Лео Мале - Солнце встает из-за Лувра

Она поднялась и приблизилась ко мне, прихрамывая, оставив одну туфельку валяться на полу:

– Вы стали желчным. Выпейте. Это вас смягчит.

Наши пальцы соприкоснулись, когда я взял из ее рук протянутый мне стакан. Музыка продолжала литься по комнате.

– А сейчас я буду учить вас танцевать,– воскликнула она радостно, как маленькая девочка, одевая опять свою туфельку на высоком каблуке.– Нельзя пренебрегать такой прекрасной мелодией.

– Оденьте сапоги,– посоветовал я,– а то раздавлю вам пальцы на ногах.

– Я иду на риск.

Она обхватила меня, и мы сделали несколько неуверенных шагов. У меня кружилась голова. Ее духи в добавление к тому всему, что я выпил, опьяняли меня. Своей грудью я чувствовал сильное и беспорядочное биение ее сердца. Я остановил ее, сжал за голые плечи так, что чуть не задушил.

– Месье Бюрма,– прошептала она с укоризной.

– Оставь «месье»,– сказал я хриплым голосом.

– Оставьте лучше женщину. Вы мне делаете больно!

Я не ответил. Я буквально слился с ней, впившись губами в ее рот, пахнущий малиной. Она не ответила на мой поцелуй. Я почувствовал, как она цепенеет как бы от отвращения.

Я отпустил ее.

– Извините меня,– сказал я.– Это ваша вина.

Пошатываясь, она подошла к кушетке и упала на нее, рыдая в согнутые руки. Я молча смотрел на нее какое-то время, затем схватил и надел свой плащ, взял шляпу.

– Спокойной ночи,– сказал я.– Спокойной ночи… Женевьева.

Она подняла свое лицо, залитое слезами, вытерла нос платком, взятым, не знаю откуда, посмотрела боязливым взглядом.

Догнала меня уже у двери. На сей раз она заключила меня в свои душистые объятия, и если раньше не отвечала на мои поцелуи, то сейчас подарила мне один, который стоил многих. А музыка все продолжала плыть, нежная, многозначительная, зовущая. Мне казалось, что я прижимаю к себе всех манекенщиц Парижа.

Я проснулся с легкой болью в корнях волос. Я лежал в постели, которая показалась мне чужой. Свою постель я знаю, у нее бугры там и сям. А у этой не было ни одного. В щель между неплотно задернутыми шторами проникал бледный день, слабо освещая полную ароматов комнату, которая не была моей. Я почувствовал теплое тело, вытянувшееся рядом со мной. Повернулся к нему… Женевьева… Она нежно прошептала что-то, немного поворочалась, продолжая спать. Ну, все! Свершилось! Они выиграли – Фару, Шассар – все эти пророки! Фару! Он все же ошибся в одном пункте, Флоримон. Тридцать лет, сказал он. Может быть. Но есть года, которые считаются за два, а то и больше. Она оставалась красивой, но без помощи косметики и не слишком яркого освещения лицо ее… становилось ее настоящим лицом. И грудь потеряла былую гордость. Я себя выругал. Что за критиканство в подобных обстоятельствах? Ах, да! Месье Нестор Бюрма, детектив. Будешь большим мерзавцем, продолжая в том же духе. Я выбрался из постели, натянул брюки и перешел в маленький салон. Зажег свет, и зеркало выдало мне мое отображение. Месье Нестор Бюрма, детектив. Ох! Без шума, со знанием дела, я начал шарить везде понемногу. Салон, боковая комната, ванная, шкаф, одежда – я просмотрел все. Я толком сам не знал, чего ищу, кстати, так ничего и не нашел, но я делал свою работу, работу сукиного сына. Если это могло служить мне утешением, я был не одинок. По некоторым крошечным деталям, заметным только натренированному глазу, я понял, что ищейки уже прошлись здесь в прошедшие дни. Возможно, легавые. А возможно, и другие типы. Я уже вернулся в салон, когда услышал, что Женевьева меня зовет. Я приблизился к ней:

– Может быть, мадемуазель желает, чтобы я раздвинул шторы и приблизил сад Тюильри для нее?– спросил я.

– Боже мой!– заворковала она.– Детектив, а столько поэзии! Нет, мой дорогой, ни в коем случае, не трогай шторы. Я ужасна при пробуждении.

Было непохоже, что она говорит это из жеманства. Видимо, это беспокоило ее всерьез.

Я прошел в салон, раздвинул шторы, открыл окна и рискнул выйти на балкон. Воздух был ледяной. Желтоватый туман стлался над Парижем. Но он скоро рассеется. Солнце всходило из-за Лувра.

Глава одиннадцатая

ПТИЦЫ

В десять часов я толкнул дверь в свою контору. Элен, сидя за пишущей машинкой, проглядывала газеты. Она потянула носом:

– Откуда вы пришли, шеф?

