Елена Топильская - Темные силы

— Но ведь сатанисты — это не только язычники? — спросила я.

— Нет, конечно. Вообще Сатана — это не черт с рогами, как его обычно представляют. Сатана — это просто сила, которая владеет человеком. Вы ведь знаете, что в обществе существуют определенные догмы и стереотипы, касающиеся представлений об окружающем мире, поведения в обществе, любви и семейных отношений, так? Сатанист же свободен от этих догм.

— То есть плюет на общество и ведет себя, как хочет? — это спросила я, а Синцов поддакнул.

— Не обязательно. Я ведь сказал, он от догм свободен. Иными словами, он не следует какому-то правилу поведения, только потому, что оно — правило. Если какое-то правило согласуется с его миропониманием, то почему бы его не исполнять?

— И все? — Андрей недоверчиво глянул на священника. — Чем же тогда сатанисты опасны?

— Разве я сказал, что они опасны? — удивился отец Шандор.

— Ну… Это ведь подразумевается? Церковь, ведь не может хорошо относиться к сатанистам?

— Церковь терпимо относится ко всем заблудшим, — мягко пояснил священник.

— Но это же не означает, что церковь спокойно относится к сатанистам, а?

— Нет, конечно, — отец Шандор вздохнул особенно тяжело, — Господь несет в мир Любовь и Гармонию. Сатана же — противник Любви и Гармонии.

— Что-то я слышал про это, — проговорил Синцов. — А сатанисты основали церковь Сатаны, и поклоняются ему. Так?

С невысокой колоколенки раздались деликатные удары колокола. Священник вздрогнул.

— Простите. Не хочу, больше об этом говорить, — глухо произнес он. — Всего хорошего. Да благословит вас…

Он не договорил. Наклонив голову в знак прощания, повернулся и, все так же держа руки за спиной, медленно пошел обратно в церковь. Мы с Синцовым растерянно смотрели ему вслед. Наверное, он многое мог бы нам рассказать, и про Пашу Иванова, и про Эринберга. Но не хотел, и с этим ничего нельзя было сделать.

— Поехали? — тихо спросил Андрей.

Мы сели в машину. Библию я небрежно бросила на заднее сиденье. Синцов посмотрел, но ничего не сказал.

В Питере мы были через два часа.

8

Дома мои муж и сын под руководством Горчакова лениво паковали вещи для переезда. Синцов привез меня, поднялся выпить чайку, чаек плавно перетек в другие напитки, и он с удовольствием остался помочь.

В принципе, уже и так был бардак, а с появлением нас с Синцовым он усугубился. Все бестолково перемещались по квартире, ругались друг с другом, роняли мебель и спорили о необходимости брать ту или иную шмотку, поскольку взгляды на жизненно необходимые вещи у членов моей семьи расходились. Я слонялась следом за ними, подбирая то, что они потеряли, напоминая, что нужно упаковать зубные щетки, трусы, носки и тэ пэ. Они огрызались в совершенно одинаковой манере и ровно через три секунды забывали о том, что я сказала, после чего начинали с новой силой обвинять друг друга в том, что один увел у другого важные предметы туалета.

Наконец я потеряла терпение, затолкала Горчакова, Синцова и Стеценко на кухню, где они получили возможность за рюмкой водки обсудить женскую бестолковость и неорганизованность, а сама за полчаса собрала себя и ребенка. То, что осталось после сборов, я упихала в Сашкину сумку и застегнула на ней «молнию». С облегчением решив, что можно ехать к Сашкиным родителям, я отправилась на кухню чего-нибудь погрызть, поскольку днем ела только в областном райотделе — три редиски и бутерброд с копченой рыбой, но была остановлена на полпути звонком в дверь.

Очень кстати (в кавычках) явилась моя закадычная подружка Регина в совершенно невероятной весенней шубке из белых кружев, в облаке дорогого парфюма, накрашенная как на подиум. Принесла мне в подарок помаду невообразимого цвета; я про себя решила, что употребить ее смогу, только если буду приглашена на вечеринку трансвеститов. Регина же, похоже, была накрашена именно такой помадой, и ей это шло.

Распахнув дверь на кухню и встав в проеме в своей необычной шубке, Регина привычно насладилась произведенным эффектом, не глядя скинула ее на руки моему мужу, потом выбрала, с кем из мужиков рядом сесть, жеманно выпила водки и обрушилась на меня с упреками.

— Я же твоя лучшая подруга! Весь город знает, что у тебя ЧП, а я узнаю об этом не от тебя, а от посторонних!

— И от кого же?

