Андрей Дышев - Необитаемый ад

– Будь ваша воля, вы бы, наверное, остановили «Робинзонаду», чтобы не подвергать риску оставшихся людей?

– Безусловно! – очень стараясь казаться убедительным, сказал Саркисян и порывисто качнул головой. – Жизнь игроков – вот главная ценность, а не рейтинг передачи и не деньги от рекламы.

– Сохранение жизни игроков оправдает все и снимет любой моральный груз, – развил мысль Саркисяна следователь. – Хотите чаю?

– Совершенно с вами согласен! – все больше оживлялся Саркисян, чувствуя, что грозовые тучи над ним тают. – Вы просто читаете мои мысли… Да, чайку, если можно!.. Святая ложь! Не надо ее бояться, если за ней стоят богоугодные дела!

– Я сразу понял, что вы честный и благородный человек, – сказал следователь. Он стоял к Саркисяну спиной и наливал заварку в стакан. – Сколько вам кусочков сахара?

– Три, пожалуйста… Эх, товарищ следователь! Хоть вы понимаете наш неблагодарный труд! Я всегда готов войти в положение любого игрока, понять его, помочь! Это же игра! Вот, допустим, страдает человек, умирает. А я что – зверь? Мне его почки дороже, чем этот проклятый рейтинг! Ну, взял я грех на душу – пусть радуется жизни, если никому от этого хуже не будет…

– А разве у Бревина были больные почки? – спросил следователь, подавая чашку в руки Саркисяну.

– А то! – произнес Саркисян, отхлебывая из чашки. – Откуда здоровье, если он каждый вечер в баре гостиницы кутил? И наутро лицо его так опухало, что глаз не было видно. Ему перед камерой выступать, а он…

И тут Саркисян с ужасом понял, что проболтался. Он сильно побледнел, медленно поставил чашку на стол и со страхом взглянул на следователя. Тот снова закурил, пристально глядя на Саркисяна сквозь дым.

– Дальше! – произнес он. – Ему перед камерой выступать, а он глаза открыть не может. Так?

Саркисян судорожно сглотнул и неуверенно покрутил головой.

– Я хотел сказать… то есть…

– То есть вы снимали на камеру опухшего от разгульной жизни Бревина до тех пор, пока на Пятом острове не произошел пожар. И чтобы скрыть свою ложь, вы решили Бревина убить?

Страшное волнение охватило Саркисяна. Хватая ртом воздух и прикладывая руки к груди, он торопливо заговорил:

– Это не я! Клянусь вам! Это не я его убил! Я хотел, чтоб он куда-нибудь уехал… Я даже билет на самолет хотел ему купить…

– Почитайте, – оборвал его следователь и придвинул Саркисяну лист бумаги. – Это выписка из протокола допроса Гвоздева. Он утверждает, что именно вы приказали ему убить Бревина на месте проведения съемок. Что это была ваша идея заранее выкопать могилу в лесу. Что именно вы подсказали Гвоздеву, в какой момент тот должен ударить Бревина тесаком.

– Нет!! – дурным голосом закричал Саркисян. – Ложь!! Этот сопляк клевещет! Посмотрите на мои руки! На мои глаза! Молодежь теперь испорчена! Она глубоко порочна! Гвоздев лжет без зазрения совести!.. Я вам скажу! Я вам все скажу! Я знаю, кто застрелил Бревина! Этот человек наркоман, и он хочет бросить на меня тень! Он меня ненавидит и мечтает видеть меня в тюрьме!.. Его фамилия Ворохтин…

– Пишите! – сказал следователь, подавая Саркисяну тонкую стопку чистой бумаги и ручку. – Обо всем, что вам известно, и очень подробно.

Глава 37

Скатертью дорога!

К вечеру ветер стих, в зеркальной воде точечно прорисовались отражения берегов с белым березовым частоколом и темно-синее небо с кляксами розовых облаков. Туман сгущался незаметно, и над водой, не встречая препятствий, скользили хрустально-хрупкие колокольные перезвоны.

В раскладном шезлонге, водрузив ноги на пластиковый стол, сидел худощавый парень в синем джемпере, с коротко стриженной, выкрашенной в цвет огурца головой. В его руке время от времени тонко насвистывал мобильный телефон, парень включал его, подносил к уху и, выслушав, отвечал:

– Спасибо, ваш звонок принят!

Через несколько секунд все повторялось: звучал мелодичный сигнал, и парень, думая о чем-то своем, машинально говорил:

– Спасибо, ваш звонок принят…

Вскоре это занятие ему надоело. Не отключая трубки, он положил ее на стол и наполнил пивом большую керамическую кружку с карельским узором. Он любовался закатом и смаковал пиво, в то время как тысячи наивных людей накручивали телефонные диски и нажимали на кнопки, надеясь дозвониться, чтобы попасть в первую десятку и выиграть приз.

Тут в лагерь прикатил запыленный джип, из него выкатился злой и красный Саркисян и с ходу принялся делать разнос:

– Что вы ходите руки в брюки? Делать нечего? Полчаса до начала связи! Все по своим местам!

