Живописец смерти (СИ) - Лукарелли Карло

Я могу вернуться. Мы можем поговорить — просто поговорить. Я думаю о шести веснушках над его левой бровью: идеальное число. Безопасное число. Может, он даже поможет мне, если я расскажу ему, что происходит, что случилось с Сапфир. Он откликнется. Несомненно, откликнется. А потом прошепчет: «Ты здесь в полной безопасности. Я об этом позабочусь». И начнет целовать меня, целовать, шепча: «В безопасности (левый глаз). В безопасности (правая щека). В безопасности (ямочка у ключицы). В безопасности…» Бух, бух, бух. Тяжелые шаги поднимающегося по ступеням охранника выдергивают меня из грезы.

Пора уходить.

Уже направляясь к выходу, краем глаза я замечаю нечто такое, что заставляет меня остановиться как вкопанная.

Он разговаривает с Марни, сидя на высоком стуле у сцены, широко улыбаясь, с ямочками на щеках. Сердце запрыгивает в горло, у меня перехватывает дыхание, я сипло выдавливаю из себя:

— Флинт?!

Глава 11

Флинт разворачивается лицом ко мне. Мгновенно бледнеет как полотно, глаза округляются. Он спрыгивает со стула и спешит ко мне.

— Что ты здесь делаешь? — практически выплевываю я.

— Я могу задать тебе тот же вопрос, — отвечает он. — Ты уходишь?

Я киваю, не зная, что чувствовать или говорить.

— Какое приятное совпадение. Я иду с тобой.

Я тук тук тук, ку-ку, тихонько, снимаю куртку с крючка у двери и надеваю. Что-то не складывается. Он говорил мне, что больше не бывает в «Десятом номере».

Мы выходим на улицу, и я направляюсь к автобусной остановке, пытаясь собрать разбегающиеся мысли, одновременно считая трещины на тротуаре и не наступая на них. Двенадцать, тринад…

— Значит… ты все-таки пришла. Выяснила что-нибудь о своей давней подруге? Что-нибудь интересное? — Он теребит один из дредов.

Я чуть дальше отступаю от него, начинаю считать вновь. «Давней подруге, — говорит он, а думает: Лгунья». Он знает. Мои руки начинают гореть.

— Ладно, Флинт. — Я останавливаюсь под ярким фонарем и поворачиваюсь к нему, глядя в глаза. — Сапфир — не моя давняя подруга. Я совсем ее не знала.

Флинт фыркает, но по-прежнему улыбается.

— Что ж, об этом я и так догадался.

— Но я… — я почти рассказываю ему о дохлой кошке и голосе Сапфир, постоянно звучащем в моих ушах. — Я не могу не думать о ней. Мне все равно, понимаешь ты или нет, мне все равно, захочешь ли помочь. Но мне необходимо узнать, что произошло.

Его лицо смягчается, эти голубовато-зелено-золотистые глаза сверкают при свете уличного фонаря.

— Ты могла бы и не врать, Ло.

— А ты? Разве ты не сказал мне, что давно уже не бываешь в «Десятом номере»?

— Да ладно. — Он машет рукой. — Годы, дни… В Гдетотаме никакой разницы нет. — Он снимает поеденный молью шарф с шеи и подходит ко мне, обматывает им и мои плечи. — Готов спорить, ты сейчас жалеешь, что не в брюках.

Я срываю шарф с плеч, отбрасываю ему.

— Перестань отвлекать меня, Флинт. — Меня трясет. — Почему ты оказался в «Десятом номере»?

— Если уж тебе интересно, — он вздыхает, — наш недавний короткий разговор напомнил мне, что я там давно уже не был, ты понимаешь, чтобы порисовать. Срубить денег с этих озабоченных богатых парней, — он торжествующе вскидывает руку. — И я заработал этим вечером сорок баксов! — Идет дальше.

Я торопливо догоняю его, по-прежнему переступаю через трещины, но считать перестаю.

— И это означает много? — Я отказываюсь поддаваться его обаянию.

— Послушай, Ло. Я знаю, в чем дело. Ты злишься, потому что я не предложил тебе взглянуть на мои рисунки. Правильно? — Он кладет руку мне на плечо, чтобы остановить меня, и я наконец-то смотрю на него, на его милую дурацкую улыбку, пусть даже мне этого совершенно не хочется. Он вновь обматывает меня шарфом и похлопывает по нему, три раза, после чего я думаю, что шарф лучше оставить. — Послушай, я бы показал. Клянусь. Но они продаются, как горячие пирожки. Уходят мгновенно, я тебе говорю. — Ладонью он похлопывает по карману своих черных пыльных брюк, словно оберегая его.