Регина метнула быстрый взгляд на Горчакова, а тот сделал вид, что его нет на этой кухне. Из чего я поняла — Регина узнала обо всем от Лены Горчаковой. Может быть, и сам Алексей ярких красок добавил. — Какая разница? — агрессивно спросила она. —Расскажи лучше все по порядку.

Но мне самой даже не пришлось трудиться: мой муж и Горчаков наперебой стали посвящать Регину в подробности чрезвычайного происшествия.

— Все понятно! — наконец сказала она и довольно откинулась на стуле. — Что дальше?

— Дальше? — переспросил Синцов. — Психа надо ловить. Благодетеля его искать. Маша, обещаю, я тебе его из-под земли достану.

— Да? — без энтузиазма отозвалась я. —И что? Воцарилась пауза. Регина немедленно в нее вклинилась.

— Одну минуточку! — сказала она. — Как ты сказал? «Психа ловить»? Некорректно выражаешься.

Синцов оторопел.

— То есть? Я что, на кухне у друзей обязан корректно выражаться в адрес тех, кто им проблемы создает?

— Вообще приличный человек обязан корректно выражаться даже в туалете, наедине с самим собой. — Регина сопроводила свои слова такой обворожительной улыбкой, что Синцов, напрягшийся было, тут же растаял и галантно поцеловал ей ухоженные пальчики, правда, со словами: «А я в туалете вообще не выражаюсь».

— Вы вообще слышали про понятие политкорректности? — Регина прикурила какую-то ароматную сигаретку от синцовской зажигалки. — Вот скажешь про кого-нибудь, «псих», тебя услышат, и в суд. За защитой чести и достоинства. Миллионный иск. Твое имущество арестовывают, тебя пускают по миру, жена тебя бросает, дети отрекаются, с работы выгоняют, собаки кусают, официанты не обслуживают. Не говоря уже о том, что это просто неприлично.

— Хорошо, а если это действительно псих? — это мы спросили хором.

Я напомнила уважаемому собранию историю, вычитанную у Кони, про молодых юристов, которые на заре судебной реформы 1864 года подговорили, только для того, чтобы создать прецедент, молодого пастуха обратиться в суд с иском о защите чести и достоинства к старшему пастуху, за то, что тот подпаска обозвал «дурным». Старик искренне не мог понять, за что же его приговорили к штрафу. «Он же дурный и есть, как есть дурный, я же правду сказал». Ему предложили не отягощать своего правонарушения повторением оскорбления. Тогда он, хитро прищурившись, спросил: «Ладно, а если дурного человека, ну как есть дурного, умным назвать, за это не накажут?» Его заверили, что нет, за это не накажут. Тогда он в пояс поклонился юристам и сказал: «Ну спасибо вам, разумные панове судьи, за то, что меня, дурака, уму-разуму научили»…Повеселились все, кроме Регины, которая снисходительно на нас досмотрела.

— Надо искать эвфемизмы. Нельзя говорить про человека, употребляя характеристики его физических и психических недостатков. Вы же знаете, негров в Америке никто неграми не называет, только афроамериканцы. То есть такие же американцы, как и все остальные, только африканского происхождения.

— А что, негр — это недостаток? — поинтересовался мой ребенок, задвинутый в угол. Его не удостоили ответом.

— Ну и какие же они тогда американцы, раз африканского происхождения? — резонно возразил Регине Горчаков.

— Возможно, никакие. Но так они не чувствуют себя ущемленными.

— Да плевать я хотел на их чувства!

— Ты что, расист, что ли?

— Говоришь, про физические недостатки нельзя упоминать? Интересно, какой эвфемизм ты употребишь для худого? — задумался Горчаков. — Тощий — это ведь тоже обидно. Дохлый —еще хуже. Малахольный — тоже не вариант.

— А разве худой — это недостаток? — удивился мой сын, рассматривая Горчакова, который с трудом помещался на стуле. Тот на Хрюндика цыкнул.

— Может, щепковидный? — предложил Синцов.

— Или узкотелый, — добавил Стеценко.

— Тогда уж глистообразный, — решил поучаствовать Хрюндик, давясь от смеха.

Не придя к согласию, обратились за помощью к эксперту по политкорректности.

— Элементарно, — бросила Регина. — Худой —это вертикально ориентированный.

Мы все пораженно замолкли, а потом зааплодировали.

— Классно, — отметил Горчаков. — А толстый, значит, горизонтально ориентированный?

Прежде чем кивнуть, Регина дольше, чем этого требовали правила политкорректности, задержалась взглядом на очертаниях Лешкиного тела. После этого мужики как с цепи сорвались, упражняясь в политкорректных определениях, наперебой выкрикивая:

— А глухой — это визуально ориентированный!

— А слепой — аудиально ориентированный!