Тот, кто умер вчера - Еремеев Валерий Викторович

— Как, даже не вникнув в обстановку?!

— В том-то и дело. Позже выяснилось, что таково было требование куратора: штурмовать и никаких слюнявых предложений сдаться или, еще хуже, переговоров. Сопротивляющихся убивать на месте. Потом к нам поступила информация, что куратор «Беты» был близким приятелем одного из ведущих акционеров банка. Акционеру очень не понравилось, что какие-то отморозки покусились на его деньги, и ему не терпелось, чтобы им был преподан надлежащий урок. А если кого-нибудь из числа заложников убьют, ну там пришедшего поменять валюту или бухгалтера какого, так это, мол, не страшно. Главное, чтобы крупные вкладчики остались довольны. В конце концов, бухгалтеров они себе новых найдут. Бухгалтеров много. Словом, Довгаль дал приказ: готовность к штурму восемь минут. Все его поняли, кроме тебя. Ты стал возражать: штурмовать в лоб нельзя, погибнут невинные люди, поэтому, пока менты ведут переговоры, нужно изучить схему помещений, составить план. А там, глядишь, и штурмовать не придется: нервы у грабителей не выдержат и они сдадутся. Такие случаи бывали. Довгаль возражений не принял, сказал, что схему иметь необязательно, дверь и так видна, надо выбить ее взрывчаткой и войти. А заложники, если не дураки, на пол лягут. Ты заупрямился, и Довгаль, недолго думая, отстранил тебя от операции. Банк штурмовали без тебя. Четверо налетчиков были убиты, потери отряда — один раненый. Также под перекрестным огнем погибли два посетителя и кассир банка. Еще трое получили ранения разной степени тяжести. Дирекция банка выразила соболезнования родственникам погибших. В понедельник куратор отправил бумагу президенту о присвоении Довгалю генеральского звания. А ты подал рапорт. Что было дальше, тебе уже известно.

— Это правда, что я сорвал учения?

— Не знаю. Довгаль уверен, что да.

Я вспомнил о Принцессе, то есть об Алесе Ищенко. Я обещал позвонить ей, как только все закончится. Однако хотелось большего, хотелось снова увидеть ее.

— Я свободен, Игорь Олегович?

— Не вижу оснований задерживать тебя дальше. Нам, конечно же, еще придется встретиться, но не сегодня. Можешь остаться здесь. Или отправляйся домой. У тебя ведь есть свой дом?

— Можно я сегодня возьму «мустанг»? Он, правда, не мой… И документы на него фальшивые… Но мне очень надо побывать в одном месте. В последний раз… А?

— Догадываюсь, о каком месте ты говоришь. Ладно, что уж с тобой делать, бери, — вздохнул он. — Столько времени ездил.

Вместе с Гуменным мы вышли на улицу. Я подошел к машине, на ходу нащупывая ключи, которые все еще лежали у меня в кармане.

— Александр Ярославович, — остановил меня Гуменный. — Алесе Владимировне от меня привет передавайте.

Я хотел поднять руку в знак того, что понял, но не успел: сбоку грохнуло, «мустанг» превратился в столб белого огня, а его дверь, соскочив с петель, ракетой обрушилась на меня.

III

He знаю, чувствовал ли я боль. Знаю только, что было темно. Как долго это продолжалось, не ведаю. Зато прекрасно помню, что, когда темнота сменилась… Трудно сказать, чем она сменилась, но в тот момент я вдруг почувствовал, как тревога и напряжение последних месяцев сменились ощущением легкости и свободы. Я решил, что умер.

Блаженство длилось некоторое время, но тоже кончилось, и меня окутала темнота, к которой теперь добавился еще и звон в ушах. Я подумал, что, записав себя в покойники, поторопился с выводами, и открыл глаза.

Наш грешный мир предстал передо мной в виде сероватой, давно нуждавшейся в побелке стенки. Смотреть на нее было неинтересно, поэтому я просто уснул, на этот раз без всяких загробных видений.

Проснулся я от того, что почувствовал чье-то присутствие. Я открыл глаза: рядом со мной сидела Леся и держала меня за руку. Она не видела, что я проснулся. У нее было красивое лицо, которое совсем не портила печаль в глазах. Точно такие же глаза были у нее в день нашей первой встречи. Тогда она стояла под дождем, грустная и независимая. До неприличия независимая. Женщина не должна быть такой независимой. Это неправильно. Поэтому я и раскрыл над ней свой зонт.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я шевельнул рукой. Алеся, заметив, что я проснулся, улыбнулась.

