Живописец смерти (СИ) - Лукарелли Карло

Ирония ситуации заставляет меня громко засмеяться, и я прижимаю руку ко рту, чтобы заглушить звук. Не хочу, чтобы папа решил, что я даже безумнее, чем он думает.

Я отступаю от зеркала на гардеробе, чтобы еще раз оглядеть свою комнату, когда дрожь пробивает меня с новой силой; дергаются даже сжатые в кулаки пальцы. Но это хорошо, что я решила оглядеться, поскольку сразу замечаю: каменных волков надо передвинуть на пять дюймов вправо, все девять. И мне надо добраться до них тремя большими шагами или двадцатью семью маленькими, чтобы этим вечером меня не поймали. Я добираюсь тремя большими, быстро переставляю волков, еще раз оглядываю свое маленькое королевство. Полный порядок. Я готова покинуть безопасность моего теплого кокона и выпорхнуть в окружающий мир, новый для меня. В каком-то смысле.

Быстро: я вынимаю скомканный клочок бумаги из «конверса» и перекладываю в одну из старых маминых туфель на высоком каблуке. Сегодня я надену их, чтобы слиться с другими посетителями клуба. Наконец я сжимаю пальцами подвеску-лошадь, которая лежит на моей груди, чувствую подошвой скомканный клочок бумаги, а статуэтка-бабочка Сапфир лежит в кармане моей куртки. Я хватаю сумку с ручки стула, который стоит у моего стола, кладу в нее кошелек. К старту все готово. Я добираюсь до двери девятью средними шагами и крадучись, с гулко бьющимся сердцем, спускаюсь вниз. Тонкая серебряная полоска видна под дверью кабинета отца, в остальном дом погружен в темноту. Я хватаю несколько крекеров из открытого пакета в кладовой, внезапно ощутив дикий голод.

Я тук тук тук, ку-ку, открываю входную дверь, на секунду замираю, стою между теплом и холодом: в темноте может затаиться киллер.

Колеблюсь еще секунду, прежде чем выскользнуть в морозный воздух, тихонько затворяю за собой дверь.

Глава 9

— Подавальщицей коктейлей? Тебе придется и танцевать. Ты это знаешь, так? У нас здесь не обычное заведение, куда приходят выпить и пообедать, — говорит управляющий «Десятого номера», коротышка с большим животом, густыми пшеничными усами и в темно-зеленом пиджаке. Он взял мою куртку и повесил на крючок у двери, а теперь разглядывает меня с головы до ног. Лицо, грудь — взгляд пронзительный, не уступает рентгену, — сквозь черную юбку (короче у меня нет), пурпурную безрукавку, вязаное болеро и мамины черные кожаные туфли на каблуках из 1980-х (единственная пара обуви в моем гардеробе, которая подходит к остальному прикиду). Я делаю вид, что его откровенный взгляд совершенно меня не смущает, но на самом деле думаю, что тип он мерзкий.

Я отбрасываю кудряшки сначала в одну сторону, потом в другую, по три раза, прижимаю руки к бедрам и стою, глядя прямо перед собой. Мне надо выглядеть бесстрашной. Не просто выглядеть — мне надо быть бесстрашной.

Я смотрю на посетителей: профиль мужчины, который сидит за столиком около сцены выглядит очень знакомым — сальные волосы под дешевой старой кепкой, продубленная ветром и солнцем кожа. Марио. Но через несколько секунд он снимает кепку, чтобы вытереть лоб, и я вижу, что волосы у него каштановые — не крашеные ярко-рыжие. Он — еще один противный мужчина средних лет с пачкой «Уинстона», торчащей из нагрудного кармана рубашки. Сердце у меня выпрыгивает из груди.

Я прячу руки за спину. Постукиваю. Девять, девять, шесть. Девять, девять, шесть. Девять, девять, шесть.

— Я люблю танцевать, — я улыбаюсь, показываю ему два ряда белоснежных зубов между накрашенными губами.

Пока все идет хорошо. Я составила план по дороге сюда.

Найти клуб.

Найти управляющего.

Выяснить побольше о Сапфир, уж не знаю как.

Попытаться остаться в живых.

С первыми двумя пунктами полный порядок. Теперь я претворяю в жизнь третий и четвертый.

— Опыт есть? — спрашивает он.