Трудно не начать улыбаться, стоя рядом с ним, хотя я до сих пор не знаю, можно ему доверять или нет. Я не могу забыть, как он выглядел в тот момент, когда увидел меня. Словно он… испугался.

— Эй, тебе не спрятать от меня улыбку, королева Пи. Я ее найду. Всегда. — Он указывает на мои губы, касается верхней теплым указательным пальцем. Я дрожу, отталкиваю его руку своей.

— Я рада, что помогла тебе разбогатеть, — говорю я, стараясь расслабиться, стараясь изгнать из голоса эмоции. — Наверное, мне следует попросить комиссионные.

— А ты скользкая дамочка, Ло, ты это знаешь? Постоянно хочешь что-то с меня урвать. Я не говорю, что ты акула, но… — Он щелкает языком. — Предлагаю следующее: я заплачу твой процент ночной пиццей. Идет?

Я содрогаюсь. Уже так поздно. Мне надо быть дома.

— Я знаю отличное место, — продолжает он, — и недалеко от твоей автобусной остановки, если на то пошло. Так что скажешь? Хочешь получить расписку? Или достаточно джентльменского соглашения?

— Ты у меня в долгу, — отвечаю я, хотя понимаю, что идти мне не следует. Его лицо расплывается в улыбке, он хватает меня за руку, радостный крик оглашает холодную ночь.

И тут мне вдруг становится тепло и хорошо. Может, завтра я столкнусь с Кери Рэм в туалете. Она будет причесываться, а я — вбивать тональный крем в кожу под глазами. «Вчера слишком поздно легла спать, — объясню я. — Задержалась с моим другом, Флинтом. Зашли в круглосуточную пиццерию в Гдетотаме. Ты не знаешь, что такое Гдетотам? Крутое место, между прочим. Если ты знаешь местных».

Я иду за ним сквозь холодную ночь. Когда позади остается несколько практически нежилых кварталов, мы подходим к лачуге, обитой ржавыми листами железа. Он стучит: четыре раза быстро. Потом еще три. Я семь раз сжимаю пальцы в кулаки, по числу стуков, потом тук тук тук, ку-ку.

— Что скажешь? — спрашивает Флинт, пока мы ждем, дышит себе на руки.

— Я… ничего. — Мои щеки горят. К счастью, Флинт новых вопросов не задает.

Дверь открывает парень с вьющимися, очень светлыми волосами. Коротко кивает Флинту, показывая, что узнал, шлепает по спине и указывает на столик в углу.

Изнутри лачуга — уютный коттедж с дровяной печью, в которой выпекается пицца, с шестью маленькими столиками, установленными чуть ли не впритирку и запахами теста, дыма, многого другого, но исключительно приятного. Под потолком развешаны гирлянды многоцветных рождественских лампочек, пол — из маленьких черных и белых плиток, выложенных сложным орнаментом.

Флинт на мгновение кладет руку мне на поясницу и подталкивает вперед. У меня на мгновение перехватывает дыхание, когда я ощущаю его руку с длинными, крепкими и теплыми пальцами.

— Клево, не правда ли? — спрашивает он, когда мы садимся и кладем руки на теплую покоробленную деревянную поверхность стола. — Мало кто знает об этом заведении, но я прихожу сюда, когда у меня есть деньги. А потом спускаю их на пиццу и большие молочные коктейли.

— Это хорошо, Денежный Мешок, — отвечаю я. — Потому что я вдруг страшно проголодалась.

Пока мы ждем нашу пиццу, с грибами, оливками и базиликом, рука Флинта подбирается к моей.

— Знаешь, Ло, ты должна предупредить меня, когда в следующий раз соберешься побродить по Гдетотаму одна. Здесь небезопасно.

Я убираю руку со стола в карман куртки, нащупываю статуэтку-бабочку, тру пальцами, а лошадь-подвеска горит на груди. Моя подозрительность вспыхивает с новой силой. Не могу сказать, то ли он заботится обо мне, то ли предупреждает.

Я вновь думаю о запятнанной кровью записке: «Теперь ты знаешь, к чему приводит любопытство. Будь осторожна, а не то закончишь, как эта кошка».

— Я в порядке, Флинт, — сухо отвечаю я. — И смогу позаботиться о себе.

— Я просто говорю о том, что здесь довольно много темных личностей. Мне-то что, люди меня знают. У меня пропуск.

Тут меня осеняет: люди знают Флинта, а Флинт вроде бы знает всех, по крайней месте, здесь.