Джек и Джилл - Паттерсон Джеймс

Сексуальная подоплека убийства прослеживалась более чем ясно. В обоих случаях жертвы оставались обнаженными, а мужчина, к тому же, был еще и изуродован. Может быть, у Джека и Джилл существовали проблемы сексуального порядка?

С самого начала у меня сложилось впечатление, что оба убийства совершены белокожими, в возрасте от тридцати до сорока пяти лет. Причем, ближе к верхнему порогу, судя по той продуманности и тщательности, с которыми действовали преступники. Оба они, скорее всего, обладали физической привлекательностью, сообразительностью, способностью к убеждению и высоким интеллектуальным уровнем. К тому же, они без труда проникали в общество людей известных. Пожалуй, это было все, чем мы располагали: дальше все ниточки, ведущие к убийцам, обрывались.

Мне предстояло разобраться еще во многом, поэтому я беспрестанно заносил в свой блокнот приходящие в голову мысли. Шеф, время от времени, вскидывал на меня злобный взгляд, словно проверяя, чем же я занимаюсь.

Так и хотелось «наехать» на него, потому что Питтман был средоточием всего отрицательного, что накопилось в столичной полиции. Это был образец тупого и бездарного руководителя, который не был даже и наполовину умен, чем пытался казаться.

– Ну, чего там, Кросс? – как обычно, через губу, небрежно бросил он.

– Пока ничего особенного, – безразлично ответил я. На самом же деле это было не так. До меня дошло, что же объединяло двух столь непохожих людей, как Фитцпатрик и Шихан: крайняя неразборчивость в связях, как говаривали в старину. Возможно, Джек и Джилл не одобряли подобного поведения. Оба тела были словно выставлены на показ в крайне откровенных и неприятных положениях. Казалось, убийцы помешаны на сексе или на сексуальных подробностях из жизни известных в обществе людей.

Выставлены на показ… или показывают? Для чего и по какой причине это понадобилось?

– Мне хотелось бы ознакомиться с содержанием записки, – обратился я к Питтману, стараясь держаться профессионально и корректно.

Шеф небрежно махнул рукой в направлении прикроватного столика. Жест этот был мало того, что грубым – он был унизителен. Я бы не позволил себе подобного даже в отношении последней пешки-патрульного. Даже к Оторве-Чаки я проявлял большее уважение.

Приблизившись к столику, я прочитал записку, которая представляла собой еще один стишок в пять строчек:

Джек с Джилл пришли на Холм опять,Чтоб вновь ошибку исправлять,Чтоб в сводке событийИ кровопролитийСмогли бы ведущая место занять.

Я неопределенно покачал головой, но от комментариев воздержался. К черту этого дурака Питтмана. Пока стихи мне ни о чем не говорили, но я надеялся, что со временем пойму, в чем тут суть. Содержание стихов имело определенный смысл, но не отражало никаких эмоций. Что заставляло убийц оставаться столь хладнокровными?

Я вновь вернулся к изучению спальни. Среди моих коллег уже давно распространилось мнение, что Кросс может проторчать на месте преступления сколь угодно долго. Нередко – целый день. И в этот раз я решил посвятить осмотру комнаты не меньше времени. Большинство принадлежащих женщине веще было напрямую связано с ее профессиональной деятельностью. Создавалось впечатление, что, кроме работы, для нее ничего не существовало или не имело значения. Видеокассеты, пачки документов и даже краденый степлер с эмблемой «CBS». Я ходил по спальне, изучая обстановку и мертвое тело во всевозможных ракурсах, и прикидывая, не прихватили ли убийцы отсюда что-нибудь с собой.

Однако, сосредоточиться в должной степени у меня никак не получалось. Присутствие Питтмана ужасно действовало мне на нервы. Я сам позволил ему «достать» себя.

Что же скрывается за выставлением обеих жертв напоказ? Что же, по крайней мере, по мнению убийц, объединяло Фитцпатрика и Шихан в смерти? Преступники словно пытались графически связать личные жизни убитых в единый рисунок. Впрочем, все, что касалось Дэниэла и Натали, теперь становилось достоянием общественности. Благодаря Джеку и Джилл.

«Как это все ужасно, – подумал я и глубоко вздохнул. – И хуже всего то, что меня намертво привязали к этому делу».

Но в следующий момент дела пошли совсем уж из рук вон отвратительно, и случилось это абсолютно неожиданно для меня.

Я оказался рядом с Джорджем Питтманом, когда он вновь заговорил со мной, не удостоив при этом меня даже взглядом:

– Ты придешь сюда, когда мы закончим, Кросс. Слова шефа повисли в воздухе, словно клуб зловонного дыма. Поначалу мне даже не верилось, что он мог такое произвести. Я всегда вел себя уважительно по отношению к Питтману. Да, это было трудно, зачастую просто невозможно, но я как-то справлялся со своими чувствами.

– Я к тебе обращаюсь, Кросс, – на повышенных тонах продолжал он. – Ты не оглох?

А потом шеф сделал такое, чего ему ни в коем случае нельзя было делать. Моему терпению пришел конец. Подобную выходку я не мог оставить без внимания. Он вытянул руку и грубо пихнул меня ладонью. И довольно чувствительно, так, что я даже покачнулся. Однако, я удержал равновесие, и мои кулаки медленно поднялись на уровень груди.

Я особо ни о чем не раздумывал. Долго копившиеся зло и раздражение сами нашли выход.

Я сгреб его обеими руками. Вся та неприязнь, что вот уже два года собиралась у меня внутри, вырвалась наружу. Взрыв произошел прямо в спальне убитой женщины.

Мы с Питтманом были примерно одного возраста. И хотя он уступал мне в росте, вес его превышал мой фунтов на тридцать. Шеф был коренаст и телосложением напоминал футболиста шестидесятых годов. Он ни на что не годен и занимает пост совершенно не соответствующий его скромным способностям. К тому же ведет себя непозволительно грубо.

Я без труда оторвал его от пола, и ноги шефа повисли в воздухе. На вид я кажусь сильным, но на самом деле намного мощнее. Глаза Питтмана удивленно вытаращились, и в них внезапно мелькнул неподдельный страх.

Подержав Джорджа немного перед собой, я что есть силы впечатал его в стену. Потом еще разок. Ничего смертельного или опасного для жизни, но весьма ощутимо.

Каждый раз, когда его туша приходила в соприкосновение со стеной отеля, казалось, старое здание «Джефферсона» вздрагивает. Тело шефа обмякло, и он даже не пытался сопротивляться, пораженный происходящим. Впрочем, сам я поражен был не меньше.

Наконец, я ослабил хватку, отпустил его и шеф, покачиваясь, отступил назад. Я понимал, что особенного физического урона Питтман не понес, зато его гордость пострадала куда более существенно. Конечно, я совершил большую ошибку.

За время происходящего я не проронил ни слова, как и собеседник шефа. Меня немного утешал тот факт, что Питтман первым распустил руки, толкнув меня безо всякой на то причины. Мне было интересно, наблюдал ли эту сцену парень в сером пиджаке. Хотя вряд ли.

Пока я шел к двери спальни, Питтман тоже счел за благо промолчать.

А еще меня интересовало, не закончится ли на этом моя карьера вашингтонского полицейского.