Спарринг- партнеры - Гришэм Джон

– Знаю, знаю, ты не мог от него оторваться.

– В цикле двадцать одна книга, и вы, мисс Айрис, отыскали их все до единой. Вы обалденная, знаете?

– Говорят, что да, я такая.

– Скажу вам правду, мисс Айрис, они все мне понравились. Взгляните на них, что за красота! Какие пестрые! Очень оживляют это жуткое место. У меня самая красивая камера во всем отсеке.

– Что с ними будет?

Коди трясет головой, застывает, потом улыбается.

– Минуточку! У меня отличная мысль. Заберите их себе! Хочу, чтобы вы унаследовали все мое имущество: библиотеку, письма, открытки, судебные материалы. Все, что у меня есть, мисс Айрис. Теперь все это ваше.

– О, нет. Даже не знаю, что мне с этим делать…

– Придумаете, мисс Айрис. Если не заберете, то все это пойдет в огонь. Больше некому это забрать.

– Они не посмеют!

– Еще как посмеют! Возьмут и все сожгут. Побросают в огонь следом за мной и вдоволь нахохочутся. Им же надо освободить место для следующего приговоренного.

– Я не смогу увезти все это с собой.

– И не надо. У меня на счете семнадцать долларов, вы прислали их мне на бумагу, марки и все такое прочее. Возьмите их, немного добавьте, и тогда, наверное, можно будет перевезти это все в Небраску. Пожалуйста, мисс Айрис! Для меня очень важно, чтобы моя библиотека и бумаги попали к вам. Все эти красивые книги, а еще открытки, письма, материалы из судов. Не отказывайтесь, мисс Айрис.

– Что ж, пожалуй, я…

– Вы обязательно сможете, мисс Айрис. Эти клоуны будут только рады, если вы заберете мое добро и им не придется с ним возиться. Пожалуйста!

– Ладно, идет, я согласна.

– Отлично, мисс Айрис. Это чудесно!

– Я все сделаю, Коди, обещаю.

– Спасибо вам, мисс Айрис. Вы ведь соберете всю нашу переписку?

– Обязательно. Думаю, для нее есть удобное местечко. Я освобожу одну стену в своем кабинете, чтобы там навсегда встали твои книги, Коди. Замечательная идея!

– Это просто невероятно, мисс Айрис. Я думал ничего после себя не оставлять, но теперь мне нравится мысль, что кое-что останется, какая-никакая память обо мне.

– Я всегда буду тебя помнить, Коди.

Он подходит к решетке и опять просовывает руку между прутьями. Она крепко сжимает его руку. Оба замирают.

Из темноты выступает Марвин и тихо произносит:

– Начальник говорит, что уже пора. Мне жаль.

Коди не обращает на него внимания, он смотрит ей в лицо и говорит:

– Спасибо вам, мисс Айрис. Спасибо, что приехали со мной попрощаться.

Она утирает одной рукой слезы.

– Это так ужасно, Коди, так неправильно. Тебе вообще здесь не место.

– Спасибо, что приехали, спасибо, что все эти годы помнили про меня, что были мне другом, спасибо за книги, открытки, за деньги, которые вы отрывали от себя.

– Для меня это честь, Коди. Жаль, что не смогла сделать больше.

– Вы сделали больше, чем кто-либо еще.

– Мне так жаль!

– Пожалуйста, не забывайте меня.

Она дотрагивается до его лица.

– Я никогда не смогу тебя забыть, Коди, никогда.

Марвин, аккуратно взявшись за ручки инвалидного кресла, увозит ее. Коди провожает ее взглядом, пока она не исчезает в темном коридоре. Потом он пытается собраться с духом. Когда стихает грохот закрывающейся двери, он подходит к койке, садится и прячет лицо в ладонях.

Вечер. 8.50. При новом звуке зуммера Коди встает, чтобы взглянуть, кто там еще. Это Джек Гарбер, он медленно бредет, засунув руки в карманы брюк, без своих обычных папок и бумаг под мышкой.

– Верховный суд сказал «нет», – сообщает он тихо и уныло. – Еще только что позвонили от губернатора и тоже с плохой новостью.

– Больше не стоит молиться? – Как Коди ни храбрится, у него поникают плечи, падает подбородок.

– Дела плохи, Коди. Больше ничего не осталось. Я все испробовал, использовал все возможности.

