Фридрих Незнанский - Плутоний для «Иисуса»

Как бы не так! Оперативный работник достал заранее припасенную фомку — старинный воровской инструмент, нечто среднее между монтировкой и укороченным ломиком, приладил загнутые зубцы к тому месту, где в двери врезан замок, и начал потихоньку отжимать дверь.

— Ну, ребята, вы даете!.. — только и смог произнести потрясенный Турецкий.

— Да ниче, — усмехнулся Сергеев. — Мы привыкшие.

И затем добавил, уже обращаясь к оперативникам:

— Вы поосторожнее! Еще пальнет через дверь.

В этот момент раздался голос Боброва:

— Эй вы! Уговорили! Дверь-то не ломайте — открою сейчас!..

— Смотрите в оба! — успел громко прошептать Сергеев. — Чтоб не подловил!

Ключ, вставленный в скважину изнутри, стал с трудом поворачиваться против часовой стрелки.

— Уже сломали, наверное, черти! — ворчал Секач.

Все напряженно замерли, прижавшись к стенам по обе стороны от двери…

— Ну?

Он стоял в дверном проеме, засунув руки в карманы ярких спортивных штанов. В карманах могло быть что угодно — просто пудовые кулаки, нож, пистолет или граната.

Группа захвата и Турецкий с Сергеевым форму не надевали, бронежилеты были спрятаны под куртками и пальто, автомат Калашникова специальный сейчас не имеет только ленивый, поэтому Гена Бобров пока ничего не понимал, раскачивался на пороге с пятки на носок, совершенно игнорируя направленные на него стволы автоматов.

— Вишь ты, какой оравой явились! Ну и чего вам?

В этот миг сзади неслышно подкрались те трое, что влезли через окно при помощи пожарной машины. Двое взяли, как в железные клещи, в свои руки запястья Боброва прямо так, как они покоились — в карманах. Третий упер Геннадию в спину автоматный ствол и строго попросил:

— Не двигаться!

Подскочили помочь еще и те, что ломились в дверь.

Взятый врасплох Секач не сопротивлялся. Из его карманов оперативники извлекли пистолет и гранату «лимонку». К счастью, чека оказалась на месте.

Скованного наручниками Боброва Турецкий в сопровождении двоих милиционеров повез в райотдел, а Сергеев с помощниками остались проводить осмотр помещения.

Александр Борисович не продумывал тактику допроса Геннадия Боброва, не готовился к изнурительному и долгому поединку с подозреваемым. В данном случае успех следственных действий зависел только от того, сумеют ли найти сыскари доказательства.

Геннадий сидел перед следователем на привинченном к полу табурете. Сидел прямо, расслабленно опустив широкие от накачанных мышц плечи.

— Начнем? — спросил Турецкий.

Секач подавил зевок, спросил в свою очередь:

— Спать не хотите?

— Уже перехотел. А что?

— Ничего! Я поспал бы.

— Чем быстрее мы закончим, тем быстрее вы сможете отправиться в камеру.

— В камеру? Это за что же?

— Сейчас с вами вместе и выясним.

— Ну прям! Буду я вам помогать самого себя засадить!..

Александр придвинул к себе протокол допроса подозреваемого.

— Так как при вас не обнаружено никаких документов, удостоверяющих личность, назовите, пожалуйста, имя, фамилию, отчество.

— Бобров, Геннадий Леонидович.

— Следователь Турецкий, — представился Александр Борисович и спросил: — О каком это генерале вы говорили перед задержанием?

— Я?

— Вы.

— А то не знаете!

В этот момент в дверь постучали. Вошел сержант с большой папкой в руках. Обойдя стороной сидящего почти в центре комнаты Секача, он подошел к столу и отдал ее Турецкому. Сверху к папке был прикреплен белый квадратик листка для записей, на нем размашистым почерком Сергеева написано: «Колоть не придется, все нашли».

Бобров молчал, но смотрел на папку настороженно.

Александр Борисович откашлялся и сказал официально:

— Гражданин Бобров, вы задержаны по подозрению в убийстве.

Секач подпрыгнул на табурете так, что та натужно заскрипела под тяжестью крепкого тела.

— Вы че?! Вы думаете, я Генерала?..

— Нет. Речь не об этом преступлении.

— О чем тогда?

— О том, что было в Челябинске.

— А-а!.. — даже улыбнулся Бобров. — Не, не шейте мне это! Я Смысловых не убивал!

— Вы неопытны, Геннадий Леонидович. Боюсь, что раскалывать вас было бы совсем неинтересно. И не заметили, как проговорились, я ведь вас совсем не об этом спрашиваю…

Жесткое, загорелое лицо Секача приняло глуповатое выражение.

— Что — проговорился? Что? Не пойму, чего вам надо.