Люди засуетились и забегали. Парень с огуречной головой убрал ноги со стола, поставил кружку под стол и снова занялся телефоном.

– Ты с генератором разобрался? – накинулся Саркисян на инженера, который отвечал за всю электрику на базе.

– Вчера на радиостанциях все аккумуляторы сдохли! – переключился Саркисян на связиста. Тот попытался объяснить, что ничего подобного не было, но режиссер не дал ему договорить: – Чтобы на каждой станции по два комплекта было! По два!

Все еще не получив сатисфакции за унижение и страх, которые ему пришлось пережить в прокуратуре, Саркисян засеменил к аппаратной и остановился у наблюдательной вышки. Толстая шея не позволяла ему слишком высоко задрать голову, и Саркисяну пришлось опереться рукой о капот машины и выгнуть спину назад. Но он зря старался. Увидев на верхней площадке Ворохтина, он издал какой-то нечленораздельный звук и поторопился в аппаратную.

– Наделал Саркисян шороху? – спросил наблюдатель, вышедший из будки. В ладони он держал горсть семечек. Лузгая их и сплевывая шелуху под ноги, он оперся о перила рядом с Ворохтиным. – Тепло пошло. Ночью сильный туман будет.

– Вот этого я больше всего и боюсь, – сказал Ворохтин.

– А что его бояться! Это не пожар. И не молния. Сиди себе на полянке у костра, в холодную воду не суйся да по валежнику в темноте не ходи – и цел будешь. Смотри, какой Ботаник умный и осторожный. Рыбу не ловит, по деревьям не лазает. Ковыряется в песке, жрет червяков и радуется жизни. Мне кажется, он пересидит Лагутина. А ты как думаешь?

Ворохтин пожал плечами.

– А я думаю – Ботаник, – продолжал дискутировать сам с собой наблюдатель. – Наши мужики вовсю спорят, пари заключают. Кто на ящик пива, кто на ящик водки.

– У меня к тебе просьба, – сказал Ворохтин и вынул из кармана небольшой сверток. – Это свечи от моторной лодки. Я их выкрутил, чтобы никто ночью с лодкой не баловался. Пусть у тебя будут, мало ли что.

– А ты далеко собрался? – спросил наблюдатель, засовывая свечи в карман.

– В поселок. Посижу в пивнушке, отдохну от «Робинзонады».

– Ну-ну, – с иронией произнес наблюдатель. – Отдохни…

– Но это не все, – прервал его Ворохтин и протянул радиостанцию. – Держи при себе. Не отключайся. Если вдруг поступит вызов, не отвечая, беги к ментам, садись с ними в моторку и гони на Третий, к Ботанику. Чем быстрее, тем лучше.

– А почему именно на Третий? – удивился наблюдатель.

– Вот как причалишь к нему, так узнаешь.

Наблюдатель с подозрением крутил в руках рацию.

– А это что? – спросил он, показывая на маленькую пластиковую бирочку с цифрой 1, привязанную к держателю.

– Это значит Первый остров. Лена пользовалась ею.

– Э-э, нет, – покрутил головой наблюдатель и протянул радиостанцию Ворохтину. – Я суеверный, вещами покойников не пользуюсь.

– Так возьми мою! Какая разница…

Они поменялись станциями. Ворохтин пожал руку наблюдателю и молча пошел вниз. Чтобы избежать случайных свидетелей, он поднялся к лесу и набрал частоту Лагутина.

– Сергей, если сегодняшней ночью ты не заснешь, то, возможно, сохранишь себе жизнь, – сказал Ворохтин спокойно, излишне не драматизируя ситуацию.

– Не совсем понятное, но интригующее предупреждение, – сквозь треск эфирных помех донесся далекий голос Лагутина.

– У тебя опять может быть гость, – пояснил Ворохтин. – Скорее всего, это будет знакомый тебе человек из съемочной группы или обслуживающего персонала. Как только ты его увидишь, немедленно дай сигнальную ракету. Немедленно!

– А почему ты решил, что он придет именно ко мне?

– Я думаю, что у вас с Ботаником равные на это шансы. Будь внимателен: убийца может пойти на хитрость и заговорить тебе зубы. Не исключено, что он поздравит тебя с победой и предложит что-нибудь съесть или выпить. Не верь ни одному его слову, даже если это будет Саркисян. Размахивай тесаком и не подпускай его к себе ближе чем на пять шагов. Я буду недалеко от тебя и подъеду быстро.

– Ладно, ладно! – ответил Лагутин, считая, что Ворохтин чрезмерно сгущает краски. – Я смогу за себя постоять, не беспокойся…

Освещенный двумя мощными лампами, Саркисян стоял у озера на фоне кроваво-красного заката.

– Итак, осталось двое, – говорил он в микрофон и короткими толчками дергал головой, что делало его похожим на настороженного петуха. – Два самых стойких и мужественных робинзона вышли на финишную прямую. И ни один пока не намерен сходить с дистанции. Мы с вами являемся свидетелями проявления удивительных волевых качеств. Поединок усложняется не только усиливающимся голодом и холодом. Растут психическое напряжение и тревога…