— Да, конечно. Да. Абсолютно, — я вытягиваю руки по швам и выпячиваю грудь: обычно я стараюсь ее прятать, но теперь она может мне понадобиться. Попутно я оглядываю клуб. Мне никогда не доводилось бывать в стрип-клубе, и «Десятый номер» совсем не такой, каким я его себе представляла. Думала, что тут все необыкновенно роскошно, прямо как в кино. Вместо этого вижу плохо освещенный зал, в воздухе висит табачный дым, пахнет спиртным, и крупные мужчины во всем черном поднимаются в зал из подвала или с какого-то секретного уровня, наблюдают, ждут.

Посетители — мужчины, которые сидят за стойками и столиками, — выглядят на удивление нормальными. Наверное, я ожидала увидеть каких-то слизняков с похотливыми взглядами выпученных глаз. Но они — совсем как те парни, которые могли бы играть в гольф с моим папой, сгоняя пивной живот или снимая стрессовые нагрузки, сопутствующие высокой должности. Короче, рабочие лошадки. За одним столиком подростки чуть старше меня. Они очень громко смеются над — и я в этом уверена — совсем несмешными шутками.

Девушка с крашеными рыжими — и в перьях — волосами скользит вниз по шесту, скрестив ноги, выгнув спину дугой. Смотрите. Без рук.

Ее кожа чуть шуршит при трении о гладкий металл, бедра скользят, лодыжки держат, тело сверкает под ярким светом. Она словно плывет по воздуху, тело гибкое и блестящее, как бабл-гам.

Посмотреть на нее, так это проще простого: захватить металл бедрами, заставить его таять между теплой кожей и мышцами. Я не могу представить себя на ее месте: стоять у шеста, под взглядами, пожирающими каждый квадратный дюйм кожи.

Я вновь смотрю на Усача.

— Я только что переехала сюда… из Чикаго. Но там работала, какое-то время, в клубе. Официанткой.

Его взгляд проходится по моему телу. На мгновение задерживается на моих чуть асимметричных грудях (может он это заметить?), и у меня сосет под ложечкой. Я заставляю себя продолжать улыбаться.

— Ты, похоже, хорошая девочка. Хорошее тело, хорошая осанка, хорошее лицо, красивые длинные густые волосы… в тебе есть что-то ирландское. Ты ирландка?

Я пожимаю плечами, снова, еще раз, стараясь не уползти в себя.

— Я так не думаю. — Слыша его «оценки», я ощущаю странную удовлетворенность тем, что мои усилия не пропали даром, и я для него «хороша», но при этом и нарастающую тревогу.

— Таких мы тут и ищем, — продолжает он, покачиваясь взад-вперед на каблуках кожаных туфель. Он поджимает губы, упирает руки в бока, отчего в нем появляется что-то женское. — Только что потеряли девушку, так что нам определенно нужна… э… новая кровь. — Его брови сходятся у переносицы. — Тебе уже восемнадцать, так?

От небрежно брошенных фраз «потеряли девушку» и «новая кровь» у меня перехватывает дыхание, хотя я отвечаю «да» и трижды коротко киваю.

— Сейчас принесу тебе заявление о приеме на работу, — говорит он. — Оставайся здесь. — И уходит через створки распашной двери рядом с кабинкой диджея. Я вижу тусклый коридор, вроде бы дверь кабинета, а потом створки возвращаются друг к другу, перекрывая обзор.

На сцене появляется новая девушка. На ней розовое, в блестках, белье. Она распластывается на плоском животе, а потом, с леденцом во рту, по-кошачьи ползет к посетителю, который с широко раскрытыми глазами сидит в первом ряду. Она — ответ «Десятого номера» Джессике Фиск-Морган из Карверовской старшей школы. Заводила группы поддержки. Красотка и душка. Всегда банальная, всегда задорная, четыре года удерживавшая в школьном ежегоднике титулы «Первая вышедшая замуж» и «Первая забеременевшая». От таких мыслей настроение у меня поднимается: я уже в меньшей степени чувствую, что я тут лишняя.

Усач возвращается с несколькими сцепленными вместе листками бумаги, кладет на стойку.

— Давай, заполни эти бланки, я их просмотрю, задам тебе несколько вопросов и многое будет зависеть от того, как хорошо ты на них ответишь, — разговаривая, он кивает. Он постоянно кивает, не замечая этого.

В заявлении я перечисляю несколько клубов и ресторанов, изменяю год своего рождения, чтобы стать восемнадцатилетней, называюсь другим именем — Джульет. Для фамилии в строчке места нет. Я полагаю, в клубе ее знать не хотят.