Самая страшная книга 2014-2025 - Ирина Владимировна Скидневская

Я посмотрел на корешки стоящих на полках книг по истории, и меня затошнило. Понял, что хочу их выбросить. Уже полез на стул, когда задребезжал мобильный телефон.

Это был папа. Я рассказал ему про Калерию.

Он молча выслушал, а потом сказал:

– Знаешь, сын, эта девушка задавала тебе очень плохие вопросы. – Он снова помолчал. – Не сейчас и не так, наверное, надо это говорить, но боюсь, что попадаешь в беду. Понимаешь, когда ты родился, таких… Ну, вот таких, диагнозов еще не ставили. Да это и не совсем диагноз, потому что и не болезнь в широком смысле, а как бы спектр. Мы позже узнали, когда ты подрос. И мама решила не говорить никому, даже тебе. То ли сама придумала, то ли вычитала где-то…Ну, что сразу инвалидность, а это такое пятно, жизнь поломана.

Я молчал и с растущим раздражением рассматривал корочки лживых книг.

– Ну, видишь, мама была права. Тебе, смотри, сорок, и все почти нормально, мы справились. Не без эксцессов, но такие бывают и с нормальн… здоровы… ну, со всеми. И то, ну вот то, оно ведь давно уже не повторялось, верно? Не повторялось? А жена-сволочь, предатели-друзья – это почти норма же, не надо из-за этого… Знаешь, как-то нам позвонили: ты очень долго стоял у реки и считал, с каким интервалом под мостом проходят баржи. Кортеж не мог проехать, ты отказывался уходить, пока не досчитаешь. И кто-то тебя тогда назвал ненормальным. Мать страшно орала, обещала этого сгноить и снять погоны… Ох и крутая она была, правда могла снять и сгноить. Работу тебе тогда выбила. Ну, вот мамы уже нет, и я, думаю, что нужно поговорить, чтобы ты не попал в… Понимаешь, эти вопросы твоей, хм… твоей девуш…

Я сбросил звонок и добавил папин номер в черный список. Потом сгрузил с полки книги, сложил их в две хозяйственные сумки и вынес на помойку.

* * *

В следующий раз мы с Калерией встретились на лавке возле ее дома. Он мне сразу понравился – старый, с облупившимися стенами, отделанными вразнобой балконами, обклеенной полусорванными объявлениями ржавой дверью. Очень этот дом был некрасивым, а значит, честным.

Калерия все время молчала, и я запереживал: вдруг ее обидела фотография? Может, надо было отправить «Счастье пить»?

Перед лавкой паслось маленькое стадо голубей (их было пять). Я долго за ними наблюдал, а потом спросил:

– Калерия, а чем ты занимаешься?

Она как будто ждала этого вопроса:

– Я помогаю тем, кому нужна помощь.

Я подумал: а не нужна ли помощь мне? Спросил.

– Нет, тебе не нужна. Наоборот, ты сам мог бы помогать, – ответила Калерия. – Иногда ко мне заходит бабушка. Она срывает со столбов объявления, знаешь, вот эти – «Работа студентам!» или «Работа, без опыта!» – и приносит. Смешно.

Мы посидели еще чуть-чуть. А потом она сказала:

– Один из изобретателей радио, Маркони, считал, что в природе не исчезает ни один звук. И мечтал на основе своего радио собрать прибор, которым можно уловить голос Христа – услышать Нагорную проповедь. Знаешь почему?

Я помотал головой. Про Маркони и проповедь я не знал. А к Христу меня в детстве пыталась привести тетя, но ничего не вышло.

– Однажды он действительно услышал голос из прошлого. Только он все неверно понял, говорил не Иисус.

Голуби (их уже было семь) вспорхнули врассыпную. Мимо проехала велосипедистка, весело лязгнул звонком и обдала нас брызгами.

– В четвертом тысячелетии до нашей эры случилась Великая битва на поле Куру. В главном древнеиндийском эпосе Махабхарата, написанном на санскрите, говорится, что в этой битве применили оружие невероятной силы, похожее на смесь ядерного и химического. В переводе с санскрита есть ошибки – в войне участвовали великаны. Невиданным оружием был их крик. Эхо крика через шесть тысяч лет и услышал по радио изобретатель Маркони.

Мы помолчали.

– Ладно, мне пора. До завтра.

С этими словами Калерия спрыгнула с лавки, поцеловала меня в щеку и пошла к подъезду.

Лязгнула ржавая дверь, взметнулись листочки с объявлениями, а я сидел, притихший.

Дома я сделал уборку и обновил маркером на руке адрес почты Калерии.

Потом написал «Махабхарата» на одиннадцати листах бумаги. На одиннадцати, потому что букв одиннадцать. После этого слова Калерия поцеловала меня в щеку, значит, оно было важно для нас.

От папы и из телевизора я много раз слышал, что историю все время переписывают. Теперь я в это верил и сам. Японский человек все переврал. Пирамиды построили недавно. Про гигантских бактерий никто раньше не слышал, а они были. Как были и великаны – они рубили камни, кричали из радио изобретателя и сражались на непонятном поле Куру в таинственной Махабхарате.

Мир всегда казался мне странным противоречивым местом, лишенным логики и нормальных взаимосвязей. Никогда ничего не следовало друг за другом нормально. Единственное, в чем жили логика и порядок, – в войнах. А еще взаимосвязи были в движении барж, и мне нравилось на них смотреть.

И сейчас, переводя взгляд с одного листочка с надписью на другой, я чувствовал радостное возбуждение от наконец найденной логики. Бумажки были баржами. Они везли великаншу Архану, изрубленные тысячелетия назад гигантские камни, исполинские бактерии и все остальное.

А на моей щеке горел и сладко жегся поцелуй Калерии.

* * *

Калерия пригласила меня в гости.

Я не очень волновался – еще в детстве мама научила меня: если к себе зовут знакомые люди, значит, они настроены дружелюбно.

Моя бывшая жена не звала меня к себе в гости, ни разу. Я даже не знал, где и как она жила до брака.

Друзья тоже никогда не звали.

А Калерия позвала.

Я не понимал, какой купить подарок. Когда я устроился на первую работу, мама научила меня дарить мужчинам алкоголь, а женщинам цветы. Я противился: не видел в этом логики и порядка. Но мама объяснила, что мужчины – они как бутылки, крепкие, с широкими плечами, без излишеств на головах. А женщины, наоборот, как цветы, – с пышными прическами и красивые. Все, объясняла мама, тянется к похожему.

С Калерией такое сработать не могло! Волосы у нее были короткие, и сама она некрасивая. Значит, требовалось совсем другое.

Я купил ей пять пачек сухого кошачьего корма. И подобрал две пивнушки из моего собрания: «Пивеликан» и «Пивной гигант». Корм был разной