Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

вампир, с некоторым удовлетворением отметил я. Вон как бодро катит свою коляску под солнечными лучами. Вампир уже наверняка бы корчился в смертельных судорогах. Но все-таки нужно будет внимательно осмотреть тело Алисы на предмет укусов. Господи! О чем я думаю? Пора прекратить просмотр глупых фильмов. Такая ерунда. Нет, не ерунда. Дед, конечно, не вампир. Иначе ты был бы уже укушен. Но что-то с ним нечисто. И это ты почувствовал в самый первый день, когда приехал. Помнишь, как у тебя бегали мурашки по всему телу, стоило только войти в его комнату. Потом впечатление сгладилось. Конечно, ведь он вызвал юриста и переписал на тебя свое имущество, показал, каким ты станешь богатым после его смерти. И богатство, в которое ты нырнул с разбегу, совсем затуманило голову, и вот ты уже ничего не боишься и не предчувствуешь. А стоило бы… Мерзкий голос нашептывал и нашептывал. И я внимательно слушал его и смотрел в окно на прогуливавшуюся там парочку, и чем больше я смотрел, тем страшнее мне становилось, ведь ни одно слово не пропало даром. Нужно было немедленно забирать Алису от деда, да и вообще из этого дома, и удирать. Бог с ними, этими миллионами. Я получил нечто большее и теперь хотел это сохранить. У меня созрел план, что и как делать дальше.

Алиса пришла с прогулки веселая, довольно улыбалась и напевала.

— Уф. Жарко. Вспотела. В душ, что ли, сходить?

Она пошла в ванную комнату, я за ней. Смотрел, как раздевается, аккуратно складывая одежду на маленький стульчик. Потянулся поцеловать грудь, но она не дала.

— Смотреть смотри, бесстыдник. Но не трогай.

А потрогать очень хотелось. Может, для кого женщины в положении и некрасивы, но я заново от крыл Алису, когда она забеременела, и влюбился еще сильнее. Кожа, и раньше атласная, теперь розово светилась, как редкая жемчужина, грудь набухла, и один взгляд на нее вызывал желание приласкать и поцеловать. А животик, маленький, смешной животик с чуть вывернутым наружу пупком! Алисе он не нравился, ну а я мечтал, чтобы он и после родов остался таким.

Алиса пошла за полупрозрачную пластиковую пере городку и превратилась в неясную тень, уже не скажешь, кто там — она или кто другой. Тихо зашептала вода, разбиваясь о кожу, и я заговорил. Негромко, но так, чтобы Алиса услышала.

— Слушай, если тебе тут так жарко, давай уедем к маме, а? — И, не давая ей времени возразить, забросал словами. — Она давно уже зовет в гости. Да и я соскучился — год не виделись. И тебя нужно ей показать, чтобы одобрила. Благословения спросить. Она ведь одна у меня, кроме тебя, конечно. Но вот я у нее точно один. Поехали?

Алиса не откликнулась.

— Ты что там, уснула?

— Нет, я думаю. — Алиса выключила воду, — Дай полотенце.

Я подал полотенце.

— И что надумала?

— Не знаю. Нужно сказать старику.

— А при чем тут старик? Это наше с тобой дело.

— Вроде и ни при чем, а при чем.

— Как понять? Это что за тавтология?

— Это расчет, милый, а не тавтология. А что, если дедушка против нашего отъезда? Завещание ведь можно и переписать.

— Вот уж не думал, что ты такая расчетливая. Ты, может, и замуж за меня по расчету вышла?

— Вот дурачок, как плохо подумал о своей Алиске. Иди сюда.

Алиса притянула меня к своей все еще обнаженной груди.

— А тебе можно?

— Можно, можно, мы ведь осторожно.

Я поднял на руки свое потяжелевшее сокровище и отнес на кровать.

Дедушка был против. Нет, не моего секса с беременной женой. Он был против того, чтобы я уезжал от него. Даже на неделю. И Алиса неожиданно встала на его сторону. Ее вдруг замутило, хотя стадия токсикоза осталась далеко позади, а старик разыграл сердечный приступ. С непременными атрибутами, скорой, врачами и капельницами. Стал такого же цвета, как баклажан, и схватился за сердце, как только я сказал, что все равно поеду. Единственное, что я вынес из всего кошмара, который завертелся после краха моего плана, это то, что Алиса ничего не придумала про татуировки. Первую капельницу ставили при мне, и я с ужасом наблюдал, как стальная игла вонзилась прямо в глаз маленького кучерявого мальчика, изображенного чуть выше запястья. Медики тоже были шокированы картинками. Они с недоверием смотрели на деда, и их желание убраться отсюда как можно быстрее было заметно даже мне.

Они уехали, и дед заснул. Из города приехала Кира, его бывшая сиделка, все еще похожая на школьницу, и заняла свой пост за небольшой ширмочкой в дедовой комнате, а я достал лупу и принялся внимательно разглядывать старинную фотографию, Библию и вообще все вещи, которые принес с чердака. Я не был удивлен дедовой реакцией. Догадывался: он не даст нам уехать. Я был нужен ему. И даже знал зачем. Этой ночью я побеседовал тет-а-тет с Библией-перевертышем, также со старым фото, да и семейный альбом тоже рассказал много чего интересного. Интересный это был разговор. Познавательный, но абсолютно нереальный.

«Да, татуировки не простые, — шептал альбом, — это проглядывают души людей, которых он съел. И каждого из них ты найдешь во мне. Скоро и твое фото появится здесь. Он питается человеческими жизнями, забирает у них энергию, его жертвы быстро стареют и умирают вместо него, а он все живет и живет, и будет жить вечно. Пока жив хоть один его потомок. Ведь как старик ни силен, но поглощает он только тех, в ком течет его кровь. Это такая простая вещь, живет ваш род — живет и он. Твой сынишка, которого ты с такой радостью ждешь. Вот он, твой смертный приговор. Точно таким же приговором стал когда-то ты для своего отца».

«Хватит пугать. Давай я расскажу тебе, как можно спастись. Ведь даже у Кощея Бессмертного была смерть, пусть далеко запрятана, но была. Помнишь, на конце иглы, игла в яйце, и далее по тексту. А твой дед до Кощея не дотягивает. Так, простой монах-ослушник, переписавший задом наперед одну книгу. Есть смерть и у твоего деда, нужно только поискать хорошенько», — вступила в разговор книга.

«Не слушай ее, — шелестела фотография, — не слушай. Твой нерожденный ребенок — это твоя смерть. Не будет его, не будет потомства у тебя, и ничего тебе старик не сделает».

Голоса сливались, голова раскалывалась. До родов Алисы осталось два месяца. Два месяца осталось и мне, чтобы найти смерть для мерзкого старикашки. И отомстить. За отца, за мать, за