Я сбился со счета после пятидесятого убийства. Серийные убийцы Азии. Основано на реальных событиях - Галка

этим ожиданиям. Он рос болезненным и слабым, отставал в развитии от сверстников. Его отец решил, что все из-за неудачно подобранного имени, и переименовал сына в Карно. Так звали героического воина из древнеиндийского эпоса «Махабха́рата». На этом отец не остановился, а прибавил к имени еще и префикс «су», что означает «лучший». У Сукарно, таким образом, не оставалось иного выбора, кроме как стать кем-то выдающимся.

Вообще отношение к имени в Азии очень необычно для представителей западной цивилизации. Об этом хорошо сказано в резюме исследования Чжэн Янвэня и Чарльза Макдональда «Личные имена в Азии: история, культура и идентичность»: «Сейчас весь мир ведет переговоры о множестве систем именования. Некоторые из них совместимы с „нормативной“ системой паспортов и удостоверений личности, но очень многие — нет. Это особенно верно в Азии, регионе с одним из самых сложных именных устройств, включая прозвища и текнонимы, религиозные и корпоративные имена, „имена чести и смерти“, псевдонимы, имена в отставке, имена родов и кланов, местные и иностранные имена, официальные и частные имена».

Если говорить конкретно об Индонезии, то оценить всю сложность явления помогает работа Абдула Кохара Рони «Индонезийские имена: руководство по библиографическому списку». В 1969 году Абдул Кохар Рони приехал в Индонезию изучать положение дел в библиотеках. Он обнаружил, что местная система имен вызывает недоумение не только у иностранцев, но и у самих индонезийцев. Чтобы облегчить понимание вопроса, Рони предложил свою классификацию имен. Обобщенно можно сказать, что индонезийское имя может состоять из одного слова; нескольких слов, но без фамилии; нескольких слов с фамилией; нескольких слов с отчеством. И, будто этого недостаточно, личные имена могут сопровождаться титулами, которые запутывают еще больше.

Вот как говорит об этом исследователь: «Индонезийские имена усложняются использованием титулов, которые не всегда считываются как титулы и могут быть ошибочно приняты за один или более элементов самих имен. Эти титулы могут также быть сокращены, самостоятельно или вместе с именем». Далее автор приводит список из двухсот семидесяти четырех титулов со скромной оговоркой, что это, конечно же, не полный перечень.

Одного из приведенных в списке титулов — датук — был удостоен и Ахмад Сураджи. По-малайски это означает «дедушка». Так обращаются к наделенным властью и авторитетом мужчинам.

Но вернемся в самое начало жизни Сураджи, когда он был еще не «дедушкой», а беззаботным юнцом. Родители дали ему арабское имя Ахмад, что означает «непрестанно благодарящий Бога». Это указывает на мусульманские корни семьи. В первой половине двадцатого века девяносто девять процентов населения Явы исповедовали ислам суннитского направления. Сам Сураджи, несмотря на магическую деятельность, также причислял себя к мусульманам. Мать Сураджи была домохозяйкой, отец выращивал урожай и разводил домашних животных для прокорма семьи. Дома говорили на яванском и индонезийском языках. Отец будущего убийцы тоже был колдуном. Плата за магические услуги была неплохим подспорьем для семейного бюджета и позволяла сводить концы с концами.

Учитывая время и обстоятельства, детство Ахмада Сураджи особо тяжелым не назовешь. Он жил так же, как и другие индонезийские дети тех лет: учился, помогал родителям по хозяйству, бегал с соседними мальчишками по улицам, лазал по деревьям и участвовал в играх. Это можно было бы назвать пасторально-идиллическим детством на лоне природы, если бы не одно странное обстоятельство. Едва вступив в подростковый возраст, Сураджи стал проявлять такие черты характера, как жестокость, заносчивость и безрассудство.

Уже знакомый нам деревенский голова по имени Сугито оказался также другом детства Сураджи. Вот что он рассказал в интервью для фильма «Колдун из ада»: «Я тут с тысяча девятьсот шестьдесят второго года. Мы выросли вместе. Когда были маленькие, часто вместе играли. Но он [Сураджи] сделался злым — стал воровать, участвовать в драках».

Причины такой резкой перемены характера неизвестны. Но известно, что юный Сураджи не проявлял должного интереса к магической деятельности отца. Хотя он и принимал участие в ритуалах и потихоньку набирался опыта, непохоже было, что будущая профессия интересует его всерьез. Неизвестно, подвергался ли мальчик насилию со стороны отца. В дальнейшем, когда Сураджи будет давать показания полиции, об отце он выскажется в положительном ключе — скажет, что тот его всему научил. Однако в подростковые годы отношения Сураджи с родителями вряд ли были хорошими, потому что с наступлением совершеннолетия парень собрал свои немногочисленные вещи и покинул отчий дом.

Уже тогда Сураджи стал вести преступный образ жизни. В девятнадцать лет по обвинению в краже и насильственном поведении он сел на десять лет в тюрьму. Наказание отбыл полностью и в двадцать девять лет вышел на свободу. Но без профессии и каких-то ценных навыков устроить жизнь оказалось слишком трудно, и преступник вернулся к тому, что уже хорошо знал и умел, — к противозаконной деятельности.

Всего через два года его снова поймали, судили и упекли в тюрьму. На этот раз срок был небольшой, и все то время, что Сураджи находился за решеткой, он раздумывал над тем, как бы больше никогда не попадаться в руки полиции. Нет, он не планировал встать на путь исправления и зажить ничем не примечательной жизнью обычного гражданина. Он обдумывал, как сделать так, чтобы обогащение происходило с минимальными для него рисками. Результатом этих размышлений стал дьявольски коварный план.

Освободившись во второй раз, Сураджи скрылся от мирской суеты в диких джунглях Северной Суматры. Там, вдали от соблазнов мира материального, он, по его словам, принялся исследовать духовный мир. Ему к тому времени было слегка за тридцать, и приходилось входить в особое медитативное состояние, чтобы вспомнить все, чему в детстве учил отец. Теперь все это представлялось Сураджи очень ценной информацией, ведь он поставил перед собой амбициозную цель — стать знаменитым колдуном, дукуном, которого будут хорошо знать и уважать в деревне.

Вот что сам Сураджи рассказал на допросах об этом периоде обучения.

Сураджи. Мой отец тоже умел колдовать. Я хотел пойти по его стопам.

Полицейский. Вы стали учеником какого-то колдуна?

Сураджи. Нет, я не учился ни у кого, кроме своего отца.

По его словам, через какое-то время лесное отшельничество помогло очиститься и обрести колдовскую силу. Если в густые заросли джунглей входил бывший вор-рецидивист, то выходил оттуда уже человек, познавший и принявший собственную природу. Сураджи почувствовал, что его призвание — помощь нуждающимся людям.

Уже в новом статусе колдуна он вернулся в родные края и поселился в старом доме с матерью и тремя женами. Будучи мусульманином, Сураджи имел право жениться на нескольких женщинах. Правда, и тут ему удалось нарушить закон: он