Белая ложь - Данил Харченко

говорила, что ничего не слышала? Что крепко спала, как мёртвая. Слово в слово — так сказала и Джинни.

Одри сделала глоток чая. Он был горячий, крепкий, чуть терпкий, и вкус лимона смягчал его. Она отломила дольку, разжевала её, не почувствовав вкуса. Руки дрожали, но она пыталась не подавать виду.

Одри машинально подняла взгляд — и замерла. По коридору проскользнула Джиневра. Шла быстро, чуть пригнув голову, будто не хотела, чтобы её узнали. В руках она держала цепочку. Маленькая, серебристая, с подвеской в виде листа клевера — такую Одри видела на Клэр той самой ночью. Точно такая. Та самая.

Сердце Одри забилось чаще.

Подвеска исчезла вместе с Клэр. Ни среди вещей, ни в её комнате, ни в потерянных украшениях — нигде. А теперь она у Джинни. Просто в руках. Без объяснений.

Одри продолжала сидеть. Она сжала чашку сильнее, но не отводила взгляда от конца коридора. Голоса в столовой сливались в гул. Всё было как всегда. Только не для неё.

Глава 3. За кулисами всегда много тайн

К вечеру актовый зал «Хиллкреста» просыпался в шуме барабанов и громкого звона гитар. Мягкий свет люстр падал на пыльные портьеры, на бархатные кресла с потёртыми подлокотниками, на покрытый полумраком оркестровый котлован. Пахло воском, полиролью, старым деревом и электричеством. Сцена заливалась светом прожекторов, а из динамиков в углу гремели басы — репетиция Black Heart шла полным ходом.

Когда Карл Вудс в третий раз ударил по большой бочке, деревянный пол под сценой гулко отозвался. Вероника Слоан сидела на огромной концертной колонке, свесив ногу, болтая кроссовкой и рассеянно наматывая рыжую прядь на палец. Она не замечала, как жар от софитов пробирается под её свитер, как гудит пол под подошвами, как из коридора пахнет чем-то солёным — в столовой как раз подавали печёную ветчину с ананасами. Всё это было мимо.

На сцене суетились остальные участники группы. Джексон, с обнажённой бритой головой и широкими плечами, в джинсовой жилетке без рукавов, стоял с мрачным выражением лица, копаясь в афише весеннего бала. Пальцы его были крепкие, с мозолями от струн, а жилетка натянулась на рельефной спине. Листы афиш были отпечатаны на плотной бумаге, шрифт — серебряный, с чёрными завитушками. Black Heart стояли в самом конце — выступление на афтер-пати. После шампанского, танцев и всех тех, кто имел больше связей, чем они.

— Джиневра могла бы вообще нас не приглашать, — буркнул он, вытирая ладонью вспотевший лоб. — Мы будем играть перед персоналом и бухими выпускниками?

Рони не ответила сразу. Она чуть склонилась вперёд, поправляя спущенные гольфы. На ней был тот самый бордовый свитер с гербом «Хиллкреста», юбка в клетку, подогнутая вручную до неприличия коротко, и те самые белые гольфы, что уже начали терять упругость.

— Джинни сказала, что будут продюсеры из Лос-Анджелеса, и кто-то с MTV, — её голос был глухой. — Если получится, они нас услышат.

— Тогда чего мы тупим? — выкрикнул Карл, поднимая палочки. Его тёмные волосы были влажные, а рубашка прилипала к телу. — Раз-два-три, и поехали!

Рони нехотя спрыгнула с колонки, заправила свитер в юбку и потянулась к гитаре. Чёрный корпус, украшенный наклейками — среди них выцветшая эмблема Ramones. Она перекинула ремень через плечо. Карл отсчитал: «раз, два, три!» — и в зале снова раздались удары.

Ванесса Грин, стоявшая за синтезатором, лениво поправила рукав своей тельняшки, обнажая тонкое запястье с тремя резинками, и забила по клавишам. Её платиновые волосы были собраны в высокий хвост, а на лице — лёгкая ухмылка, в которой читалась та самая фирменная, едва хамоватая уверенность, с которой она вела себя и на сцене, и вне её.

Джексон вступил с ритмом, и сцена ожила.

Но Вероника — нет.

Она стояла, вцепившись в гриф гитары, и уставилась в темноту зрительного зала. Там, где свет прожекторов доходил до первого ряда кресел, сидел Элл Карсон, парень Ванессы, лениво жующий жвачку и просматривающий комикс. Его кроссовки стояли на бархатном подлокотнике — за такое в былые времена могли и выгнать.

И всё же Рони смотрела не на него.

На этом месте всегда сидела Клэр.

Чёткая, прямая, ухоженная, с записной книжкой на коленях, она никогда не пропускала репетиции. Даже если только что вернулась из библиотеки или с комитета по дисциплине. Она слушала музыку с такой сосредоточенностью. Когда ребята заканчивали номер, она хлопала, громко и гордо, как будто это был концерт на пять тысяч человек. Только теперь… кресло было занято не ей.

И внутри Рони что-то оборвалось.

Она должна была вступить. Сейчас. Дать первый аккорд. Но пальцы не шевелились.

Музыка стихла. Все обернулись. Джексон снял гитару, нахмурился.

— Рони? Всё в порядке?

Она отвела взгляд, дёрнула плечом.

— Я… просто… — голос дрогнул. — Подумала о Клэр.

В зале повисла тишина.

— Точно, вы же подруги… — пробормотал Карл, уставившись в пол. — Когда я нашёл ту повязку, у меня чуть сердце не остановилось.

Вероника молча положила гитару на футляр, что стоял рядом с аппаратурой. Джексон подошёл сзади и мягко коснулся её плеч, как будто хотел утешить. Но она дёрнулась, сбросив его руки, и быстрым шагом направилась за кулисы. Там, в тени, где не слышно было ни репетиций, ни слов сочувствия, Рони чувствовала себя в безопасности.

Позади раздался шелест — Ванесса что-то быстро прошептала Карлу.

За кулисами пахло пылью, краской и чуть-чуть сигаретами — здесь, у складированных декораций для будущей постановки «Ромео и Джульетты», Вероника знала каждый угол. Театральные костюмы висели на рельсах — роскошные бархатные плащи, старинные корсеты, воротники из фатина. На полу — свернутые ковры, ящики с реквизитом, деревянные мечи, сломанный веер и коробка с ненадёжной надписью «не трогать».

В углу стоял старый стул с облупившейся краской. Вероника часто приходила сюда — с сигаретой или без, когда не выдерживала давления. Когда нужно было быть одной. Точнее, не быть среди остальных.

Даже тут, в глубине закулисья, будто ощущался знакомый аромат — духи Poison. Клэр всегда пользовалась ими. Этот запах въелся в воздух «Хиллкреста» так же глубоко, как древесный лак в паркет элитных классов.

Она опустилась на корточки, прижалась спиной к ящику и замерла. В голове возникло то самое воспоминание — будто из вчерашнего дня, хотя с тех пор прошло чуть больше года.

Полтора года назад.

Слёзы текли по щекам, и Вероника не пыталась их остановить. Сначала ей казалось, что она одна. Потом услышала шорох ткани, чуть слышный — но