — спросил вдруг резко, повернувшись к Вилесову, лег почти грудью на столешницу. — Чтобы с Лобанихой рассчитаться? Или вы полагаете, клад он нашел и скрыл? Тогда пишите заявление! На каком основании дело возбуждать? Если мы так каждого ханурика искать будем, то...

— Не знаю, — надулся вконец Вилесов. — Не знаю насчет клада. Не думаю. Но узнать надо, да и не дело так — копал, копал, бросил и уехал, не сказавшись.

— И еще, — добавил, помолчав. — Он у меня еще деньги увез...

— Как увез? Украл?

— Да нет, я ему сам дал, авансом. Кончились у него, перевода не было. Он за это должен был дрова расколоть. Мне за них отчитываться надо, пятьдесят рублей. Не расколол ни полена.

— Так, так. Ну вот, еще и деньги! Еще что-то есть?

— Да... — замялся Вилесов. — Он у брандмауэра грядки с клубникой перекопал. Технички детдомовской. Она возмещения требует, в суд грозится