— Пока я спрашиваю об убийстве Кондратьева Григория Константиновича, которое имело место быть два года назад.

— А я при чем?

— Вы его застрелили, потом хотели устроить пожар в квартире, но поторопились…

— Чего — поторопился?

Бобров, судя по всему, был выбит из колеи, никак не мог собраться с мыслями, задавал бестолковые вопросы, словно отбрехивался.

— Вы, Геннадий Леонидович, сначала зажгли бумаги и тряпки, а потом уж вспомнили, что есть газ, открыли все четыре конфорки, но взрыва не получилось — тот костерок, который вы разожгли, сожрал кислород, необходимый для создания взрывоопасной смеси.

Бобров затряс головой, словно прогоняя пугающее его видение.

— Подождите-подождите! Я ничего не подписал пока, так?

— Да.

— Тогда вопрос: откуда вы знаете?

— Вы фильм «Семнадцать мгновений весны» хорошо помните?

— Ну так… А при чем тут?..

— В этом фильме есть Мюллер, который говорит: то, что знают двое, знает и свинья.

Секач хмыкнул:

— Это вы о себе так грубо?

— Нет, — улыбнулся Турецкий. — Себя я, иногда случается, уважаю. Вы к словам не цепляйтесь, они иногда имеют иносказательный смысл. А что касается ваших подвигов, Геннадий Леонидович, то они достаточно подробно изложены в этой папочке, а подготовил ее для ознакомления сам Фрол Колбин по кличке Генерал.

— Зачем это ему было надо?

— Предполагаю, для того, чтобы держать своего верного Секача на коротком поводке.

Бобров криво усмехнулся:

— И кличку знаете?

— Знаем.

— Говорите, значит, на коротком поводке? А если вы меня на понт берете?

— Нам ни к чему. Если бы вы были подозреваемым без такого увесистого мешка улик за спиной, тогда да, возможно, в какую-нибудь игру поиграли бы. А так вы можете только удостовериться, что Генерал, оформляя ваше досье, ничего не напутал. Ну и, конечно, душу облегчить чистосердечным признанием.

— Вот только про душу не надо, гражданин следователь!

— Отчего же, Геннадий Леонидович? Мне с вами играть в кошки-мышки ни к чему, поэтому и обещать ничего не стану.

— Нужны мне ваши обещания!

— Я понимаю, наша встреча для вас совсем некстати. Вы уже успели почувствовать себя авторитетом? Нет? Тогда, думаю, вам обидно. Только мне кажется, Генерал совсем не строил в отношении вас такие великолепные планы: он сам собирался жить и править, у него есть жена. Вот она и станет наследницей его богатств. Слышите, богатств. Но не власти. Власть достанется не вам. И не потому только, что вы попались в лапы правосудия. Если бы на воровском сходе вас рекомендовал Фрол Колбин, его товарищи по ремеслу еще посмотрели бы, а уж без него и подавно… К тому же вами, бедный Секач, Колбин эффективно пугал свою местную шоблу — этакий таинственный, никому не известный убийца. В Москве на сходняке таких, как вы, больше чем достаточно будет, но никому из них не светит покомандовать парадом. Если бы Фрол пожелал сделать вас своим преемником, он бы ввел в курс своих дел, что, с кем и когда делать, кому доверять, кого проверять. Не было такого доверия! Ведь он не взял вас на то совещание с Тузиком, которое кончилось трагедией. Так же как не взял никого другого, правильно? Или вы там были?

— Не был.

— Ну вот, наверное, вы не знаете даже, какой проект они хотели осуществить?

Бобров посмотрел на следователя испытующе.

— Ловите небось? Хотите, чтоб ляпнул вам в масть?

— Не хочу. И так нетрудно догадаться. А чтоб ты не думал, что я хочу оболгать твоего покойного вождя и учителя, послушай кусочек записи, которую оставил в тайнике на твоей же хате хитроумный Генерал.

Турецкий включил приготовленный заранее кассетный магнитофон, вставил в гнездо кассету, и после недолгого шипения раздался густой, хрипловатый, властный голос, который, несомненно, был знаком Геннадию Боброву:

«Боброва Геннадия я прихватил на горячем, когда он Свиноматку завалил. Он, конечно, пидор с перераздолбанным дуплом, и не наша вина, что приходится с такими работать. Пригрел я этого быка, брал лаской и деньгами, потому как он полный отморозок, с какой-то войны вернулся трошки не в себе. Зато из любого ствола лупит как черт! Передаю братве этого кадра, если со мной что случится, с тем что человечка можно подрядить на одну-две аккуратные замочки. Потом лучше убрать, в разнос пойдет. Я долго его пестовал, нянькался, а у вас может терпения не хватить. А для того чтоб не артачился, я его компрой как следует придавил. Значит, первое — это Свиноматка, тут полный грех на нем…»