Санкция «Айгер». Две мертвые китаянки - Треваньян

— Значит, сегодня наша последняя ночь? — Анна спокойно посмотрела на него, потом одарила взглядом каждого, и всем досталось совершенно поровну.

— Не обязательно последняя, — сказал Джонатан. — Мы еще, знаете ли, можем вернуться.

— Плохая шутка, — объявил Карл.

— Все начали расходиться. Джонатан пожелал им спокойной ночи и в одиночестве вернулся к своему кофе с коньяком. Он вновь погрузился в мрачные мысли. Для того чтобы точно назвать ему объект, у Дракона оставались всего сутки.

Гора, объект, Джемайма. И за всем этим — его дом, его картины. Вот что самое главное.

Он заметил, что начинает нервничать, и тут же подал по всей нервной системе команду успокоиться. И все же плечи его оставались напряженными, а для того чтобы согнать с лица хмурые складки, потребовалось мускульное усилие.

— Можно к вам присоединиться? — Сама фраза была вопросительной, интонация же — нет. Карл уселся, прежде чем Джонатан успел ответить.

Последовала пауза, во время которой Джонатан допил коньяк. Фрейтаг нервничал. Его осанка была настолько напряжена, что сделалась какой-то хрупкой.

— Я пришел переговорить с вами.

— Да, я догадался.

— Я хочу поблагодарить вас.

— Меня? Поблагодарить?

— Я ожидал, что вы будете против моего маршрута… моего руководства. Если бы вы стали возражать, остальные бы присоединились к вам. Ведь мистер Боумен — ваш человек. А Биде — флюгер, повернет туда, куда ветер подует. — Карл опустил глаза, не меняя угловатой позы. — Знаете, для меня это очень важно. Очень важно быть руководителем в этой группе.

— Да, мне тоже так показалось.

Фрейтаг поднял ложку и аккуратно положил ее на то же самое место.

— Герр доктор, — сказал он, не поднимая глаз, — я ведь вам не очень симпатичен?

— Нет. Не очень.

Карл кивнул.

— Так я и думал. Вы находите меня… неприятным? — Он посмотрел на Джонатана с еле заметной улыбкой, исполненной отваги.

— Да, неприятным. А также весьма неловким в общении и ужасно неуверенным в себе.

Карл хрипло рассмеялся:

— Меня? Неуверенным в себе?

— Угу. С обычной в таких условиях избыточной компенсацией за абсолютно обоснованное чувство собственной неполноценности, свойственное типичному немцу.

— Вы всех людей подразделяете по национальному типу?

— Не всех. Только типичных.

— Как, должно быть, для вас проста жизнь!

— Нет, жизнь не проста. Просты, по большей части, люди, с которыми она меня сводит.

Фрейтаг слегка поправил ложку указательным пальцем:

— Спасибо вам, герр доктор. Вы были очень добры, проявив такую откровенность. Теперь и я буду с вами откровенен. Я хочу, чтобы вы поняли, почему мне так важно возглавить это восхождение.

— Это совершенно не обязательно.

— Мой отец…

— Ей-Богу, Карл! Мне это решительно безразлично.

— Мой отец не сочувствует моему интересу к альпинизму. Я — последний в семье, и он хочет, чтобы я унаследовал дело.

Джонатан не отвечал. Он испытывал удивление и неловкость от робости в голосе Карла, и ему меньше всего хотелось быть наперсником этого юнца.

— Мы, наша семья, производим инсектициды. — Карл посмотрел в окно на светящиеся под луной пятна снега. — И это даже забавно, когда сознаешь, что во время войны мы делали… мы делали… — Карл поджал верхнюю губу и выморгал из глаз предательский блеск.

— Карл, вам и было-то всего пять лет, когда война кончилась.

— Хотите сказать, что это не моя вина?

— Хочу сказать, что вы не имеете никакого права на ту фальшивую трагедию, которую вам так хочется передо мной разыграть.

Карл посмотрел на него с ожесточением и отвернулся.

