Шестая загадка - Яир Лапид

вслух, иначе она ни за что не примет жестокую правду.

– Он похищает их десятого августа, два года держит у себя живыми, потом убивает – и так же десятого августа два года спустя добывает себе новую девочку.

– Поэтому ты говорил про два дня?

– Да.

– Какое сегодня число?

– Два часа назад наступило девятое августа.

– То есть это завтра?

– Да.

Стало очень тихо. Минуту или две висела полная, кошмарная тишина, а затем Агарь прорвало. Рыдания поднялись ей в горло откуда-то из живота и выплеснулись на нас извержением вулкана.

– Доченька! Я хочу свою доченьку! Боже, верни мне мою дочку! Верни мне ее! Забери меня, но верни ее!

Не я, а Жаки обнял ее. Он утирал ей слезы и шептал что-то успокоительно-бессмысленное. Он гладил ее по голове, как будто это она была похищенным ребенком, и поддерживал до тех пор, пока у нее не перестали подгибаться ноги. Он принес из скорой одеяло и укутал ее. Он вызвал такси, он усадил ее, дрожащую, в машину. Не я, а Жаки сказал, что отвезет ее домой и вернется, а потом бросил мне ключи от реанимобиля и сел рядом с ней на заднее сиденье. Она опустила голову ему на плечо. Она плакала так, словно ее жизни пришел конец – или, наоборот, наступило начало? По правде говоря, обе вероятности были в равной мере возможны.

Все это сделал Жаки. А я просто стоял и смотрел.

И стоял так еще очень долго.

Поскольку выбора они мне не оставили, я залез в машину и поехал на кладбище. Макс и Мориц ждали меня на крыльце и помогли уложить мешки с костями на тележку. Все происходило в полном молчании. Они уже поняли, что их втянули в какую-то историю, которую вряд ли одобрит главный раввин, и предпочитали как можно меньше вникать в подробности. Меня это устраивало. Ицхака с его полицейской дубинкой поблизости видно не было, но я его уже не боялся. Я зашел в контору к Штейнбергу и застал его в привычной позе, дремлющим в кресле.

– Ты принес кассету?

– Да.

Он подался вперед и протянул руку, в которую я вложил вещественное доказательство его противоправной деятельности.

– Я и так могу позвонить в полицию и рассказать, что вы берете взятки.

– Они тебе не поверят.

– Скорее всего, нет.

19

Четверг, 9 августа 2001, утро

Я спал.

Беспробудным сном без сновидений, каким спят только аллигаторы и бортпроводницы. Я в одних трусах лежал, разметавшись, на кровати, с неудобно вывернутыми руками, и отказывался признавать, что вот уже пять минут кто-то звонит мне в дверь.

Когда я смог наконец разлепить глаза, то обнаружил, что зеленые цифры на моем будильнике показывают десять утра. Я спал меньше четырех часов. В дверь продолжали трезвонить. Я обдумал несколько вариантов развития событий, и по меньшей мере в одном из них фигурировала стрельба очередями через глазок. Но я все же натянул шорты и белую футболку и поковылял к гостиной.

За дверью стояли мужчина и женщина, точнее говоря, двое полицейских в форме, включая синие бейсболки на голове и наручники у пояса. Несмотря на прерванный сон, я напомнил себе, что испытываю глубокое уважение к силам правопорядка, особенно если они представлены блондинкой с губами, накрашенными лиловой помадой с блеском, и такой анатомией верхней части туловища, которая полностью исключает необходимость оборудовать автомобиль подушкой безопасности.

– У вас что, руку на звонке свело?

Она заморгала, соображая, что ответить, но напарник ее опередил:

– Ну, Ширман, с тех пор как я видел тебя в последний раз, ты таки набрал пару килограмм.

Его фамилия была Шварцкопф, или Шварцфильд, или что-то еще, начинающееся на «Шварц». Низенький и лысый, он еще в те времена, когда я работал в следственном отделе, помешался на культуризме. Судя по всему, все эти годы он продолжал усердно качаться и теперь выглядел, как надувная игрушка. Когда-то я отказался взять его в ОСПП – особое следственное подразделение полиции, или, в менее официальной версии, особо ссученное подразделение подонков, – которое расследовало двойное убийство в районе Ха-Тиква, и он решил, что я поломал ему карьеру. Истина заключалась в том, что карьеру ему сломало то, что он был злобным придурком. Но в личном деле такое не пишут.

– Чего надо?

Спросонья мой словарь не блещет богатством.

– Тебя срочно вызывает начальник окружного управления.

– Дай ему бог здоровья.

– Давай, пошевеливайся.

Шварцман, вспомнил я имя надувной игрушки. Шварцман.

– Передай ему, что с тех пор, как он меня уволил, я не подчиняюсь его указаниям.

– Предпочитаешь поехать в наручниках?

– Может, попробуешь их на меня надеть?

– Может, и попробую.

– Может, я засуну тебе голову в жопу?

– Поосторожнее, Ширман. Это оскорбление полицейского при исполнении.

– Тебя невозможно оскорбить. Ты такой идиот, что все равно ничего не поймешь.

Губная помада с блеском, растерявшись от такой неприкрытой враждебности, решила вмешаться:

– Кравиц просил тебе передать, что госпожу Гусман тоже вызвали.

Я тянул время. Долго принимал душ, брился, чистил зубы, дважды сменил рубашку. Протест, конечно, вышел жалкий, но он хоть немного примирил меня с собой. Потом я позвонил в контору «Гусман и Гусман» и позвал к телефону Гусмана-старшего. Через минуту он взял трубку.

– Господин Ширман?

– Есть вероятность, что ваша внучка жива.

Он не стал тратить время на «как» и «почему»:

– Что я могу сделать?

– Если меня арестуют, вы будете моим адвокатом. У вас в сейфе лежит мое письмо, в котором перечислены все косяки, которыми полиция отличилась в этом расследовании.

– Когда вы мне его передали?

– Вчера ночью.

– Хорошо.

– Господин Гусман…

– Леон.

– Если я найду ее, передайте своему сыну, что мне не следовало на него кричать. Он ничего не знал.

– Я передам.

Я отказался ехать с ними в патрульной машине и сел за руль своего «Бьюика». По радио рассказывали об очередном теракте, совершенном утром в Иерусалиме. Взрыв в пиццерии «Сбарро», пятнадцать погибших. Пятеро – члены одной семьи, репатрианты из Голландии. Это грубо напомнило мне, что там, снаружи, существует целый мир, которому ничего не ведомо ни о моем расследовании, ни о пропавших девочках. Начальник управления ждал нас в полицейском участке на улице Дизенгоф. По старой привычке я припарковал машину у тротуара, на стоянке не очень джентльменского клуба людей в синих мундирах.

Едва зайдя в участок, Шварцман пробормотал, что его ждут дела, и испарился. Очевидно, на совещание больших мальчиков его не пригласили. Губная помада вела меня по коридорам, и, судя по реакции встреченных полицейских, не только я обратил внимание на