Последняя возможность увидеть солнце - John Hall

устроено, потому что иногда, по ощущениям, проходит всего несколько часов моего пребывания здесь, а иногда я уже просто лежу и не могу двигаться от усталости. Здесь нет времени, а если и есть, то движется оно крайне медленно, либо как-то варьируется… Я не знаю! В любом случае, это карцер.

– С головой все в порядке? – спрашиваю я.

– Да, с головой все нормально. Просто, я здесь себя чувствую как в карцере. Ну, а ты прикинь, какого было бы тебе, если бы ты тут шарился.

– Неприятная движуха, ты прав, – говорю я.

– Да! Согласен! Так вот, насчет той статьи. Я читал ее намеренно, чтобы хоть как-то, хоть немного научиться пребывать в подобных местах, как-то коротать время. Кто-то рассказывал о книгах, кто-то о разговорах с самим собой, кто-то о занятиях спортом.

– И как тебе эти истории?

– Знаешь, страшно… Это, с одной стороны, потому что сам переживаю нечто подобное.

– А с другой стороны?

– А с другой стороны, неприменимо в моей ситуации. То есть я, конечно, могу начать развлекать себя отжиманиями, но в реальности это никак не отобразится, мое тело никак не изменится. Книгу сюда не протащить. Разговаривать с самим собой… Такой практики давно не было.

– И что ты делаешь?

– Просто иду вперед, – отвечает парень, и мне становится не по себе от мысли о том, что тот сдался.

Я не сдамся.

– Ты спрашивал о том, как я сюда попал? Потом ты сказал что-то на тему того, что я здесь очутился сразу. Что это значит? – спрашиваю я.

– Да так, не важно, – отвечает он.

– А все же? – не унимается мое любопытство. – Ты что-то говорил… Слово такое… Столпотворение?

– Чувак, забей, не хочу.

– Ну, ладно, – говорю я.

– Тебе не холодно? – спрашивает он.

– Не холоднее, чем руки одной особы, – мрачно отвечаю я, вспоминая сцену под крестом.

В этот же момент выражение лица попутчика сильно меняется. Это выглядит, как смесь удивления, отвращения и рвотного позыва, который тот старательно старается сдержать.

– Как она выглядит? – спрашивает он.

– Наша встреча была достаточно экстремальной… Для меня, – говорю я, вспоминая ту замечательную ночь. – Поэтому единственное, что я нормально помню, – больничный халат.

– Стало быть, она… Как же тесен наш город, – говорит он и становится еще более мрачным.

– Знакомы?

– Ну, типа того…

– Не будем?

– Да.

И мы вновь погрязли в тишине.

– Интересно, чей это сон, – первый голос начинает очередную цепочку размышлений.

– А сон ли это вообще? – второй голос, как всегда без промедлений, подхватывает тему.

– Если даже сон, то он очень странный, очень персональный, – третий голос.

– Очень персональный, даже не смотря на то, что сейчас мы разделили его, – задумчиво говорит четвертый голос.

– Я хочу уничтожить того, кто заключил меня здесь! Его или чертенка! – орет пятый.

– Как же я устал! Что-то мне не очень хорошо, – говорю я и чувствую, как тело само по себе сползает на поверхность. – С чего бы это?

– Эй, чувак, ты чего?! – кричит попутчик. – А что за следы? Я этого не видел раньше! Не замечал…

– Это кровь… Моя кровь… С моих стоп… Они стерлись, сбились, рассеклись о неровности поверхности, – говорю я, и голова входит в крутое пике.

Я лечу сквозь пространство, оставаясь на одном месте.

– Я вращаю планету, оставаясь на месте? – думаю я. – Или же планета вращает меня? Или же я двигался так быстро, что, остановившись, поплыл по инерции, как автомобиль, скользящий по льду? Или же это планета двигалась быстро и толкала меня вперед, а потом резко замедлилась, передав мне остатки импульса и запустив меня вперед, как вагон несущийся по рельсам, в то время как основной состав остался позади, сбавив скорость…

– Постой! – резкая мысль. – Поезда не толкают перед собой вагоны!

Вот что начало волновать меня в тот момент.

– Ты как? Идти сможешь? – взволнованно, напугано спрашивает попутчик.

– Поезда не толкают перед собой вагоны! – вот, что я произношу вслух, отвечая на его вопрос, двигаясь по инерции своих мыслей.

– Что?

– Нет, ничего. Это неважно, – отвечаю я, наблюдая за тем, как Вавилонская башня впереди переворачивается на сто восемьдесят градусов по вертикали, а затем размывается по краям в противоположные стороны, сливаясь в фигуру, напоминающую змею английской буквы «S».

– Встать сможешь? – спрашивает он.

– Помоги, – отвечаю я и протягиваю ему руку. Парень помогает мне подняться.

– Ну что, как?

– Нормально, –пойдем, – вместе с этими словами я поднимаю руку вверх, чтобы махнуть в сторону башни. Это движение влечет меня вслед за собой. Я лечу лицом в поверхность, раскинувшуюся над землей, под небом, в самом центре. Буквально секунду назад я видел ее, а сейчас лишь темень, наполнившая мои глаза…

—–

Глаза закрыты. Руки шарят вокруг. Лапаю стройную и возможно красивую… холодную ножку кровати.

Я лежу на полу своего скромного жилища, я лежу практически под кроватью. Проходит еще пара секунд, моя голова начинает раскалываться от сильной боли.

– Похмелье, – медленно произношу я шепотом, но не слышу своих слов.

Только сейчас я понял, что уши заложило от давления. Открываю рот. Еще через несколько секунд начинаю различать глухие хлопки. Даже не хлопки, удары. Это стук. Стучат, нет, барабанят в дверь. Громко.

– Открывай, – далеким сумрачным голосом доносится до меня еще через несколько секунд.

Медленно и мучительно поднимаюсь на ноги.

– Сейчас, – говорю я и только через секунд понимаю, что ору, что есть сил. – Сейчас я открою!

Хриплый голос вырывается из меня криком. Подхожу к двери. Из-за похмелья перед глазами мутное стекло. Открываю. Там стоит сын жирного ублюдка… Просто ублюдок.

– Что надо? – спрашиваю я.

– Утро! Работать! Арбайтен-арбайтен! – кричит он. Медленно и лениво разворачиваюсь и иду вглубь хижины, чтобы собраться.

– Это последний раз, когда я столь благосклонен к тебе, – раздраженно говорит он. – Это последний раз, когда мой отец оказывает влияние на меня.

– Хорошо, дай мне две минуты, – произношу я сквозь хрип, передвигаясь в тумане и слушая приглушенные звуки мира.

Я досадная ошибка, допущенная жизнью.

– Еще один паршивый день в нашем Богом забытом городе, – думаю я. – Опять идет снег, крупными хлопьями летит прямо в глаза, чтобы скрыть нечистоты, скопившиеся на улицах, за их пределами, внутри стен…

– Голова… – коротко произносит первый.

– Болит… – второй.

– Сильно… – третий.

– Плохо… – четвертый.

– Как же я хочу сдохнуть! – говорит пятый.

В этом момент по холодному, по тающему от тепла стоп снегу я иду в туалет.

Желудок пустой. Мысли пусты. Я сам по себе опустошен. После общения с этим чуваком на пустоши мыслей. После пустоши мыслей. После взгляда чертика под кроватью. После звуков его