Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

– Я вернусь, Коленька, – сказала она и сама поверила.

Он сунул ей в руку сверток.

– Тут шубка… я заказывал к твоему приезду. Тебе пойдет. И…

Он посмотрел Саше в глаза своим до боли знакомым прозрачным взглядом, как в детстве.

– Не умри, – сказал он. – Пожалуйста.

Ей выделили новую сдвоенную каюту, с переборкой и двумя койками для больных, с письменным столом, массивным аптечным шкафом и зеркалом в полный рост. Саша долго смотрела на невысокую девушку в зеркале, не узнавая ее. Светло-ореховые глаза, брови вразлет, по-детски округлые щеки. Но она была теперь совсем иной, чем месяц назад, – взрослой, ответственной, влюбленной в отважного героя.

Саша вышла на палубу, по-прежнему в возвышенных мыслях. Было тепло, море пахло августом. Кричали чайки. Саша смотрела на море, на сопки за Архангельском, на морские утесы, и ее охватило унылое и большое чувство вечности – что вот сто лет назад эти земля и море выглядели точно так же, и висело над ними холодное, как глаза Богданова, голубое небо. И лет сто спустя, когда их экспедиция станет яркой главой в книгах про Арктику – кто-то так же посмотрит с борта корабля на город и холмы, вдохнет морской ветер и зажмурится…

1988

Андрей окинул взглядом остающийся за бортом Архангельск, зеленые по летнему времени холмы, прищурился, подождал, пока в кадр залетит несколько чаек. Фотоаппарат щелкнул, навсегда впечатывая в пленку эту секунду, это небо, этот город и море, вечно бьющее в утесы.

В кадр ступила женщина в узких джинсах и белой футболке, обрисовывающей щедрую грудь.

– А меня? – сказала она глубоким голосом, даже не стараясь убрать из него игривый второй тон.

Андрей вздохнул, пару раз сфотографировал, как она призывно опирается на борт, выгибая талию.

– Вы сегодня хорошо выглядите, Ингрид.

Ингрид Хансен ухватила Андрея под локоть, на мгновение тесно прижавшись грудью, зашептала в ухо.

– Господин Гаевский, а что вы сделаете, если я сейчас возьму и свалюсь за борт? А если отдамся матросу в машинном отделении?

Английский у независимой журналистки из Копенгагена был безукоризненный, в отличие от воспитания и манер, сильно Андрея раздражавших. В судовом ресторане они с самого выхода из Ленинграда сидели за одним столиком на шесть персон. Пятеро из этих персон в основном молчали, шестая – Ингрид – разглагольствовала. Автобиографию она излагала в мельчайших подробностях, и недели не прошло, как добралась до завершающей главы: «Мое четвертое замужество и адюльтер, с ним покончивший».

– Не надо за борт, – буркнул Андрей. – Я напьюсь… с горя.

– Вы, русские, все сводите к алкоголю, – фыркнула Ингрид. – Послушайте, Андреас, довольно ходить вокруг да около. Мне двадцать девять, я хороша собой и в постели, со мной легко. Вы мне нравитесь, а впереди месяцы и месяцы безделья. Неужели нужно, чтобы дама унижалась перед вами, предлагая себя? Вас что-то сдерживает? Верная любовь? Здоровье? Заветы Ленина?

Андрей обреченно вздохнул.

Что сказать? «Нет, потому что у меня была Таня»? Но Таня в земле, да и пока была жива, никак его не связывала. В резко очерченном, высоколобом лице Андрея, в его широко посаженных карих глазах женщинам виделся скрытый надлом, на который многие делали охотничью стойку. Датчанка слишком напориста, но, по сути, мало чем отличается от предшественниц. Только вот… Только…

– Не обижайтесь, Ингрид, – попросил Андрей. – Я попросту не готов. Давайте мы этот разговор отложим на пару дней…

Он пока не знал, как объяснить, что в нем порвалось что-то, а скорее, оторвалось, утянулось вслед за Таней под мерзлую землю подмосковного кладбища и осталось там. Что-то, без чего стало не слишком интересно, не слишком азартно, да и не слишком необходимо жить. Исчезло, мазнув на прощание серебром по вискам и вычертив гидрографическую карту на лбу. И Андрей Гаевский, полный сил и энергии крепкий сорокалетний мужик, перспективный ученый и ходок не из последних, постепенно превратился в апатичного угрюмого нелюдима.

На участие в международной арктической экспедиции он согласился без долгих раздумий и, в основном, из безразличия. Никаких особых приключений на борту атомного ледокола «Георгий Богданов» не ожидалось. Предстояла рутинная гидрографическая работа, батискафные погружения, отличающиеся от десятков предшествующих только температурой воды за бортом. А еще – вынужденное безделье и тоска в свободное от погружений время. Такую тоску походный роман не развеет – усугубит.

– Свьято место пусто не быват, – доверительно сообщила Ингрид по-русски, положив руку на то самое место. – Могу от скуки заглянуть в каюту к вашему другу с дурацкой кличкой…

Андрей пожал плечами и побрел по палубе на корму. Поджарый, прилизанный, с нехорошим колючим взглядом Витек Шерстобитов по прозвищу Шесть Убитых другом ему не был. Да и коллегой не был, хотя трудились оба в основанном еще Елизаветой Институте геодезии и картографии. На кафедре геоинформатики Шесть Убитых подвизался не пойми кем – пятой козы барабанщиком. О сущности козы, для которой барабанил Витек, Андрей, впрочем, догадывался. А за пару недель до отплытия и уверился – когда получал инструктаж от пары здоровяков с одинаковыми прическами, выражениями на лицах и в одинаковых же казенных костюмах. Друг от друга инструктора отличались, в основном, цветом галстуков.

– Для нашей страны экспедиция имеет значение первостепенной важности, – поведал здоровяк с галстуком цвета хаки. – Сейчас закладываются основы геополитики в Арктическом регионе на ближайшие лет пятьдесят. Недавно была принята Конвенция о морском праве. СССР ее не ратифицировал – усекать полтора миллиона километров от своих морских владений мы не собираемся. Шельф в зоне хребтов Ломоносова и Менделеева принадлежит Советскому Союзу, поскольку оба являются естественными продолжениями континента. Это вам, Андрей Юрьевич, в ходе изыскательных работ предстоит неопровержимо доказать… Вы следите?

Андрей подтвердил, что следит и что доказывать будет неопровержимо.

– Возможны провокации, – озабоченно заявил здоровяк в галстуке цвета беж. – Утечка материалов и саботаж. Публика на борту соберется разномастная, потребуется быть бдительным. В случае любых, даже самых ничтожных проблем, вам надлежит немедленно обратиться к товарищу Шерстобитову. Его следует держать в курсе всех дел, вы понимаете?

Андрей обещал держать Шесть Убитых в курсе, ухо востро, голову в холоде, ноги в тепле, информацию в сейфе. На том и распрощались.

На сто двадцать членов команды пришлось полтораста пассажиров из десятка стран. «Горячая международная дружба в холодной Арктике, – писала об экспедиции „Комсомольская правда“, – на борту новейшего атомохода „Георгий Богданов“!»

Помимо Андрея и датской журналистки, за ресторанным столиком собирались канадский гидробиолог, норвежский спортсмен-сюрвайвер, японский океанограф и гренландский каякер-промысловик. Японец с эскимосом косились друг на друга со странной неприязнью, словно оба разглядывали собственные отражения в кривоватых зеркалах.

Звали гренландца Дйныгхак, имя