— Отец считает меня неспособным… недостаточно серьезным, чтобы принять на себя ответственность. Но скоро он будет вынужден мной восхищаться. Вы сказали, что находите меня неприятным — неловким в общении. Так вот что я вам скажу: мне вовсе не обязательно полагаться на приятные манеры, чтобы достичь… того, чего я хочу достичь. Я — великий альпинист. И по природным дарованиям, и по упорнейшей подготовке я — великий альпинист. Лучше, чем вы. Лучше, чем Андерль. Увидите, когда пойдете за мной в связке. — Его глаза горели фанатичным огнем. — Когда-нибудь все скажут, что я — великий альпинист. Да. — Он отрывисто кивнул. — И мой отец будет хвастать мной перед своими друзьями-бизнесменами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Джонатан обозлился на мальчишку. Теперь санкция будет трудной, кто бы из них ни оказался объектом.

— Это все, что вы мне хотели сказать, Карл?

— Да.

— Тогда, наверное, вам лучше идти. Я полагаю, что мадам Биде ждет вас.

— Она вам сказала?…

— Нет. — Джонатан отвернулся и посмотрел в окно, где гора обнаруживала свое присутствие большим куском беззвездного пространства в черном небе.

Через минуту он услышал, как молодой человек встал и вышел из столовой.

КЛЯЙНЕ ШАЙДЕГГ, 10 июля

Джонатан проснулся поздно. Солнце вовсю светило в окно и теплом разливалось по одеялу. Встретить новый день он не жаждал. Накануне он засиделся в столовой, глядя в черный прямоугольник окна, за которым стоял невидимый Айгер. Его мысли блуждали по кругу: восхождение — санкция — Джемайма. Когда же наконец он заставил себя подняться в номер, чтобы лечь спать, он встретил в холле Анну — она как раз закрывала дверь комнаты Карла.

Ни волоска ни выбилось из прически, ни морщиночки на платье. Она стояла и спокойно глядела на него, почти с презрением, уверенная, что у него достанет благоразумия никому ничего не рассказывать.

— Позвольте предложить вам стаканчик на ночь? — спросил он, настежь распахнув дверь в свой номер.

— Было бы очень мило. — Она прошла в комнату впереди него.

Они молча потягивали «Лафрейг»; необъяснимая дружеская связь между ними основывалась на взаимном понимании, что они друг для друга угрозы не представляют. Они никогда не переспят друг с другом — здесь надежным изолятором служили эмоциональная сдержанность и умение использовать людей в своих целях. Этими качествами оба обладали и восхищались ими друг в друге.

— Блаженны кроткие, — сказала Анна, — ибо их есть… таким, как мы с вами.

Джонатан улыбнулся в знак согласия, но внезапно замер, внимательно прислушиваясь к отдаленному грохоту.

— Гром? — спросила Анна. Джонатан покачал головой:

— Лавина.

Звук дважды нарастал, как прибой, потом стих. Джонатан допил виски.

— Эти лавины, наверное, очень страшные, когда находишься там, наверху, — сказала Анна.

— Страшные.

— Не могу понять, почему Жан-Поль так упорно стремится к этому восхождению — в его-то возрасте.

— Не можете?

Она недоверчиво посмотрела на него:

— Ради меня?

— И вы это прекрасно знаете.

Она опустила свои роскошные ресницы и посмотрела в стаканчик с виски.

— Бедняжка! — негромко сказала она.

За завтраком настроения в группе распределились совершенно иным образом, чем вчера. Страх Бена исчез, к нему вернулось более свойственное ему мужественновеселое настроение. Свежая погодка и сильный антициклон, пришедший с севера, многократно увеличили его надежды на успех восхождения. Свежевыпавшему снегу на самых высоких ледниках не хватило еще времени, чтобы превратиться в лед и навечно слиться со льдом ледников, но пока погода держалась, сход большой лавины был маловероятен.

— Если только не задует фён, — внес мрачную поправку Карл.

Вероятность фёна была на уме у каждого из группы, но разговорами о ней уменьшить ее было невозможно. Эти блуждающие вихри теплого воздуха, изредка проскальзывающие в Бернский Оберланд, нельзя ни предсказать, ни надежно защититься от них. Фён вызывает яростные бури в горах, а снег под воздействием теплого воздуха становится ненадежным и лавиноопасным.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Настроение Карла также изменилось с прошлого вечера. Свойственная ему нервная агрессивность сменилась капризной обиженностью. Частично, как полагал Джонатан, это объяснялось сожалением, что вчера он высыпал весь свой душевный сор к ногам Джонатана. Отчасти это также объяснялось и тем, что он переспал с Анной и его протестантская мораль, пропитанная идеями греха и воздаяния, не могла так легко и быстро сбросить это бремя на следующее же утро, да еще в присутствии мужа.