— Вижу, это уже начинает входить у тебя, Александр Ярославович, в систему. Смотри, как бы плохая привычка не выработалась.

— Я вернулся, Леся.

Алеся нагнулась и положила голову мне на грудь.

— Я так боялась, что опять потеряю тебя, — услышал я ее шепот.

— Ты меня не потеряешь. Я вернулся. Совсем. Понимаешь? Я все вспомнил. Все-все.

Разговаривать дальше нам не позволили. Появилась сердитая врачиха, строго сказала, что волноваться мне никак нельзя, и предложила Алесе покинуть палату. Перед тем как уйти, Алеся поцеловала меня.

— Поправляйся. Я приду завтра.

Алеся приходила каждый вечер после работы, превращая мое пребывание в больнице в праздник. От нее я узнал все недостающие подробности. Оказывается, «мустанг» был заминирован. Мину заложили под водительское кресло. Детонатор управлялся дистанционно, а замаскированный под брелок пульт управления находился у Довгаля. В планы доброго дяди Васи вовсе не входило оставлять меня живым. Просто ему хотелось, чтобы все выглядело красиво и от меня даже следов не осталось. А когда при обыске «брелок» у Довгаля забрали, кто-то любопытный, вертя его в руках, случайно активировал взрыватель. Как раз в тот момент, когда я подходил к машине. И на том спасибо, что это не случилось минутой позже.

В один из дней проведать меня пришел Серега Серов. Рассказывал, что дела в фирме идут неплохо, что Чечель признался во всем и теперь сидит.

— Деньги твои он вернул, но они у ментов сейчас. Боюсь, что теперь придется уплатить все налоги. Я уже распорядился задним числом приложение к договору состряпать.

Когда появилась Алеся, Серов сразу ушел. Он все еще по инерции продолжал на нее дуться, хотя это было глупо.

— Видела сегодня Гуменного, — сообщила она. — Заходил к нам в прокуратуру.

— Что он? — вяло поинтересовался я. — Орден еще не отхватил?

— Скорее наоборот. Получил на всю катушку за то, что лично не проследил, чтобы «мустанг» на взрывчатку проверили. Привет тебе передал. Рассказывал, что Довгаль, узнав, что Харлай и Цесаренко живы, никак не хотел верить, что его переиграли. Этот Довгаль под прикрытием охранной деятельности целую банду сколотил. За ним много всего набирается. А ты во второй раз его сделал.

— Но никаких координат высадки я не менял. Вертолетчики, должно быть, сами напутали, а на меня свалили. Хотя знаешь, даже жалко, что это не я. В принципе, неплохая это идея.

— Мне показалось, что Гуменный имеет на тебя какие-то виды. Что думаешь?

— Думаю… А ну их, этих твоих мусоров. Давай, пока мы вдвоем, не будем о них вспоминать. Я сегодня с врачом разговаривал. К сентябрю обещали выписать. Как тебе бархатный сезон на море? Ты вроде бы в отпуске еще не была? Или у тебя другие планы?

— Неужели ты думаешь, что я сидела бы здесь, будь у меня другие планы?

— Кто тебя знает? Может, у тебя по отношению ко мне комплекс вины.

Алеся возмущенно взмахнула ресницами.

— Комплекс вины, говоришь?! У меня! К тебе! А ты, значит, белый и пушистый?!

Она была так трогательна в своей обиде, что я не удержался, обнял и повалил ее на кровать. Хорошо, что у меня была отдельная палата.

— Пусти меня немедленно! — отбивалась она. — Тебе прописан покой! Знали бы твои врачи, что ты тут делаешь, выгнали бы тебя в три шеи!

Возле дверей послышались шаги, Алеся вырвалась и поправила сбившиеся волосы.

— Симулянт!

Человек прошел мимо, к нам никто не завернул.

— Я люблю тебя, Леська.

В уголках ее глаз еле заметно сверкнули небольшие слезинки.

Целовала ресницы слеза, Гладил волосы, плечи закат. И хотелось вернуться назад, Вновь хотелось туда, где гроза[8].