По делу обвиняется... - Вильям Михайлович Вальдман

— Ты знаешь, я не ханжа. Но мне омерзительны пьяницы. Пьяница — скот, недочеловек, позор общества, его смердящий нарост. Мне иногда становится страшно: метастазы алкоголизма порой проникают в самую суть жизни, и тогда жизнь становится последним кругом данного[3] ада. Чего мы ждем с нашей гуманностью, все чаще переходящей во всепрощение? Что пьяницы выродятся? Станут хорошо работать? Бросят пить? Хулиганить? Перестанут давать неполноценное потомство? У-то-пи-я!

— У тебя есть программа действий? — заинтересовался будущий социолог.

— Изволь. Нужны жесткие меры изоляции деградирующих в пьянстве элементов от общества. Зараза не должна расползаться. Человеку должно быть запрещено законом становиться идолопоклонником Бахуса: пьянство — правовая, а не только моральная категория!

— Знаешь, довольно неплохо у тебя получилось, — говорит Алишер. — Я готов подписаться под всем, что ты сказал. Но почему же появляются пьяницы? Среди них, заметь, немало неглупых людей. Они не могут не видеть, в какую пропасть их тащит алкоголь. И все равно пьют! Где же сила интеллекта? Почему у них не срабатывает, наконец, инстинкт самосохранения?..

Николай ценил в людях обязательность и пунктуальность. Он любил говорить, что необязательность одного человека приводит в силу диалектической взаимосвязи к необязательности других людей и тогда уже ни о каком порядке речи быть не может. Более того, он считал, что необязательные люди более склонны к правонарушениям, ибо в определенный момент начинают считать, что требование закона не обязательно для них. Вот, почему, когда кто-либо из вызванных Сосниным не являлся вовремя, это сразу приводило его в плохое расположение духа.

— Я вас просил, — раздраженно выговаривал Соснин в телефонную трубку, — к четырнадцати часам обеспечить явку вашего сотрудника Крюкова. Сейчас, — он посмотрел на часы, — четырнадцать тридцать пять, но его нет.

— Ой, я передала, не знаю, почему он не пришел. Я через завотделом передала, — оправдывался девичий голосок. — Я сейчас узнаю... Вы подождете?

— Разумеется.

Прошло несколько минут.

— Вы знаете, оказывается, он второй день не выходит на работу. Видимо, заболел.

— Что значит «видимо»?

— Раз не пришел, значит, заболел.

— Что же, его никто не навещал?

— А у нас этим страхделегат занимается, она сейчас в отпуске.

— Ладно, дайте адрес Крюкова.

«Придется к нему вместо страхделегата сходить», — подумал он.

Записав адрес, Николай решил, что навестит Крюкова завтра с утра, но, когда вошел Туйчиев и рассказал ему о беседе с Аванесовой, Николай загорелся.

— Знаешь, я, пожалуй, сейчас к нему съезжу. Больно уж любопытные вещи ты о нем рассказываешь.

— Не я, а Аванесова, — уточнил Туйчиев.

— Все равно, ждать нечего. Время почему-то никогда не было нашим союзником. Постоянно приходится играть на опережение.

— Давай, давай. Езжай, все равно тебя не остановишь. Но если он плохо себя чувствует, то не терзай человека. Пусть сначала поправится.

Крюков жил недалеко от центра в старом доме. Собственно, дома в точном смысле и не существовало, а был двор, в котором находилась масса квартир. Вход в каждую из них огорожен заборчиком, и непременной принадлежностью являлся хоть кустик зелени, неизвестно каким чудом произраставший среди кирпичных дорожек и асфальта.

По опыту Николай знал: в таких дворах искать нужную квартиру по номеру — занятие малоперспективное, поэтому сразу позвонил в ближайшую дверь. Ему повезло: он попал на соседку Крюкова, старушку лет семидесяти, но очень бодрую и словоохотливую.

— Здравствуйте, — обратился к ней Соснин, — не подскажете, где Крюков Владимир Григорьевич проживает?

— Да здесь и проживает, — старушка махнула рукой в сторону соседнего палисадника, но, когда Николай поблагодарил и направился к выходу, она его остановила: — Только дома нет его. А вы кем ему будете, может, что передать?

— Я с работы его, мамаша.

— Что, и на работе Володи нет? — удивилась старушка. — Он ведь дома не ночевал, — пояснила она, увидев недоумение Соснина.

Николай понял, что дальше скрывать истинную цель своего визита не имеет смысла.

— Не с работы я, мамаша, а из уголовного розыска, из милиции, в общем.

При этих словах старушка всплеснула руками и даже присела от удивления.

— Что же с ним сделали, с Владимиром Григорьевичем?

— Да ничего с ним не случилось, — успокоил ее Соснин. — Просто поговорить мне с ним надо. Так вы говорите, дома не ночевал?

— Не ночевал, — подтвердила она. — Как приехал на машине часа в четыре, минут пять побыл и опять уехал. Больше и не был.

— А что, у Крюкова машина есть?

— Да, недавно купил.

— Гараж у него где?

— Гаража нет. Вон там закуток, видите? — она показала в глубь двора, где виднелась кладовка. — Там и держит. Только брезентом накрывает.

— Значит, говорите, на машине уехал? — опять спросил Соснин. — А машина у него какая?

— Легковая.

— Я понимаю, легковая, — рассмеялся Николай. — Про марку я спрашиваю.

— Да откуда же мне марку знать. Зеленая она. Вот погодите, сейчас я внука позову. Рустам! — крикнула она, открыв дверь. — Сюда иди.

Вышел мальчик лет одиннадцати и вопросительно посмотрел на бабушку.

— Послушай, Рустам, — обратился к нему Соснин, — ты не знаешь, какая машина у вашего соседа дяди Володи?

— «Жигули», — мгновенно ответил Рустам.

— «Люкс»? — попробовал уточнить Соснин.

Мальчик отрицательно замотал головой:

— Не, ноль-первая.

— Молодец! — похвалил Николай. — Разбираешься. Ну а номер какой?

Номера Рустам не знал. Не знали его и другие соседи. Все говорили, что машину Крюков приобрел недавно и она зеленого цвета.

«Что же получается, — думал Соснин, — неужели Крюков? А как же женщина? А может, женщины? Прав Арслан, когда говорил, что возможно перед ними не одна, а две женщины. Одна в театре, другая на работе. Нет, пока я не располагаю фактами, но все равно уверен: женщина одна. А как же Крюков? Может, Крюков плюс незнакомка против Фастовой? Почему незнакомка, а если это Мартынова? Чушь! Ерунда! Станет он блокироваться с кем-то, да еще с Мартыновой, против любимого человека. Любимого — это верно, но ведь Фастова отвергает его любовь. А сын говорил — любит... Парень мог и ошибиться... Ну и пусть любит. Даже если так, то это не исключает ее нежелания сойтись с ним. Сын-то против, а сына она боготворит...

Да не это все важно. Как