Четыре мертвых сестры - Наталья Евгеньевна Масальская

– Да, – с облегчением выдохнула я. – Ладно, не буду тебя отвлекать, позвоню завтра, – затараторила я и отключилась, пока Иванихин не начал отнекиваться.

Я поблагодарила женщину за возможность воспользоваться телефоном и спросила, как пройти в зал.

– До конца коридора и налево, – вернувшись к вязанию, ответила вахтерша.

– А вы сами писателя знали?

– Так его все знали, только его мало кто видел.

– Как это? – удивилась я.

– А так, сидит как сыч в доме и носа на улицу не кажет. Писатель, одно слово. Кто ж их разберет, этих интеллигентов.

– А его семья: жена, дочки?

– Ты, что ль, та самая журналистка? – положив вязание на колени, спросила она.

– Да, приехала с напарником статью об Иволгине писать, – ответила я, удивляясь тому, как быстро здесь доходят слухи.

– Ну так ты сходи, сходи, посмотри экспозицию. Там и фотографии, и книги, и много чего интересного.

Больших надежд на музей писателя я не возлагала. Наверняка так, ширма. Вот пролетарский писатель в Доме культуры на встрече с читателями. Вот он запечатлен за работой в своем кабинете… Собственно, так и вышло. Но, как ни странно, увидеть эту семью «живой» было интересно. Сам Иволгин оказался очень симпатичным: стройный, высокий, с копной зачесанных назад темных волос. И улыбка у него располагающая, и сам он показался мне серьезным и степенным. Такие люди обычно вызывают доверие. Его девочки на фотографии были еще совсем маленькие. Младшим двойняшкам лет десять – двенадцать. Больше всех на отца походила Яна, я видела ее фотографию в папиных бумагах. Девушку нашли без головы, поэтому в дело положили ее прижизненное фото. Я склонилась ближе, стараясь поподробнее разглядеть ее лицо. Теперь это лицо Далис, вспомнила я рассказ Петренко о том, что кто-то из местных видел писательского монстра возле леса. Я снова почувствовала заползающую под кожу тревогу и поспешила к выходу. Находиться наедине с призраками было жутко.

На круглых часах в холле было уже четыре, но к Сомовым рано. Не хочу мозолить им глаза, они и так были ко мне очень добры. К Петренко? Что ж, попытаю удачу еще разок.

Я уже довольно хорошо ориентировалась в поселке, так что не спеша побрела к дому бывшего следователя. По дороге еще раз прикинула, что хочу у него выяснить. Как говорят в фильмах про шпионов, «нужно сузить круг подозреваемых». У нас с Егором никакого круга еще не было. Вообще ничего пока не было.

Я свернула с широкой главной улицы в небольшой проулок. Здесь было совсем тихо. Взрослые на работе, а детвора, собравшись группками, наверняка отиралась у воды или в лесу. Меня сопровождал только собачий лай.

– Здравствуйте, Савелий Андреевич, – поздоровалась я через забор с копающимся в огороде Петренко. Тот вздрогнул, но, увидев меня, расплылся в улыбке.

– Юленька! – воткнул он лопату в землю и, вытирая руки о край рубашки, направился к калитке. – Зайдешь?

– Я на минуточку. Хотела еще кое-что у вас уточнить. Если вы не возражаете, конечно.

– Ну, скрывать мне нечего. А твой бравый сыщик где? – усмехнулся Петренко и поглядел поверх моей головы на улицу.

– Его в редакцию вызвали, – соврала я. – А документы с именами и адресами у него в сумке остались.

– Ясно. Да ты проходи в дом, сейчас чайку поставлю. – Он поднялся по ступеням крыльца и открыл дверь.

Поборов свое привычное стеснение, я вошла в дверь и огляделась. Срубленный из цельных бревен дом и внутри сохранил природную красоту и потрясающий запах. Мощная лестница из распиленных бревен уходила плавным полукругом наверх. Петренко же повел меня в помещение, которое образовывало с коридором единое пространство.

– У вас очень красиво, – заметила я.

– Есть такое. Люблю дерево. Чувствуешь, как пахнет?

– Да.

– Сосна, – гордо ответил он и добавил: – Обожди, Юленька, за водой схожу, а ты пока садись. – И скрылся за дверью под лестницей.

Послышался звон посуды. На плиту тяжело опустился металлический чайник.

– Ну вот, сейчас чай пить будем, – вытирая губы тыльной стороной ладони, сказал Петренко, снова появившись в комнате.

– Не нужно, – поспешила я отказаться, не желая стеснять хозяина.

– Брось смущаться. Я и сам хотел перерыв сделать. Ты пока присаживайся.

Я села в кресло у стола и обвела взглядом обстановку. Шкура медведя на полу, его голова красовалась на стене рядом с головой лося.

– Вы охотник?

– Привык за кем-то все время бегать, вот и балуюсь на пенсии, – ответил Петренко, усаживаясь за стол.

– Хорошее хобби. Только животных жалко. А чучела эти для вас тоже тот чучельник делал? Как там его? Терентьев, кажется?

– Он, голубчик. Он меня и пристрастил к охоте.

– У вас замечательный дом. Все стараются помоднее ремонт сделать, а у вас тут первозданная красота.

– Да знаешь, не люблю я все эти новомодные мещанские штучки – обои, линолеум. По мне, так по-природному и нужно. Зато дышится здесь как.

– Точно, – улыбнулась я, стараясь польстить его самолюбию. Так разговор пойдет легче. Хватит с меня на сегодня настороженных взглядов и недоверия на лицах.

Петренко поднялся и снова вышел. Вернулся через несколько минут с подносом, на котором стояли две чашки с чаем и вазочка с вафлями и сушками.

– Так о чем ты хотела меня спросить? – поставив все на стол, спросил Савелий Андреевич.

– Я так поняла, что у дурачка того, которого в убийствах подозревали, оказалось алиби. Не мог он девочек убить. А кого-то еще подозревали?

– Подозревали. Того, кто в день убийства вдовы Иволгина с ней в квартире был. Но тогда его так и не нашли, – многозначительно глядя на меня, ответил Петренко. – Улик он не оставил, никто не знал, с кем писательская вдова встречалась. А что, подозреваемые закончились? – с иронией спросил он и отхлебнул чай из чашки.

– Савелий Андреевич, я понимаю, это не очень-то приятно, когда кто-то сует нос не в свое дело, да еще и пытается найти в твоих действиях ошибки. Но вы же знаете, все это я делаю только ради папы. Как вы думаете, он мог быть ко всему этому как-то причастен?

Несмотря на то что изначально хотела спросить совсем другое, я с волнением ждала, что ответит мне Петренко.

– Хороший он мужик был, твой отец. Только с бабами ему не везло. Понимаешь, пришел он двадцать третьего ко мне с бутылкой. Накануне, значит, того дня, когда вдову писательскую нашли. Ну и выпили мы с ним. Крепко выпили. Я отрубился далеко за полночь. Проснулся только к обеду. Твой отец за столом спал. А уж выходил он куда ночью, сказать не могу.

– Думаете,