– Все кончено?

– Прости, Коди. Мне надо было действовать как-то иначе…

– Перестаньте, Джек. Не упрекайте себя. Вы десять лет за меня боролись, прямо как лев.

– Да, боролся и проигрывал. Ты должен был победить, Коди. Ты не заслуживаешь смерти. Ты был ребенком, ты никого не убивал, не ты нажал на спусковой крючок. Я тебя подвел, Коди.

– Нет, не подвели. Вы воевали до самого конца.

– Мне так жаль…

– Не надо, Джек. Я спокоен и готов уйти.

– Ты всегда оставался храбрецом, Коди. У меня никогда не бывало таких храбрых подзащитных.

– Я справлюсь, Джек. А если и дальше что-то есть, то мы еще увидимся по ту сторону.

Коди подходит ближе, просовывает руки сквозь прутья решетки и треплет Джека по плечу. Они обнимаются, насколько это возможно, когда между ними решетка, и долго так стоят. Потом Джек делает шаг назад, вытирает глаза, отворачивается и уходит. Коди смотрит ему вслед.

Он закрывает глаза и, тяжело вздохнув, подходит к телевизору и включает его пультом. На экране губернатор в роскошном кабинете, он, стоя на фоне строя лизоблюдов с постными лицами, говорит в дюжину микрофонов, расположенных перед ним:

– Мне только что сообщили об отказе Верховного суда рассмотреть последнюю апелляцию Коди Уоллеса. Я внимательно изучил его просьбу о помиловании. Его юный возраст, без сомнения, вызывает озабоченность. Тем не менее я гораздо больше сочувствую жертвам этого ужасного преступления, семье Бейкер, их огромной утрате. В этот час им нужны наши молитвы. Они против помилования. Народ нашего штата неоднократно подтверждал свое положительное отношение к смертной казни, и мой священный долг – соблюдать закон. Поэтому я отклоняю прошение о помиловании. Казнь состоится, как запланировано, сегодня в десять вечера.

Он склоняет голову, как будто в молитве, и выходит из кадра. Репортеры выкрикивают вопросы, но губернатору недосуг на них отвечать.

Коди выключает звук, однако продолжает смотреть на экран. Внезапно в кадре появляется Джек: его снимают где-то на территории тюрьмы, по обеим сторонам от него стоят надзиратели. Коди торопится снова включить звук.

– Коди было четырнадцать лет, – говорит Джек в камеру. – Ребенок, сирота, бездомный паренек, он жил в лесу, никому на свете не нужный. Он не стрелял, он никого не убивал. Штат варварски обходится с ним, как со взрослым, казнить такого аморально. Система раз за разом отвергала Коди, а теперь она намерена с ним расправиться. Мои поздравления всем богобоязненным гражданам, всем любителям оружия, закона и порядка, всем отпетым консерваторам этого пропащего штата.

При появлении на экране ведущего новостей Коди выключает телевизор.

Марвин толкает по темному коридору тележку с едой. Ужин здесь принято развозить в пять вечера, обед в одиннадцать дня, завтрак в пять утра. Согласно давнему судебному постановлению заключенному положено 2200 калорий в день, заключенной – 1800. Возможно, в каких-то других отсеках тюрьмы кормежка была приемлемой, но смертники получали мерзкую мешанину из резаных полусгнивших овощей и почти просроченных консервов. К миске прилагалось пять-шесть кусков черствого белого хлеба – так добирались положенные 2200 калорий, чтобы не допустить очередного судебного иска. Десять лет назад Коди удалось хоть немного улучшить положение. Некоторые заключенные воротили от такой еды нос и едва клевали, лишь бы не умереть с голоду. Другие, наоборот, жирели от избытка белого хлеба. Немногие счастливчики, получавшие какую-то мелочь из дома, покупали в буфете что-нибудь по– вкуснее.

– Твой последний ужин, Коди. – С этими словами Марвин просовывает замороженную пиццу «Пеперони» среднего размера в прорезь для еды в двери. Коди, подойдя, берет пиццу. Марвин дает ему высокий бумажный стакан с соломинкой. – Твой земляничный молочный коктейль.

Коди, улыбнувшись, садится на койку и откусывает кусок пиццы.

– Все кончено, Марвин. Неужели это случится?

– Похоже на то, Коди. Мне правда жаль.

Он откусывает еще, пьет через соломинку.