– Из постели. Словом, почти.

– А я думала, что свалились в ванну, полную духов Шанель.

– А!

– Надо бы почистить ваш костюм.

– Да, возможно…

Я показал рукой на газеты:

– Что там новенького, любовь моя?

– Придите в себя. Сейчас вы находитесь в Агентстве Фиат Люкс, а не в постели вашей любимой.

– Ну, а все же, что нового?

– Кроме этого, ничего. Ребуль звонил по телефону.

– Ну и что?

– Больше ничего.

– А Заваттер?

– От Заваттера новостей нет.

– Во второй половине дня пойдем нанесем ему небольшой визит. Это вас развеет.

– Вы бы лучше отдохнули.

– А Кове?

– От Кове ничего. Он вчера, наверно, вывел из строя коммутатор своей газеты.

– А Фару?

– От Фару ни слова.

Я набил трубку, спокойно раскурил ее, затем позвонил комиссару.

– Никаких новостей,– сказал я.

Это был день кратких, отрицательных и никчемных новостей.

– Вы поддерживаете контакт?

– Вот-вот, то самое слово,– хмыкнул я.

Он поперхнулся:

– Что? Что? Не может быть. Вот это да! А я сказал так, чтобы пошутить.

– С этими вещами не надо шутить.

– Да уж, правда! И что – ничего?

– Пока нет. А у вас?

– Пропали наши художники с Монпарнаса.

– А дело Бирикоса?

– Ни с места. Мы еще ничего не получили от полиции его страны. Нашлась автомашина Бирикоса, она была брошена…

– Об этом я прочел в газете.

– Ее обследуют со всех сторон. Отпечатки пальцев и прочий набор… В его чемоданах, взятых в отеле, мы напали на записную книжку с адресами, сейчас ее тщательно изучают. Правда, вряд ли это даст что-нибудь особенное. Все типы, которые умерли или испарились. Среди живых многие оказались ни при чем. К примеру, уважаемый коммерсант с набережной Межисери по имени Пельтье. Он не является одним из ваших грабителей, а потому не мог быть убийцей Бирикоса. Ту трагическую ночь он провел у своих друзей. Это был день рождения, на котором присутствовал один инспектор полиции. Однако мы все же сделали проверку, поскольку Бирикос, которого Пельтье знал еще в свободной зоне во время оккупации, оказал ему большую услугу – наверняка деньгами – несколько лет тому назад. Нам сообщил об этом сам Пельтье. Тогда мы подумали: а может быть, услуга за услугу…

– То есть: должник кончил тем, что убил своего благодетеля?

– Совершенно верно. Но мы обмишурились. Пельтье давно уже не поддерживал постоянных отношений с Бирикосом и не мог сообщить нам чего-нибудь существенного об этом человеке. Для него Бирикос – богатый афинец, оригинал, который время от времени покупал у него птиц. Однако давно уже ничего там не покупал. Именно поэтому я и говорю об этом свидетеле. Не удивлюсь, что в скором времени мы получим сообщение от греческой полиции о Бирикосе как о коллекционере, что совпадает с вашими предположениями. Коллекционер. Оригинал. Вам, к примеру, придет в голову идея покупать птиц?

– Нет.

– Я остерегаюсь поэтов.

– Вы правы. Кстати, о Бирикосе. Мадемуазель Левассёр его не знала.

– И мы не нашли ничего, позволяющего предположить, что он знал Ларпана…

Мы обменялись еще целой кучей ничего не значащих фраз, и Фару положил трубку.

Я снова закурил:

– Пельтье…– пробормотал я.– Набережная Межисери… Элен, скоро полдень. И не очень холодно. Временами даже проглядывает солнце. Пошли прогуляемся по набережным.

– Как двое влюбленных.

– Во всяком случае, я устрою вам отличное развлечение.

Местами еще держался туман. Солнце не выполняло своих обещаний, данных на заре, но время от времени оно баловало несколькими ленивыми и редкими лучами, которых хватало лишь, чтобы оживить пейзаж. Набережные являли собой обычное зрелище. Мирные граждане копались в ящиках с книгами, торговцы семенами, садовым инструментом и птицами заполняли все тротуары своим ярким и шумным товаром. Я без труда засек лавку Пельтье, тем более что его имя было написано большими зелеными буквами над дверью. Передав Элен пакет с конфетами, купленными по пути, я сказал:

– Сегодня – четверг. Соберите всех девчонок и мальчишек, которых вы сумеете здесь найти. Богатых, бедных, хорошо одетых и оборванцев. Соберите их тут, напротив лавчонки этого хмыря.

– А что вы будете делать, шеф?

– Вы же советовали мне отдохнуть? Вот я сейчас и расслаблюсь. Частный детектив не может все время жонглировать трупами. Иногда у него появляется потребность в поэтическом развлечении.